«Любовное гнездышко»

«Любовное гнездышко»

Через два часа мы благополучно приземлились в Париже. На этот раз город уже не вызвал восторга — теперь Париж стал для меня символом неизвестности и неуверенности в своей жизни в качестве замужней женщины.

Прохожие казались счастливыми. Они улыбались, суетились, болтали. Довольные собой, они куда-то спешили, и только я, брошенная в новую жизнь, которой так хотела избежать, чувствовала себя изгоем. Мы пошли забирать багаж, и Абдель велел держаться рядом.

Внезапно он развернулся и грубо дернул меня за плечо.

Я спросила, почему он так сделал, и его ответ поразил меня до глубины души.

— Думаешь, я не вижу твоего спектакля? Я обратил внимание, как на тебя смотрел тот тип с коричневым чемоданчиком. Так тебе нравятся такие?

Убежденный в своей правоте, муж накручивал себя больше и больше. — Хорошенькое начало, — продолжал насмехаться он. — Ну да ладно. Думаешь, я буду спокойно смотреть, как ты превращаешь брачное ложе в проходной двор?

Ошибаешься. Если узнаю, что ты хоть раз мне изменила, я перережу тебе горло, чтобы очиститься твоей кровью.

Подобные угрозы были не в новинку: сначала подобное заявлял отец, потом мать и теперь вот муж.

Религиозные фанатики утверждают: попасть в рай можно только с незапятнанной честью. Если же тебя опорочили, позор можно смыть, лишь убив виновного.

Из аэропорта домой мы ехали на такси. Абдель молчал, бросая на меня презрительные взгляды. А я разглядывала окрестности с частоколом небоскребов и нескончаемым потоком машин. Так я мысленно пыталась отсрочить прибытие.

Купленный отцом дом — большой, четырехэтажный — я осматривала с большим любопытством. Не спеша я обошла вокруг него: здесь было все зелено, много цветов, особенно роз различных оттенков. А еще абрикосов и вишен с плодами. Как это было замечательно!

На миг я почувствовала себя счастливой, но Абдель грубо вернул меня к действительности.

— Папина дочка довольна? — презрительным тоном спросил он. — Нашей фифочке понравился дом? Не понимаю, зачем нужно было покупать такую громадину? Или ты думаешь, мы заделаем целую кучу детишек? Спорю, что ты не только фригидна, но и бесплодна.

— Я никогда не была папиной дочкой. Да и маминой тоже.

— Пойдем открывать дворец! Удовлетворит ли он мадам принцессу? — желчно бросил он.

Мы стали вносить чемоданы в дом.

Внутреннее убранство полностью соответствовало вкусу моего отца. На первом этаже находились кухня в стиле модерн и гостиная окнами на просторную террасу, окруженную розовыми кустами. Выше большой салон и обеденный зал. Посреди сада чуть покачивались от дуновения ветерка детские качели — раньше здесь жила семья с маленькими детьми. Странно, но это делало дом еще уютнее. На третьем этаже располагалась большая спальня с ванной комнатой, две комнаты поменьше и еще одна ванная. На самом верху находились еще две большие комнаты и третья ванная. Я понятия не имела, что буду со всем этим делать.

Восхищение улетучилось, стоило мне вспомнить о муже. Я сразу ощутила себя потерянной. Он воспользовался моментом и потащил меня к кровати с требованием раздеться. Складывалось впечатление, что у супруга было некое устройство, позволявшее ему точно определять момент, когда я чувствовала себя наиболее слабой и уязвимой. Позже я поняла, что умение безошибочно определять эти моменты он использовал, чтобы еще больше унизить и подчинить меня. Это была игра, доставлявшая ему истинное наслаждение — так проявлялась его сущность садиста, радовавшегося страданию других.

— Давай чуть позже, я что-то, не в форме.

— О! Мадам принцесса плохо себя чувствует, когда нужно удовлетворить мужа? Но ведь надо как-то освятить это место, моя куколка. Снимай. Быстро! — последнее слово он рявкнул. — Или ты, сука, думаешь, что я не заметил твои фортели в такси?

— Фортели? О чем ты? Клянусь, я ничего не делала. — Рассказывай кому-нибудь другому, куколка! Стоит, наверное, позвонить твоему папаше и рассказать, как ты строишь глазки мужчинам при муже. Я-то думал, что беру в жены порядочную девушку из хорошей семьи, а оказалось, что женился на потаскухе!

Муж швырнул меня на кровать и разорвал платье.

Надругавшись надо мной, он как ни в чем не бывало пошел в кухню и оттуда крикнул, открыв холодильник:

— А твой старый хрыч позаботился о продуктах. Холодильник полный! Иди есть, если хочешь!

Я сказала, что не голодна, но он притащил меня в кухню за руку, потребовав в таком случае накормить его.

— Приготовь мне чего-нибудь на скорую руку. В шкафу есть консервы, да и в холодильнике много чего.

— Хочешь, сварю макароны?

— Надеюсь, макароны не единственное блюдо, которое ты знаешь. Еслиты еще и готовишь так же, как занимаешься любовью, я отправлю тебя туда, откуда ты явилась. То-то мой шеф обрадуется!

И он зашелся истерическим смехом.

— Когда будешь готовить, не забывай время от времени подходить ко мне и целовать!

Со слезами на глазах я приготовила томатный соус, делать который меня научила мать, и поставила варить макароны. Пока я готовила, муж принуждал меня целовать его, хватая за волосы и притягивая к себе.

Проглотив первый кусочек, он швырнул в меня тарелкой. Та разбилась, а ее содержимое разлетелось в разные стороны, забрызгав меня. То там то тут по кухне растекались большие красные пятна. В страхе я присела на корточки и закрыла голову руками. Муж схватил меня за волосы и поволок е спальню, где еще раз изнасиловал.

Когда он заснул, я спустилась вниз. Хотелось побыть одной, а заодно позвонить матери, чтобы пожаловаться на супруга за побои и насилие.

Мать не захотела меня слушать, сказав, что ни о каком насилии со стороны мужа не может быть и речи, потому что муж имеет над женой безграничную, неоспоримую власть, и попросила больше не звонить и не жаловаться.

