Серо-буро-малиновая страна
Серо-буро-малиновая страна
Когда я был школьником, то любил рассматривать толстенную книгу «День мира», которая была у родителей. Эта книга выходила один раз в 25 лет (кажется, их было всего три) и рассказывала о том, как в разных странах люди провели один день. В той, которая была у нас, рассказывалось, помнится, о событиях 27 сентября 1960 года. Еще в ней имелась большая разноцветная карта мира. Страны социализма обозначались красным цветом, а капитализма — желтым. Среди них выделялось какое-то серо-буро-малиновое государство на юго-востоке Европы. Это была Югославия. И действительно — ведь тогда, при Хрущеве, она не совсем подходила под определение «капиталистической», но и до социализма с советской точки зрения недотягивала.
Тито обещал стране передышку и сдержал свое слово. Он очень точно уловил, что она нужна была населению именно сейчас, а не когда-нибудь в далеком будущем. Измотанному войной, индустриализацией, борьбой со Сталиным населению хотелось улучшения обычной жизни, и игнорировать это желание было трудно. И Тито в отличие от многих других коммунистических руководителей очень хорошо понимал политическое значение этого желания.
В конце 1950-х годов происходит бурный рост уровня жизни югославских граждан. К октябрю 1959 года было куплено 40 тысяч холодильников, что на 25 тысяч больше, чем в предыдущем году. Выросло также число приобретенных стиральных машин (12 тысяч против 7700), швейных машин (42 тысячи против 23 тысяч), телевизоров (12 тысяч против 6 тысяч) и т. д.[564] Началось регулярное вещание первого канала телевидения Югославии — из Загреба. Сначала телепрограммы могли смотреть всего лишь 300 владельцев телевизоров. Для просмотра телевизора жители города по вечерам собирались в кафе, куда набивалось по 100 человек.
Невероятными для соцстран темпами шли покупки частных автомобилей: с 1955 по 1961 год они увеличились в шесть раз и достигли 78 тысяч штук[565]. Тогда же (впервые в Восточной Европе) было подписано соглашение с итальянским автоконцерном «Фиат» о производстве в Югославии, а точнее, на предприятии «Црвена застава» («Красное знамя») в Крагуевце автомобилей «Фиат-750» и «Фиат-1300». Вообще после урегулирования вопроса о Триесте связи с Италией развивались очень быстро: итальянская популярная музыка, к примеру, быстро завоевала Югославию, а по образу и подобию знаменитого фестиваля в Сан-Ремо югославы стали проводить свои собственные музыкальные фестивали в Опатии, Загребе или Сплите. Именно из Италии первые получившие заграничные паспорта югославы привозили в свою страну в конце 1950-х джинсы, пластинки и другие предметы, символизирующие «разлагающийся Запад». Кстати, чаще всего югославы посещали для этих целей рынок «Понте росо» в Триесте. Югославы теперь приезжали в Триест фуникулером и автобусами на уикэнд или шоп-тур[566].
Когда-то молодой Иосип Броз пришел в Триест пешком из Любляны, надеясь устроиться здесь на работу, и в изумлении разглядывал огромные океанские лайнеры. Через 30 лет его войска с боями взяли этот город, а потом из-за него могла начаться и война между Италией и Югославией. Теперь же Триест стал символом «нового курса» Тито[567]. Граждане Югославии приезжали сюда за покупками или просто посидеть в ресторанах и барах.
