Джилас и Тито

Джилас и Тито

К осени 1953 года Милован Джилас был одним из самых известных и популярных представителей югославского руководства. Иногда в западных газетах его даже называли «человеком номер два» в Югославии. Во время советско-югославского конфликта Джилас стал принципиальным критиком Советского Союза, указывая, что причина конфликта не в людях, а в тоталитарной системе, созданной в СССР, и в перерождении советского социализма в государственно-монополистический капитализм.

Как рассказывал потом сам Джилас, чем больше он критиковал советскую систему, тем больше понимал, что ее недостатки присущи и югославскому социализму. Это открытие, вспоминал он, неприятно поразило его.

В июне 1953 года состоялся очередной Пленум ЦК СКЮ. Как рассказывал Джилас, ему не понравилось, что он проходил на острове Бриони — в резиденции Тито, а также, что на Пленуме было заявлено — идея об отмирании партии в настоящее время неактуальна, поскольку это — дело далекого будущего. Подобные заявления он расценил как «остановку процесса демократизации в Югославии».

В октябре 1953 года Джилас тоже был на улицах Белграда — он выступал перед демонстрантами во время триестского кризиса. После выступления демонстранты несли его на руках. Именно в эти дни, на пике популярности Джиласа, в газете «Борба» появилась и первая из его статей, которые, в итоге, и привели к скандалу.

Вскоре статьи Джиласа, в которых он рассуждал о самых острых для Югославии проблемах, стали появляться регулярно. «Сегодня ни одна партия или группа, ни одни класс не может претендовать на роль единственного выразителя объективных интересов общества, не может присваивать себе исключительное право „управлять“ развитием производительных сил», — писал он[474]. Джилас предлагал упразднить касту профессиональных политических работников, считал, что «главная задача социалистической, как и любой другой демократии, состоит в том, чтобы обеспечить свободное выражение идей и чтобы никто не подвергался преследованиям из-за своих взглядов»[475].

Статьи вызвали огромный интерес в югославском обществе. Никто не сомневался, что Джилас выражает официальную позицию, иначе как они могли быть напечатаны в главной югославской газете?

Тито ни разу не высказался по поводу этих статей. Однажды Джилас не выдержал и прямо спросил его, что он о них думает. Тито сказал, что статьи неплохие, но посоветовал больше внимания уделять проблемам молодежи и борьбе против буржуазии.

29 ноября 1953 года в Яйце отмечалось 10-летие создания АВНОЮ и присвоения Тито звания маршала. Тито, Джилас, Кардель и Ранкович вместе сфотографировались в городской крепости. Эта фотография югославской «большой четверки» станет последней.

Вскоре статьи Джиласа начали вызывать недоуменные вопросы. Писатель Мирослав Крлежа спросил его, показывает ли он статьи перед публикацией Тито. «Нет, — ответил Джилас, — ведь это не официальная позиция, а только мои личные размышления». — «Хорошо, если бы ты это все-таки делал», — возразил Крлежа. Более откровенно высказался председатель Народной скупщины Сербии Петар Стамболич. «Когда читаешь твои статьи, — сказал он Джиласу, — создается впечатление, что лучше всего просто послать все к черту».

Джилас писал теперь не о теоретических проблемах, а о повседневных вещах, которые очень хорошо были знакомы всем югославским гражданам. О том, что большинство партсобраний — напрасная трата времени. О том, что коммунисты оторвались от масс и уже не могут жить без разнообразных привилегий. Его взгляды стали казаться опасными даже его друзьям. «Надеюсь, мне никогда не придется терзаться философскими размышлениями, но позволь все-таки сказать тебе: то, что ты пишешь, идет во вред партии», — сказал ему как-то Ранкович. А Кардель так обозначил их разногласия: «Ты против партии, а я нет… Ты хочешь разрушить всю систему»[476].

Тогда же стали ходить слухи, что «Старый жутко зол» на Джиласа из-за его статей. Однако в поступках Тито это еще никак не проявлялось. Более того, 25 декабря Джиласа избрали председателем Союзной Народной скупщины.

В январе 1954-го в журнале «Нова мисао» («Новая мысль») было напечатано эссе Джиласа «Анатомия одной морали». Теперь он довольно зло высмеивал нравы и личную жизнь представителей партийной элиты. 7 января в «Борбе» появилась последняя статья Джиласа — «Революция». А через три дня та же газета изумила всю страну заявлением Исполнительного комитета ЦК СКЮ о том, что взгляды Джиласа, изложенные в его статьях, противоречат мнению остальных членов Исполкома. Сообщалось также, что публикация статей Джиласа прекращается и что вопрос о них будет обсуждаться на Пленуме ЦК СКЮ 16 января[477]. Джилас написал письмо Тито. Через два дня его пригласили в Белый дворец.

Вместе с Тито Джиласа ждали Кардель и Ранкович. Когда Джилас сказал, что уже не может спать по ночам, Тито, попросив принести ему кофе, заметил, что «другие тоже не спят». Разговор получился резким, но отнюдь не враждебным. Джилас попытался объяснить, что видит свою задачу в дальнейшем развитии социализма, на что Тито возразил, что его позиция может дать повод критиканам для нападок на Югославию. «Твой случай, — сказал он, — наделает в мире не меньше шуму, чем наш конфликт с Информбюро».