Она-де устала от капризов маленькой испорченной девочки и не собирается говорить об этом отцу. Я понимала, что снова осталась одна в своем несчастье, и положила трубку. Тогда я вспомнила о парижской тетушке, но она была сообщницей моих родителей.

Я должна сама сделать так, чтобы мой муж не относился ко мне грубо. Однако для этого был только один способ — безропотно потакать всем его желаниям.

Можно было позвонить подруге детства — она единственная меня поняла бы, ия набрала номер тетушки.

Я попросила дать мне номер телефона семьи Амины под тем предлогом, что я хочу сообщить о своем приезде, но тетушка отказала. Я была настойчива, и она уступила, посоветовав не приглашать подругу домой, поскольку Абдель знал о ее скверной репутации.

Когда я вешала трубку, на лестнице показался муж.

— Кому ты звонила? — голосом инквизитора спросил он.

— Своей тетушке.

— Я тебе не верю. Ты разговаривала с любовником!

Теперь я понимаю, почему ты не хочешь со мной спать.

Не помня себя от гнева, он схватил меня за волосы, швырнул на пол и как обезумевший зверь овладел моим телом. Я умоляла его поверить, что не знаю никакого другого мужчину, но он, видимо, был убежден в обратном. — Твой любовник трахается лучше? — ревниво повторял он.

Я не могла защитить себя, — Абдель был намного сильнее.

В первые недели замужества я часто думала о смерти.

Несколько раз позвонила матери в надежде найти хоть какую-то поддержку и понимание у родителей, но мать палец о палец не ударила, чтобы сообщить отцу о поведении человека, которого он выбрал мне в мужья. Правда, она сказала, что я могу на них рассчитывать, если будет совсем худо, но я понимала, что это была не более чем дежурная фраза! Теперь, вспоминая пример матери с двумя тарелками, я ощущала во рту горький привкус — суп, предложенный моими родителями, был приправлен ядом!

Через пару месяцев я поняла, что беременна. Абдель грозился отправить меня домой заказной бандеролью, если я не забеременею в течение трех месяцев. Такой ультиматум больше не страшен: я не бесплодна! Господь подарил мне ребенка! Как только беременность подтвердили, я первым делом сообщила об этом матери. Новость ее на удивление обрадовала.

— Я вне себя от радости! Уверена, твой муж тоже будет счастлив! Давай, девочка, подари нам славного мальчугана.

«А если будет девочка? Как это воспримет муж? А родители? Еще больше будут меня игнорировать?» Я не желала своей дочери испытать то, что пережила сама. Конечно, я хотела родить мальчика, но разве это от меня зависело? К приходу мужа я приготовила вкусный ужин, помогла ему удобнее устроиться в любимом кресле, сняла с него туфли, как меня учила мать, и произнесла торжественно:

— Абдель, ты станешь папой.

— Папой? Что за чушь? — спросил он, и его глаза округлились от удивления.

— Я беременна.

— Но почему именно сейчас? Один ребенок у нас в доме уже есть. Зачем нам еще? Думаешь, я много зарабатываю, чтобы содержать такую ораву?

— Я думала, ты мечтаешь о ребенке! Ты считал меня стерильной, даже срок давал три месяца, чтобы я понесла. Я уже ничего не понимаю.

— Повторяю, ты сама еще дитя. Набитая дура из богатой семейки, которая испортила мне жизнь. Теперь ты хочешь испортить еще больше своим ребенком. В таком случае, дорогуша, позвони своему папаше и сама попроси, чтобы удвоил сумму…

— Какую сумму? Он что, посылает тебе деньги?

— Конечно, посылает. Как только втюхал мне тебя.

Не только же тебе пользоваться денежками твоего дорогого папаши. И представь, мне он дает побольше, чем тебе. Спросишь, зачем это ему? Да потому что я должен терпеть тебя всю свою оставшуюся жизнь. Он платит мне, потому что я избавил его от тебя, чтобы он мог жить спокойно. Папенька купил себе спокойствие. Он так торопился, чтобы больше не лицезреть тебя возле себя.

А теперь я тяну эту лямку.

Разговор кончился тем, что он опять утащил меня в спальню для своего наслаждения, сообщив, что намерен провести тест, чтобы узнать, такая ли крепкая у ребенка голова, как у его матери. Всю ночь, пока он беззаботно храпел, меня била дрожь — настолько велико было отвращение.

Первые семь месяцев беременности прошли в постоянном насилии — как только я находила в себе смелость сопротивляться супругу, на меня обрушивались побои.

На восьмом месяце, после очередных побоев, когда Абдель был особенно жесток, у меня началось кровотечение, и я обратилась к врачу. Во время осмотра доктор спросил, что произошло. Я соврала, сказав, что поскользнулась, спускаясь по лестнице. Кровотечение не прекратилось, сильно болел живот. В любой момент могли начаться преждевременные роды, и я опять обратилась к матери с просьбой о помощи. Наверное, потому что одновременно со мной ей позвонил и муж, мать вылетела на следующий день, первым же рейсом.

Схватки тем временем усиливались. Не предупредив меня, Абдель уехал домой, поскольку, как он сказал медсестре, у него разболелась голова, и попросил позвонить, когда все закончится. Я осталась одна в больнице, вотвот готовая родить. Акушерка и медсестра уверяли, что все идет хорошо. Они делали все, что могли, чтобы компенсировать отсутствие рядом близких мне людей. Мне было очень больно, и я попросила медсестру позвонить тетушке, которая приехала сразу же.

— Бедняжка, я знаю, каково тебе сейчас. Я тоже прошла через это. Как только почувствуешь сильную боль, начинай дышать глубже, а чтобы не прикусить губу или язык, держи во рту платок. Это тебя успокоит. Думай о своих родителях и муже. Как они будут гордиться тобой и твоим маленьким мальчиком!

— Перестаньте мне говорить о мальчике! Мне плохо, тетя! Господи, помоги мне!

Схватки длились семнадцать часов. Семнадцать долгих, нескончаемых, жестоких часов. А мне было только семнадцать лет, и никаких моральных сил. Рожала я естественным путем, потом я была совершенно измотана.