Туризм становился все более выгодным и доходным делом, а обслуживание иностранцев — тем более. В Югославии, как в стране с ярко выраженными «мачистскими» традициями, все наиболее «престижные» места в этой отрасли стали занимать мужчины. Как-то на встрече с Тито делегация женщин пожаловалась ему, что в сугубо «женских» профессиях становится все больше и больше здоровенных мужчин. Тито согласился. «Иногда смотришь, как в ресторане здоровый мужик с широченными плечами несет маленькую тарелочку, и думаешь: а ведь он мог бы и бревно носить! — сказал он. — Когда я вижу таких мужчин… у меня возникает впечатление, что я на Ближнем Востоке, где тебе и постель готовит этакий „султан“ в красной шапке на голове»[568]. Справедливости ради надо заметить, что с того времени в бывшей Югославии мало что изменилось…
В Югославию зачастили западные звезды кино, эстрады и спорта: Ив Монтан с Симоной Синьоре, Вивьен Ли и Лоуренс Оливье, Диззи Гиллеспи со своим джаз-оркестром, известное джазовое трио «Питерс систерс», звезда Голливуда Элизабет Тейлор, американские баскетболисты, которых в югославских газетах восхищенно называли «циркачами с мячом», и, наконец, футбольная сборная Италии. Югославы буквально разгромили одну из будущих сильнейших команд мира со счетом 6:1. Позже югославы так же легко разгромили в Белграде англичан — 5:0. Это ли было не доказательство успехов страны, которой руководил Тито?
Поскольку с конца 1950-х годов практически все югославы имели право свободного выезда из страны, безработные ринулись искать счастья и удачи все на том же Западе. Югославские «гастарбайтеры» (в дословном переводе с немецкого «рабочие-гости») на многие годы наводнили Германию, Австрию, Швецию, Францию.
Официально югославские власти не поддерживали такую эмиграцию. Но эмигранты присылали своим родственникам в Югославии деньги и вещи. В 1959 году денежные переводы из-за границы превысили 25 миллионов долларов, а стоимость привезенных из-за границы товаров — 10 миллионов долларов[569]. «Гастарбайтеры» тоже способствовали снижению социальной напряженности в стране.
Социальные расходы в этот период тоже росли быстрыми темпами. На одном из совещаний шла речь о том, что они растут так быстро, что это уже становится опасно для экономики страны — она их не выдержит. «Конечно, — ехидно заметил Тито, — ведь еще не все бывшие жандармы получили пенсии»[570].
Итак, «передышка» в Югославии действительно наступила. Но за счет чего? Ответ однозначен: в основном за счет иностранных кредитов. Но обратной стороной этой жизни стала растущая зависимость страны от финансовых вливаний Запада. Импорт рос неимоверно быстрыми темпами, а экспорт, наоборот, медленно. В этом смысле цель «нового экономического курса» — вывести Югославию на мировой рынок в качестве равноправного игрока с развитыми экспортными возможностями — оказалась полностью проваленной.
На одной из встреч Тито спросил у Хрущева, зачем он так ругает югославов. «Когда идет драка, палку не выбирают», — попробовал отшутиться советский руководитель. Но Тито, как ни странно, к его выпадам относился без злости и даже снисходительно. Однажды американский журналист поинтересовался, что он думает о Хрущеве. «Думаю, что этот человек хочет мира, — ответил Тито. — Сохранение мира и соревнование в области экономики — это, по-моему, главная идея Хрущева, и он считает ее своей миссией…» — «А как нам убедить Хрущева, что и мы хотим мира?» — спросил американец. «Нужно разговаривать и еще раз разговаривать, — сказал Тито, — и тем самым устранить взаимное недоверие»[571].
И действительно, казалось, что Советский Союз и Запад стремятся найти общий язык и наладить сотрудничество. В сентябре 1959 года Хрущев совершил визит в Америку, который произвел настоящую сенсацию. Однако все испортил тайный полет американского разведчика U-2 над Советским Союзом, сбитого под Свердловском. В мире снова резко «похолодало».
В начале сентября 1960 года Тито решил поехать в Нью-Йорк на XV сессию Генеральной Ассамблеи ООН. Он добирался до Нью-Йорка на британском трансатлантическом лайнере «Куин Элизабет», который отходил из французского порта Шербур, до которого Тито доехал на своем «голубом поезде». На судне рядом с британским был поднят и югославский государственный флаг.