Когда показалась головка ребенка, акушерка попросила тетушку удалиться.

— Надеюсь, ты справишься с болью и родишь здорового сына, — сказала тетушка на прощание, полагая, что эти слова подбодрят меня.

Акушерка велела мне тужиться. Вагина была уже у головки ребенка, и я получила множество разрывов, как внутренних, так и наружных. Накладывая швы, акушерка говорила, что разрывы — явление обыденное и волноваться по этому поводу не стоит.

У меня родился прекрасный мальчик, темноволосый и смуглый, немного тщедушный, оттого что появился на свет на месяц раньше срока. Я взяла сына на руки и дала ему грудь. Он был такой маленький, такой крохотный!

Потом его отнесли в инкубатор — там он проведет несколько дней, но в часы кормления мне обещали приносить его.

С радостными ю-ю в палату ввалилась тетушка. Она поздравила меня с рождением сына и сказала, что сейчас же сообщит эту новость моей матери — долгожданный мальчик родился! Мужу она уже позвонила. По ее словам, он обрадовался рождению здорового сына. Вскоре он тоже пришел.

— Как ты? — спросил он спокойным голосом.

— Хорошо. Только немного неудобно. Мне накладывали швы.

Он сразу разозлился.

— Специально так подстроила — со швами. Не хочешь, чтобы я к тебе прикасался! Тебе это так не пройдет! Погоди! Где мой сын? — В соседней палате, в инкубаторе, — спокойно ответила я.

— Он что, больной? — обеспокоился он.

— Почему больной? Просто немного недоношенный.

Он родился раньше времени.

— Ты даже не способна родить здорового ребенка, как всякая нормальная женщина! Мало того, что ты прошита вдоль и поперек, так еще и ребенок недоношенный!

Моя мать родила шестерых здоровых детей, твоя мать семерых. И ни у кого не было швов, из-за которых они уклонялись бы от исполнения супружеского долга!

Чего еще от тебя ожидать! — все больше и больше распалялся он.

Услышав его вопли, в палату вошла медсестра и, бросив презрительный взгляд на мужа, спросила, в порядке ли я. Муж пристально смотрел на меня, и я сказала, что чувствую себя хорошо.

— Если что, не стесняйтесь, зовите меня, — сказала медсестра и вышла.

Муж смотрел на меня с угрозой.

— Конечно, ты можешь сказать, что не желаешь меня видеть, и тогда, чтобы отстоять свое право, я буду вынужден пробираться сюда, применяя силу. Ну, погоди у меня! Посмотрим, будет ли доволен твой отец, если он узнает. Да, и не забывай: через несколько часов приедет твоя мать!

Уверенным шагом он покинул палату и направился посмотреть на своего сына. Наконец я смогла перевести дух.

Попрощалась и тетушка.

— Аллах велик, доченька, он послал нам мальчика! Он прислушался к нашим молитвам. Завтра мы с твоей матерью навестим тебя. Ей, конечно, не терпится увидеть внука. Давай ему грудь, чтобы он вырос таким же сильным, как его отец и дедушка.

Я лежала, наслаждаясь давно забытым чувством. Позади муки родов. Позади переживания, которые я испытывала во время беременности, боясь ударов, которые вместе со мной ощущал и ребенок. Теперь я могла не беспокоиться о себе. Главное, чтобы малыш был здоров.

Я проспала до следующего кормления, а потом медсестра показала, как правильно держать ребенка, чтобы ему было удобно сосать. Он был такой хрупкий, что я боялась его раздавить. Однако молоко он сосал легко, со знанием дела.

Я знала, что материнское молоко очень важно для здоровья ребенка, и гордилась тем, что могу кормить его грудью. В первый раз я стала кому-то нужна, в первый раз от меня зависел кто-то, за кого я была ответственна.

У меня появился по-настоящему близкий человек. Человек, достойный называться Амиром, то есть принцем.

Я держала Амира на руках, когда в палату вошел муж с улыбкой до ушей. Я испытала шок.

— Сюрприз!

И в палату вошла мать, вернее, влетела — так она спешила!

— Дорогая моя, спасибо, спасибо, — повторяла она без конца. — Господь услышал мои молитвы. Ты просто молодчина, Самия. Ты стала настоящей женщиной!

Больше года мы не виделись с нею, но, как и прежде, она не обняла меня, не поцеловала. Ее интересовал только ребенок (он уже был у нее на руках). Кажется, весь мир для нее ужался и сосредоточился только на ребенке.

Она разговаривала с ним, как со взрослым, спрашивала, не голоден ли он, хорошо ли Самия заботилась о нем в ее отсутствие.

Я к месту напомнила, что как раз кормила его и еще не закончила.

— Сомневаюсь, что у тебя достаточно молока, чтобы досыта кормить ребенка. Твоя грудь совсем плоская! — Вполне нормальная, — уверенно возразила я. — Медсестра сказала, что на третий день молока будет вдоволь. Отдай его, пожалуйста, я продолжу кормление.

— Имей уважение к матери, — вмешался муж, прикрикнув на меня. — Она приехала издалека не для того, чтобы ты ее вычитывала. Ей нечему у тебя учиться. Это твоя мать, и о детях она знает побольше, чем ты.

— Успокойся, дорогой зять. Самия молода и не думает, что говорит. Это же ее первый ребенок!

— Я научусь ухаживать за ним, мама. Ты покажешь мне, как менять ему подгузники и пеленать. Он кажется таким хрупким, я боюсь раздавить ему голову или поранить.

— Думаю, что ты еще слишком молода, чтобы дать ребенку все, в чем он нуждается, — провозгласила она с высоты своего опыта. — Ребенок — большая ответственность. Пока можешь кормить его сама. Как выйдешь из роддома, будешь докармливать из соски, потому что твоего молока будет недостаточно, чтобы он наелся.

Иди к Самии, мой маленький принц. Завтра я снова приду обнять тебя. А ты заботься о нем и давай ему грудь сразу, как только он проголодается.

Я забрала ребенка. Так было хорошо остаться с ним наедине! То, как вела себя со мною мать после года разлуки, обидело меня. Для нее я просто была неким существом, родившим ей мальчика. Я ничего не понимала.

Произведя на свет желанного мальчика, я, по крайней мере, сделала то, чего она от меня ожидала. Я надеялась, что это сблизит нас и она будет признательна за такой подарок. Почему же я чувствовала себя такой малозначимой? На глаза опять навернулись слезы. Я была разочарована — никто не видел во мне личность. Казалось, меня просто использовали, чтобы получить мальчика.

Но плакать нельзя. Я где-то читала, что это может отразиться на ребенке, а еще слезы высушивают материнское молоко! В который раз я сдерживала эмоции, повторяя себе, что теперь я мать и не должна допускать, чтобы что-то плохо повлияло на сына.

За шесть дней, проведенных в роддоме, малыш набрал нужный вес. Я была рада тому, что мать останется еще на некоторое время после моей выписки. Мне казалось, что ее присутствие немного усмирит Абделя.

Похищение Забирая меня домой, Абдель вдруг спросил о самочувствии. Подобная обходительность была мне в диковинку.

— Хочу побыстрее оказаться дома и заботиться о сыне.

Муж помог мне собрать вещи и запеленать ребенка. Его предупредительность вызывала лишь опасения. С Амиром на руках я села в автомобиль. Малыш тихонько заплакал, и Абдель спросил, что это с ним. Я не знала, что ответить, и он, рассердившись, назвал меня ни к чему не способной.

Да, недолгим было хорошее настроение мужа! А ведь я надеялась, что с рождением сына он станет спокойнее.

— Не знаешь даже, отчего плачет ребенок, — проворчал он.

Ничего решительно не изменилось. Я постаралась успокоить сына, но он продолжал плакать. Казалось, он тоже боится ехать домой. Может, ему передалось мое волнение?

Мать вышла навстречу внуку. Взяла его на руки и, поздравив меня с возвращением, ушла в дом.

— Возьми сумку, хватит строить из себя больную, — приказал муж.

Усталость валила меня с ног, поэтому я уединилась в комнате и моментально заснула. Через пару минут мне на лицо плюхнулась сумка, которую я оставила на полу у кровати: пришел мой муж и заставил подняться.

— Хватит притворяться больной. Испокон веков женщины рожали и сразу же приступали к выполнению своих обязанностей. Ты расслабляешься уже шесть дней и хочешь, чтобы так было и дальше? Вот чего ты добиваешься, красавица. Погоди до вечера, я помогу тебе расслабиться.

А теперь вставай и иди к ребенку! Веди себя как мать!

Засыпая на ходу, я медленно поднялась по лестнице — давали о себе знать наложенные швы. Мать перепеленывала малыша.

— Подойди, я покажу тебе, как это делать.

Я внимательно следила за действиями матери. Потом, когда настало время кормления, мать посоветовала покормить его из бутылочки с соской, сказав, что это намного легче.

— Может быть, позже, мама. У меня прибыло молоко, и мне будет легче, если он его высосет. Он наверняка голоден.

Мать помрачнела, но продолжала держать ребенка. Мне пришлось настаивать, чтобы она передала мне Амира.

— А теперь мама даст тебе грудь. Мама знает, что ты хочешь кушать.

— Иди, мой маленький Амир, покушай с Самией и возвращайся скорее. Я так хочу снова взять тебя на руки, мой малыш, — ворковала мать, бросая на меня недобрые взгляды. но — Мама, для ребенка я никакая не Самия. Я мать, в которой он нуждается, — сказала я не без вызова.

Она захохотала, как сумасшедшая. Я поднялась к себе, чтобы накормить ребенка в тишине. Несколько минут спустя появился муж и стал выговаривать меня за непочтительное отношение к матери, которая столько для меня сделала. Снова посыпались упреки, обвинения.

— Научусь со временем, — горячо возразила я. — Матерями не рождаются. Ими становятся. Я вполне способна воспитать своего сына, как и любая другая мать.

— Ты не способна позаботиться о себе и своем муже, а хочешь взвалить на себя еще и ребенка!

Услышав крики, появилась мать, чтобы поддержать Абделя. Теперь приходилось отбивать нападки с двух сторон.

— Я не была слишком молода, когда ты насильно женился на мне! Тогда ты считал меня способной вести хозяйство и заботиться о муже. Или ты не знаешь, что когда люди женятся, у них, как правило, появляются дети?! Ну да ладно! Теперь у меня есть ребенок, и я буду воспитывать его правильно.

— Это не только твой ребенок! — орал муж. — Я тоже имею право голоса и уверен: ты не в состоянии справиться с ним одна.

Весь этот балаган начал нервировать Амира. Я успокоилась, представив, что нахожусь в некой изолированной капсуле наедине с малышом, и продолжила кормление.

Абдель с матерью вышли. Мне стало не по себе, когда я услышала, как они о чем-то перешептываются. Переступив порог дома, я чувствовала, что буду жить с двумя заговорщиками, плетущими интриги за моей спиной.

Пришел вечер. Ребенок, сытый, в сухом подгузнике, спал, сжав кулачки. Полностью вымотанная, я тоже легла.

Рядом спал муж. И тут как нарочно без какой-либо видимой причины Амир расплакался. Абдель толкнул меня.

— Вставай быстрее, пока он не перебудил всех!

Я взяла малыша на руки, но он не успокаивался. Тогда я проверила, не мокрый ли он, дала ему грудь, но и это не помогло. Я отправилась на кухню приготовить ребенку бутылочку с соской, так как моя мать приучила его к соске в перерывах между кормлением грудью. Муж последовал за мной и, закрыв двери, ударил по лицу с такой силой, что я упала на пол.

— Ребенок плачет, потому что знает: у него плохая мать, которая не может позаботиться о нем! Ты ничего не умеешь: не умеешь удовлетворить потребности сына, не умеешь удовлетворить потребности мужа. На кой ты вообще нужна в нашем доме? Усложнять мне жизнь? Да не родилась на свет еще та женщина, у которой это получится. Я просто убью ее! Еще чуть-чуть, и ею станешь ты! Я убью тебя! И никто не пожалеет.