В Нью-Йорке Тито остановился в здании югославского представительства в ООН на Пятой авеню. Ситуация для службы безопасности маршала была очень сложной. Представители сербской и хорватской эмиграции проводили почти круглосуточные акции протеста. У здания представительства ФНРЮ в ООН дежурили эмигранты, которые кричали: «Палачи!», «Бандиты!», «Убийцы!» Были избиты двое сотрудников представительства. Дело осложнялось еще и тем, что губернатор штата Нью-Йорк Нельсон Рокфеллер заявил, что понимает чувства демонстрантов.
Возможность покушения на Тито рассматривалась всерьез. Для его охраны привлекли даже моряков югославских торговых судов, которые в эти дни пришли в Нью-Йорк. И не зря. 23 сентября перед зданием югославского представительства произошло настоящее побоище. В представительство постучались два человека с металлическими чемоданчиками, которые представились электриками. Охране они показались подозрительными, и она их не пустила. Однако их попытались втолкнуть внутрь демонстранты. Завязалась потасовка, к ней присоединились югославские моряки. Во время драки был убит один из эмигрантов. Демонстрации стали прекращаться, только когда югославы предприняли контрмеры — начали арестовывать родственников эмигрантов[572].
Тито выступил на Генеральной Ассамблее ООН 21 сентября — сразу после президента США Эйзенхауэра. Его речь, в которой он говорил о важности мирного сосуществования, сотрудничества и — особенно — роли в этом процессе «внеблоковых» стран, встретили тепло. Но не он стал «героем» этой сессии. К восторгу журналистов, на ней устроил настоящий спектакль Хрущев.
Хрущев выступил с двухчасовой речью, в которой громил США, империализм, колониализм и «поджигателей войны». Он прерывался только для того, чтобы отхлебнуть глоток «боржоми», который тут же рекомендовал попробовать всем присутствующим. Ораторы, которые полемизировали с Хрущевым, раздражали советского руководителя. «Чья бы корова мычала, а ваша бы молчала!» — выкрикнул он во время выступления американского представителя при обсуждении проблем деколонизации.
Когда же представитель Филиппин начал говорить о советской аннексии Прибалтики и подавлении восстания в Венгрии, советский премьер вдруг забарабанил кулаками по столу и затопал ногами. Вместе с ним барабанил и министр иностранных дел Громыко. Так продолжалось до тех пор, пока Хрущеву не предоставили слово.
На следующий день все повторилось. Хрущев вдруг снял с ноги башмак и начал колотить им по столу. Потом он объяснял свое поведение тем, что его возмутила речь главы МИДа франкистской Испании. Председатель-ирландец призывал его к порядку, но тут досталось и ему: Хрущев заявил, что народ Ирландии вскоре тоже «свергнет прислужников империализма» — таких как председатель. Позже Хрущев рассказывал, что когда барабанил кулаками по столу, то сломал свои часы. «Вот, думаю, черт, еще и часы из-за этого капиталистического холуя сломал, — говорил он. — И так мне обидно стало, что я снял ботинок и стал им стучать»[573]. В общем, скандал получился большой.
Тито сидел в зале как раз за Хрущевым, так что имел возможность видеть всю эту сцену вблизи. Он оставался невозмутим. Югославские журналисты предупредили Тито, чтобы он вел себя осторожнее, поскольку их американские коллеги держали под прицелом своих фото- и кинокамер всех, кто сидел рядом с Хрущевым, намереваясь зафиксировать их реакцию на «представление» советского премьера. «Ну, я-то уж точно не буду махать ботинком», — смеясь, ответил им Тито[574].
Однако фотографы его все-таки «поймали» — в тот момент, когда во время выступления одного из делегатов он о чем-то шептался с Хрущевым. Советский лидер то и дело оборачивался к Тито и делился с ним своими впечатлениями от происходящего в зале заседаний.