Он принялся бить меня ногами в живот и по лицу.

Я звала на помощь мать, но та находилась слишком далеко и не могла меня услышать. Мне оставалось только кричать от боли.

Абдель вел себя, как буйнопомешанный. Ничего не видя, он бил изо всех сил. Меня в полусознательном состоянии он отнес в комнату, швырнул на кровать. Ребенок разрывался от плача, а я повторяла себе, что не должна терять сознание, должна выжить, потому что нужна ему.

Казалось, он слышит мои мысли, потому что его крики становились все пронзительнее. Теряя сознание, я чувствовала, как Абдель сдирает с меня пижаму.

— Ты принадлежишь мне. Я имею право на свое… Очнулась я в больнице от жуткой боли в области вагины. Лицо и живот были сплошь в синяках и кровоподтеках — казалось, что у меня не осталось ни одной целой косточки. Рядом находились мать и медицинская сестра, котрые сообщили мне, что у меня разошлись швы, что я была жестоко избита. Последнее я знала и без них.

Меня успокаивали, повторяя, что теперь я в надежных руках. Пришел врач и спросил мать, что случилось, но она не знала, что ответить. Зато я знала и заплакала.

Не столько от физической боли, сколько от осознания того, что мать не помогла мне, хотя наверняка слышала крики.

Врач сел на край кровати.

— Как вы себя чувствуете? Вы меня хорошо видите?

— Вижу хорошо. Голова очень болит.

— Жалобу подадите сейчас или подождете до завтра?

За спиной врача мать отрицательно замотала головой и замахала руками, потом заговорила по-арабски:

— Только не это! Не заявляй на мужа! Не разлучай наши семьи! Если ты это сделаешь, я больше тебе не мать, а ты мне не дочь. Твой сын лишится отца с первых дней жизни. Что хочешь выдумывай, но не говори, кто это с тобой сделал.

Ее слова окончательно меня добили. Это было хуже, чем удары мужа. Превыше всего семья и семейная честь.

А я… я просто не существовала, никто не брал меня в расчет. Самое ужасное, что с некоторых пор этими идеями стала проникаться и я.

— Ну, чего ты ждешь, делай, как я говорю!

Чтобы покончить с этим, я выдумала историю о падении с лестницы, добавив, что не стану подавать заявление.

— То есть вы хотите, чтобы я поверил в то, что все это — результат падения с лестницы? А разрывы в промежности? А швы, которые теперь придется накладывать заново? Это тоже результат падения? Мы прекрасно знаем, кто именно изувечил вас. Но без вашей помощи мы ничего не сможем сделать. Помогите наказать его за все.

Он обратился к моей матери с просьбой повлиять на меня, убедить изменить решение, но само собой разумеется, это не помогло. Мать только подтвердила мои слова о неудачном падении. Врач снова повернулся ко мне.

— Знаю, мадам, вы просто боитесь, — сказал он, внимательно глядя мне в глаза, — но поверьте, если он сделал это сегодня, завтра он поступит гораздо хуже. Мне бы не хотелось еще раз видеть вас в подобном или еще худшем состоянии, но, увы, именно так и происходит в большинстве случаев.

— Я не стану подавать жалобу, но буду внимательнее в следующий раз.

В разговор вклинилась мать, снова заговорив по-арабски, но теперь она говорила более мягким тоном:

— Ты правильно поступила, Самия, спасибо. Я позвоню Абделю. Скажу, чтобы он навестил тебя. Он очень переживает. Знаешь ли ты, что рождение ребенка вносит в семейную жизнь много изменений, мужья часто становятся нервными. Это нормально. Через это проходят все женщины.

Когда мать ушла, врач еще раз попытался убедить меня изменить решение, но я стояла на своем, потому что не хотела, чтобы мои родители отреклись от меня.

В то время я была слишком молода и наивна. Я не представляла, как это — жить одной. Еще я очень боялась отца, который мог отыскать меня и во Франции и отомстить.

Врач, будучи человеком западного, немусульманского образа мыслей, понять меня не мог. Для западного менталитета недопустимо, чтобы один человек жил в постоянном страхе и зависимости от другого человека.

Мои родные были не просто религиозны. Их вполне можно было назвать религиозными экстремистами.

Только теперь я поняла, настолько отличны наши традиции и нравы. Мусульманская женщина всю свою жизнь зависит от мужчины: сначала от отца, после от мужа. В отсутствие мужа или отца она будет подчиняться авторитету брата, в отсутствие брата — авторитету дяди. Она никогда и ничего не решает сама. Согласно исламу женщина не способна мыслить так же трезво, как мужчина, поэтому может принять опасное решение. Я росла, боясь думать, боясь что-то для себя решать. В наши дни девушкам-мусульманкам с рождения прививается комплекс неполноценности, который они сохраняют на всю жизнь.

Если же мусульманка вдруг решит взять все в свои руки, ее действия сочтут опасными как для ближних, так и для нее самой.

Несколькими минутами позже мать, связавшись перед этим с моим мужем, вернулась ко мне.

— Как тебе повезло с супругом, моя девочка! Он такой добрый. В отличие от большинства мужчин, которые бьют своих жен, Абдель по-настоящему сожалеет о своем поступке. Разговаривая по телефону, он плакал.

Я нашла в себе смелость, чтобы возразить:

— Он меня не бил — он меня убивал: просто у него не получилось довести это до конца. Неужели ты не видишь разницы?! И почему ты не вмешалась? Не говори, что не слышала моих криков!

— Да, я слышала. Но я не имею права вмешиваться в ссору мужа с женой. Это неправильно! Как бы я выглядела в таком случае? — Ты выглядела бы просто как мать, которая защищает своего ребенка. Я умоляла тебя прийти, мне было больно. Он мог меня убить.

— Никогда удары мужа не убьют его жену.

Тогда меня еще можно было убедить в этом, хотя мое избитое тело свидетельствовало об обратном.

— Ты не первая и не последняя женщина, которую избил супруг. Меня тоже били, и мою мать, мою сестру и всех знакомых женщин моего круга. Ни одна пока не умерла.

Я тебе повторяю: это нормально, что муж бьет жену.

Ничего плохого в этом нет. На твоем месте я была бы счастлива, что муж от тебя не отрекся.

Значит, я должна быть счастлива, что меня всего лишь унизили, избили и изнасиловали. Если бы муж отрекся от такой супруги, было бы во сто крат хуже. Что бы стало со мной тогДа? Где я могла бы спрятаться? У родителей? Невозможно. Тогда где? Наверное, я должна благодарить мужа за все, что он сделал. Вся моя жизнь была порочным кругом, а я как хомяк, запертый в клетке, бегала по кругу сутки без надежды найти выход. Иногда я задавалась вопросом: а не кажутся ли мне все мои несчастья большими лишь оттого, что я слишком много о них думаю? Я понимала, в каком положении нахожусь, а будь я глупой, может, и не в такой мере осознала бы тот ужас, которым окружили меня близкие люди. Почему они так поступали со мной?

Так размышляла я, пока не ощутила прикосновение руки матери к моему лицу.

— Самия, посмотри, какой сюрприз преподнес тебе Абдель!

Улыбающийся Абдель вошел с огромным букетом цветов в руках.

— Мне очень жаль, что все так получилось, — удрученным голосом принялся заверять он, — но этот ребенок it/-U6 Самия Шарпфф вывел меня из себя. А я так тебя хочу! В моей голове все перемешалось, я растерялся. Обещаю, в следующий раз я буду себя сдерживать. Мне следовало бы быть благодарным тебе за то, что первый подаренный тобою ребенок — мальчик. Ведь у большинства моих друзей девочки. Извини меня. Обещаю, что не буду домогаться тебя в постели, пока ты окончательно не поправишься.

Я не верила своим ушам! Мать поставила цветы в вазу, принесенную медсестрой.

— У медсестры челюсть отвисла, когда она увидела букет, — гордо заявила мать. — Ее поразили его размеры. Хорошо, что она пришла проверить, кому именно его подарили. Пусть знают, что наши мужчины тоже дарят нам цветы, как это делают на Западе.

Мать и Абдель рассмеялись в один голос. Чего стоил лишь вид этих заговорщиков! Они напоминали мне двух гиен, собравшихся над добычей. При первом же неосторожном движении они бросятся на тебя и разорвут на кусочки.

— Где мой ребенок? Его надо покормить. Мои груди лопаются от молока.

— Спит в коляске. В коридоре. За ним присматривает мой приятель Али, — ответил Абдель.

— Принесите его мне, пожалуйста!

Мать подошла к моему супругу и что-то прошептала ему на ухо. Абдель пошел за ребенком, а мать помогла мне принять позу, удобную для кормления, насколько это было возможно в моем состоянии. Малыш припал к груди с наслаждением, ведь дома Абдель пытался кормить его из бутылочки.

— Но он не очень-то хотел брать соску, — посмеивался Абдель. — Думаю, мсье предпочитает грудь своей матери. Значит, он точно мой сын.

Моя мать нашла его замечание остроумным и не упустила случая заметить, как повезло ее дочери с мужем, у которого такое замечательное чувство юмора. Я промолчала. Закончила кормление, и мать забрала ребенка, сказав, что отвезет его домой, потому что Абдель оставил дома подгузники.

— Мы заберем тебя завтра после обеда, если врач отпустит. Не позволяй никому влиять на тебя во всем, что касается твоих обязанностей матери и жены. Ты дочь своих родителей и знаешь теперь, что означает быть матерью. До завтра можешь отдохнуть, — наставляла мать перед уходом.

Это правда — теперь я мать. Я ощущала это каждой клеточкой своего тела^ Я любила своего ребенка безусловной любовью, вне зависимости от его пола. Быть матерью для меня означало любить и защищать свое дитя, а для своей матери я была только препятствием и обузой. Разве я виновата в том, что родилась девочкой?

Имела ли право на существование девочка в семье Шариффов? Извини меня мама, что я все еще живу.

В детстве мне казалось, что я какой-то уродец, от которого все хотели избавиться. До сих пор меня не покидало ощущение, что в глазах других я бесполезная молодая женщина, от которой в то же время многого ожидают. Я находилась в центре ужасной дилеммы: с одной стороны, я была ничтожеством, с другой — я всем что-то должна и думала, что в таком положении проживу всю жизнь до последнего вздоха. Сейчас я ненавижу себя за то, что так долго позволяла себя разрушать. Но тогда я не видела другого выхода. Желая поспать, я хотела использовать для отдыха этот удобный случай — я одна и в безопасности — и старалась ни о чем не думать. Но стоило закрыть глаза, как в голове возникала тысяча и одна мысль. Ни о чем не думать было еще сложнее.

На следующее утро я проснулась от ощущения дискомфорта — моя грудь набухла от молока. Сочувствуя мне, медсестра принесла приспособление для сцеживания молока, которым потом кормили других грудных младенцев. И я охотно им воспользовалась.

Из-за наложенных накануне швов я поправлялась медленно, но, скучая по моему малышу, хотела как можно скорее выписаться из больницы. Наконец в палату вошли муж с врачом, который поинтересовался, собираюсь ли я домой или желаю остаться у них еще на некоторое время.

— Я хочу поскорее оказаться дома и увидеть сына, — совершенно искренне ответила я. — Как я вам обещала, в следующий раз я буду осмотрительнее.

Врач попросил мужа оставить нас на несколько минут, но Абдель отказался.

— Ваша супруга имеет право на собственное мнение, — пояснил врач.

Для него было вполне нормальным поинтересоваться мнением женщины, но он не знал, что у нас мужчины имеют на все мнения эксклюзивное право. Они решают за женщин.

— Скажи ему еще раз, что ты об этом думаешь, — потребовал Абдель.

— Это правда, доктор. — Я была убедительна. — Я хочу покинуть больницу как можно скорее. Я хочу увидеть своего сына.

Медсестра прикатила кресло-каталку, чтобы помочь мне добраться до автомобиля.

— Едем быстрее, — торопил Абдель. — Надеюсь, доктор, ваша помощь нам больше не понадобится.