«Не могу видеть, как он ведет себя в ООН, — говорил потом Тито. — Он просто какой-то чудак. Как будто он не представляет великую державу. И ведь его непристойное поведение нравится на Западе. Хрущев просто не понимает, что его провоцируют. Грустно все это!»[575] Советская делегация была оштрафована за нарушение порядка на 10 тысяч долларов. Но, с другой стороны, Хрущев понравился американцам. Миллионы телезрителей видели, как он стучал ботинком и кулаками, и в этом поведении американцы чувствовали искреннее проявление человеческих чувств. Это американцы могли понять и оценить[576].
Тито встречался с Хрущевым в Нью-Йорке дважды: 28 и 30 сентября. Журналистам он кратко сказал, что эти переговоры были «полезны и откровенны». На Генеральной Ассамблее Тито, Неру, Насер, Сукарно и президент Ганы Нкрума предложили проект резолюции, в которой требовали возобновления контактов между главами США и СССР в целях «снижения международной напряженности». Тито был доволен этой акцией — это было очень полезно «для имиджа» «третьей силы» в мире, которую к тому времени старался создавать президент Югославии и которая вскоре появится в облике Движения неприсоединившихся стран. За время пребывания в Нью-Йорке он провел встречи с главами государств и правительств более сорока стран.
Однако эта инициатива ни к чему не привела. Встречаться с Хрущевым отказался Эйзенхауэр, заявив, что сделает это только тогда, когда Советский Союз «вернется на путь мирных переговоров». Хрущев 3 октября, во время своего очередного выступления в ООН заявил: «Некоторые считают, что Хрущева и Эйзенхауэра нужно было бы запереть в комнате и держать их там запертыми, пока они не достигнут соглашения о разоружении. Но это наивно. Мы можем сидеть бесконечно, но если нет желания заключить соглашение, что вытекает из позиции Эйзенхауэра и тех кругов, которые его поддерживают, тогда из трубы не появится дым, как это бывает в Ватикане, когда выбирают папу»[577].
Тито был разочарован тем, что его инициативам достигла цели. Он решил раньше времени уехать из Нью-Йорка. 5 октября югославская делегация погрузилась на итальянский лайнер «Леонардо да Винчи» и отбыла домой. Обратный путь Тито провел за чтением записок командира американской атомной подводной лодки, которая совершила поход подо льдами на Северный полюс[578].
В это время начали обостряться разногласия между Москвой и Пекином. Дискуссии между СССР и КНР по многим проблемам — от осуждения культа личности Сталина до международных проблем — отразились и на межгосударственных отношениях обеих стран. Китай сократил объем своих закупок в СССР и странах — членах СЭВ. Среди советских специалистов в Китае начали распространять различные материалы с критикой КПСС. В ответ СССР в июле 1960 года отозвал из КНР всех советских специалистов. Вскоре дело дошло и до открытого конфликта — гораздо более опасного для всего мира, чем конфликт с Югославией.
Тито наблюдал за начинающимся конфликтом между двумя крупнейшими компартиями со стороны. В Пекине критиковали Москву за «ревизионизм», а Москва обвиняла в «ревизионизме» югославов, но когда речь шла о критике Тито, тут они выступали единым фронтом.
26 декабря в своем выступлении в Скупщине Тито ответил Хрущеву и Мао: «Они утверждают, что мы объявили устаревшим марксизм-ленинизм, что мы отбросили его. Где они, интересно, прочитали, что мы отбрасываем марксизм-ленинизм, и почему они тогда не цитируют нас? Да потому, что не могут цитировать — ведь их утверждение есть всего лишь грубая ложь… А кто разорвал экономические соглашения, которые у нас были с социалистическими странами? Это были не мы! Кто, таким образом, нанес нам огромный ущерб, из-за которого мы оказались в чрезвычайно тяжелых условиях и вынуждены были искать замену этим соглашениям на другой стороне, на Западе?.. Разве кто-то имеет право обвинять нас в том, что мы обратились за помощью и сотрудничеством туда, где мы могли бы без всяких условий их получить, не подвергая опасности завоевания нашей революции? Никто не имеет права нас обвинять!»[579]
Данный текст является ознакомительным фрагментом.