— Я на это тоже надеюсь, — ответил врач.

С помощью медсестры я села в салон.

— Если это повторится, — прошептала она на ухо, — немедленно сообщите нам. Мы вам поможем.

Когда мы остались в машине одни, муж проговорил:

— Надеюсь, ты им ничего не рассказывала!

В его голосе звучал и вопрос, и явная угроза.

— Ничего я не рассказывала. Да и рассказывать нечего.

— Вот это хороший ответ. Наконец-то ты начинаешь понимать. Жаль, что это произошло во Франции. В нашей стране ни перед кем не нужно отчитываться. Во Франции нас контролируют, потому что это их страна, и нам хотят помешать нормально жить с нашими женами. Мужчину, который избивает жену, ждет тюремное заключение. Французы хотят изменить данные Богом законы! За это они будут навсегда прокляты, ничтожества. Все, что я сейчас хочу, так это оказаться наедине с тобой и наслаждаться, как прежде.

— Как прежде не получится. Не забывай, что нужно заботиться об Амире.

— Завтра у тебя больше не будет ребенка! — восторженно воскликнул он. — ^ Как не будет ребенка?! — закричала я. — Где Амир?

— Никогда больше не повышай на меня голос, женщина, — с горячностью сказал муж. — Твой сын сейчас дома, но завтра он отправится с твоей матерью в Алжир.

Тревога охватила меня: моему малышу грозила опасность. Я чувствовала, как страх сжимает внутренности.

У меня хотят отнять ребенка, мою кровь и плоть! Я оказалась на грани безумия и больше не понимала, что происходит. Я была тотова зубами и ногтями защищать того, кто был частью меня. Это был мой ребенок, и никто не имел права забрать его у меня. — Это невозможно. Я поговорю с ней. Она знает, что означает быть матерью. Ты лжешь! Никогда моя мать не поступит со мной так! Какой бы она ни была, но она мать! Она никогда не сделает плохо моему ребенку. Моя мать!

Я произносила эти фразы, но во мне поднималась волна сомнений. Что, если моя мать окажется неспособной понять чувства дочери и решит не обращать внимания на ее страдания? Что тогда? Постепенно я осознала всю призрачность ее поддержки, бесполезность ожидать многое — иллюзий я больше не питала.

Но можно было попробовать повлиять на решение мужа и надавить на его отцовские чувства.

— Ребенку всегда будет нужна мать. Она его кормит и заботится о нем. Еще ребенку нужен отец. Сможешь ли ты без него? Разве мы производили на свет ребенка, чтобы его отдать?

— Он не будет ни в чем нуждаться. Твои родители будут любить его и давать ему деньги.

Я была в отчаянии: мир вокруг меня рушился.

— У нас он тем более не будет ни в чем нуждаться.

Я дам ему гораздо больше любви, чем кто-либо другой.

В деньгах он тоже не будет нуждаться.

— Ему будет лучше у твоего отца, — настаивал Абдель, безучастный к моему горю. — Он получит большое наследство. Его доля будет даже больше, чем твоя. Вообрази, каким я стану богатым! Забудь о своем сыне. Твоя мать позаботится о нем. Она ему не чужая.

Его непостижимое безразличие к моему горю и к судьбе собственного ребенка шокировали меня. Продолжать спор было бессмысленно: супруг думал только о деньгах.

Было больно осознавать, что в борьбе за сына у меня не было поддержки. Нужно поговорить с матерью. Я не могла поверить Абделю и все-таки надеялась на понимание с ее стороны.

Оказавшись дома, я взбежала по лестнице настолько быстро, насколько это позволяло мое состояние. Я услышала, как где-то в глубине дома плачет мой ребенок, и поняла, что он находится не в той комнате, где стояла его кроватка.

— Я здесь, сейчас я пожалею тебя, мой малыш! — И поднялась на верхний этаж.

Амир был на руках моей матери и… о ужас! Она пыталась дать ему свою грудь! До сих пор я храню в памяти эту картину в деталях — настолько я была шокирована.

Она хотела кормить его, как я! Она хотела занять мое место! Это было очевидно.

Мой приход ее нисколечко не обескуражил.

— Смотри, Амир, пришла Самия, — сказала она моему сыну.

— Иди к маме, мой любимый сынок, — позвала я, протянув руки к сыну, чтобы взять его себе.

— Нет, Самия! Не мама! — воскликнула она, вконец сбив меня с толку. — Ты еще слишком молода, чтобы заботиться и о ребенке, и о муже. Ты и о себе не можешь позаботиться. Амир будет несчастен с тобой.

— Отдай моего ребенка, мама! Он мой, его надо покормить. Позволь мне, я его мать. Я умру, но все сделаю для него. Вспомни, ты тоже была молода, но научилась нас воспитывать. Раз в жизни имей ко мне хоть каплю жалости! Ты же говорила, что теперь я стала матерью. Я понимаю, насколько это меня обязывает. Я не смогу жить без него. Он часть меня, как твои дети — часть тебя.

— Ты — худшая часть меня, — выпалила она со злобой. — Ты из той части, которой я до сих пор стыжусь, от которой всегда хотела избавиться, как от раковой опухоли. Знаю, ты будешь позорить меня до конца i-юих дней.

Твой муж, отец этого ребенка, решил отдать его мне.

Решение принято. Нам с ребенком больше нечего тебе сказать.

Мать не оставила мне даже права говорить. Меня разрывали на части противоречивые чувства: страх, отчаяние, бешенство и бессилие, а из моей груди сочилось молоко.

— Можно я покормлю его? Пожалуйста!

Взгляд матери был полон презрения.

— Он не голоден. Я кормила его из соски. А свою грудь даю, чтобы он успокоился.

— У меня болит грудь. Ребенку нужно материнское молоко!

— Твое молоко, твое молоко! Да что там может быть полезного в твоих сиськах? Ребенок может вырасти на коровьем молоке, и ты ему для этого совсем не нужна. Успокойся или обратись к врачу, если у тебя что-то болит. Этой ночью ребенок останется со мной. Пусть привыкает к моему запаху. Он будет расти со мной. Я позабочусь о нем. Он забудет о своей матери. Не беспокойся, я буду относиться к нему, как к прочим своим сыновьям и даже лучше. Чего еще тебе желать?

Мало того что мать бросила меня в беде, она заняла мое место рядом с моим сыном. А я ведь рассчитывала на то, что она сможет повлиять на мужа. Вдруг я поняла, что именно она решила отобрать Амира. Она купила его у моего мужа, а тот с радостью продал сына. Вместо того чтобы поддержать меня и научить правильно ухаживать за ребенком, как поступили бы на ее месте большинство женщин, моя мать решила отнять мое сокровище, мой смысл жизни. Одинокая и беспомощная перед матерью и мужем, я плакала над утратой, плакала от бессилия и отчаяния, осознавая, насколько сильно моя мать ненавидит меня. Спустившись вниз, я заплакала как дитя. Пришел муж, сел напротив и начал говорить, что это наилучшее решение для всех, в том числе для меня и для ребенка, попытался убедить в том, что если у меня родится еще один ребенок, я быстро забуду эту историю. Но сердце подсказывало мне, что один ребенок никогда не заменит другого.

— Очень важно, чтобы мать была довольна тобой!

Она полюбит тебя еще больше, если ты согласишься доверить ей своего сына.

Эти слова разрывали мою душу в клочья — он нашел самую чувствительную точку. Абдель знал, что я тщетно искала способы угодить матери, заставить ее полюбить меня. Он пытался манипулировать мною, а была слишком молода и не понимала этого. Он ставил передо мной дилемму, в которой оба выхода меня не устраивали: либо я отказываюсь от сына, чтобы сделать приятное матери; либо оставляю его себе, но в этом случае я испорчу с ней отношения навсегда. Я оказалась в ловушке, из которой, учитывая мой возраст и воспитание, я не могла найти выхода.

— Все, дискуссия окончена. Эта чертова история начинает мне надоедать. Чувствую, что мое терпение скоро лопнет. Я бы хотел отдохнуть сегодня вечером и не слышать плача и причитаний, — сказал он, беря меня за руку.

Прикосновение человека, способного продать собственного сына, было мне омерзительно. Чувствуя необходимость побыть одной, я ушла в другую комнату.

Как я могла продолжать спокойно жить без своего малыша, которого произвела на свет? Ради него я пережила трудные месяцы беременности, с нетерпением ожидая его рождения. Теперь я жалела, что родила его. Жалела, что он уже не внутри меня: в тепле и безопасности. У меня не было сил сдерживать рыдания. Не было сил и смелости, чтобы пойти наперекор семье. Я чувствовала себя слабой и беспомощной против них, особенно теперь, когда мой муж- перешел на их сторону. Бой предстоял жестокий и бескомпромиссный; я не уверена, что вышла бы из него невредимой. Я теряла своего ребенка, теряла любовь, теряла единственный смысл жизни. У меня не оставалось ни единого шанса жить со своим ребенком, видеть, как он растет, как делает успехи. Все было против того, чтобы я жила нормальной жизнью, как другие женщины. Я стала женщиной, у которой вырезали часть сердца. Я стала просто Самией для своего сына, а она, моя мать, стала его матерью. Жизнь так несправедлива, но у меня были связаны руки; Какой это был кошмар!

Часть ночи я провела в гостиной, сцеживая молоко при помощи специального устройства. Это было очень непросто. Мать не поддавалась на мои уговоры разрешить мне покормить Амира. Потом пришел муж и потребовал вернуться в спальню, потому что ему стало скучно. Я не могла понять его поведения. Как можно быть таким бессердечным, слыша плач своего ребенка?

Я отказалась, поскольку не желала делить с ним что бы то ни было, и он ударил меня, обозвав сучкой и матерью ублюдка. После его слов мне захотелось выброситься из окна.

Сегодня я часто задаю себе вопрос, как я могла вынести столько страданий и не сойти с ума?

Муж, изрыгая проклятия и ругательства в мой адрес, пошел прочь. Амир снова заплакал, и я решила подняться и еще раз поговорить с матерью.

— Что тебе надо, Самия? Все уже было сказано вчера вечером. Иди спать.

— Я хочу накормить его в последний раз перед отъездом. У меня ужасно болит грудь.

В моих словах мать услышала нотки смирения и кивнула.

— Так и быть, корми. Пользуйся случаем этой ночью.

Завтра пойдешь к врачу, пусть он сделает так, чтобы молоко не прибывало.

Как только Амир оказался у меня на руках, он успокоился и стал искать грудь. Казалось, он понимал, что происходит, и сжимал грудь своими маленькими пальчиками, словно не хотел расставаться. Наевшись, малыш уснул как ангелочек.

Мать поспешила прервать эту идиллию, отобрав у меня сына.

— Как бы там ни было, завтра ты его увидишь. Ну и два раза в год, когда будешь приезжать в гости в Алжир.

— Обещай мне заботиться о нем и никогда не заставлять его плакать или страдать.

— Он никогда не будет страдать, об этом не беспокойся. Обещаю заботиться о нем. Это маленький красивый мальчик, которого будут обожать и твой отец, и твои братья. Он станет нашим любимцем. Я регулярно буду посылать тебе фотографии, так чтобы ты ощущала его близость. Ты не будешь ссориться с мужем из-за детского плача, перестанешь вскакивать по ночам, чтобы покормить его и сменить подгузники. Видишь, в конечном счете выигрываешь ты. А я буду мучиться вместо тебя.

Ты же, если захочешь, сможешь родить своему мужу еще одного малыша.

— Хватит, мама. Ты прекрасно знаешь, что один ребенок не заменит другого. Я люблю своего сына. Вы делаете мне очень больно. С детских лет я чувствую себя все несчастнее и несчастнее. Я не смогу вынести новых страданий.

— Страдания нам посылает Всевышний, каждому по широте его души. Значит, у тебя широкая душа, Самия. До сих пор твои страдания были не очень велики, поверь мне. В том, что я забираю у тебя сына, Господь посылает тебе новое испытание, вернее, он посылает тебе благословение, раз уж посоветовал мне взять ребенка, чтобы оградить тебя от еще больших страданий.