Джиласу предложили подать в отставку с поста председателя Скупщины. Он, не медля, написал заявление об отставке. Когда они прощались, Тито пожал ему руку. Теперь оставалось только ждать Пленума.

Третий внеочередной Пленум ЦК СКЮ открылся 16 января 1954 года. Тито признал, что Джилас спрашивал его мнение о своих статьях и что он посоветовал ему продолжать их писать. Но «товарищ Джилас зашел слишком далеко», заметил он. «Я был одним из первых, кто заговорил об отмирании партии, — сказал Тито, — но я никогда не говорил, что это произойдет в конце месяца или через год-другой. Это не случится прежде, чем будет нейтрализован последний классовый враг»[478]. Особенно остро он критиковал Джиласа за его «Анатомию». Тито сказал, что Джилас написал ее специально, чтобы «мы, тот круг, на который он так нападал, не могли в моральном отношении с ним дискутировать на равных».

Трансляция Пленума велась по радио. Многие из югославов, сидящих в тот день у радиоприемников, испытали чувство потрясения и разочарования — они понятия не имели о разногласиях между Тито и Джиласом.

Свое заявление зачитал Джилас. Он частично признал свои ошибки — в том, что «идейно отошел» от своих товарищей по ЦК, нарушил дисциплину, считал, что может высказывать свои личные взгляды, оставаясь на партийных и государственных постах. Однако резко опроверг «домыслы», что его критика была направлена против Тито.

Джилас сказал, что готов отречься от своих заявлений, если «руководство признает, что они нанесли политический или какой-либо другой ущерб». «Не хочу комментировать слова товарища Тито, — заметил Джилас. — Обязуюсь, что буду руководствоваться ими в политической работе»[479].

Почти все выступающие осуждали Джиласа. Моше Пьяде назвал «Анатомию одной морали» «политической порнографией». «Сейчас у Джиласа есть вилла, два автомобиля и все такое прочее, — с пафосом говорил он, — у него есть намного больше, чем у тех, кого он называет внушающей отвращение кастой избранных. Пока его близкие друзья изнемогают под тяжким бременем административной работы во имя государства и общества, он сидит в комфорте и пишет, и пишет. А затем развлекается, изображая из себя доброго демократа, и выпивает в кафе»[480]. Пьяде ехидно добавил, что за свои статьи Джилас получил гонорар в размере 280 тысяч динаров. Дедиер возразил ему, что Джилас перечислил эти деньги библиотеке города Никшич в Черногории, однако Пьяде заметил, что этот факт ничего не меняет. «Легко быть добродетелем для Никшича и зарабатывать себе этим популярность», — парировал он.

Фактически только Владимир Дедиер (член ЦК СКЮ с 1952 года) и бывшая жена Джиласа Митра Митрович пытались защищать его. Дедиер, чуть не плача, обращался к Тито: «Старый, не допусти раскола! Разве мы не были вместе в самых тяжелых сражениях? Не надо ссориться!» Тито иронически ответил на это: «Владо, ты можешь говорить свободно, только смотри не доведи до слез Центральный комитет!»

Сам же Джилас вел себя крайне непоследовательно — то в нем проявлялся характер бунтовщика, то он вдруг начинал признавать свои ошибки и, по меткому наблюдению Дедиера, был «похож на человека, который каялся с шапкой в руках». Он признал все свои ошибки и заявил, что именно Союз коммунистов представляет в Югославии главную антибюрократическую силу. И в этом смысле, сказал Джилас, Пленум «вернул ему веру в партию», а от его теории «ничего не осталось»[481].

Пленум расценил выступления и взгляды Джиласа как «вредные» и «антипартийные» и снял его со всех партийных и государственных постов. Сам он заявил, что вполне «заслужил исключение из Союза». «Пленум дает тебе возможность, — заметил Тито, — доказать, что твои сегодняшние заявления были искренними». — «В этом не стоит даже сомневаться», — ответил Джилас.

И для него, и для Тито эти события стали не только политической, но и личной драмой. Они знали друг друга 17 лет, и Джилас считал Тито своим учителем и старшим товарищем. Позже Джилас объяснял свое «покаяние» на Пленуме отчасти и тем, что, с одной стороны, очень тяжело переживал разрыв со своими товарищами, а с другой — был морально раздавлен.

Если верить Джиласу, то он всерьез считал, что его могут сослать на Голый остров. Этого не произошло, но весной 1954 года его выселили из элитного белградского района Дединье в трехкомнатную квартиру в самом центре города, рядом со зданием Скупщины.

В газетах продолжалась критика в его адрес, а Тито на одной из пресс-конференций заявил, что Джилас «политически мертв». «Когда я услышал об этом, — писал Джилас, — то на меня нахлынуло нечто мощное и подсознательное, возникшее где-то в глубине моей некоммунистической древней черногорской родовой памяти. Нет, не бывать этому! Я никогда не сдамся!»[482] В апреле Джилас написал заявление в свою партийную организацию, что больше не считает себя членом СКЮ, и сдал свой партбилет номер четыре.

Оказавшись в опале, Джилас занялся литературной работой, но его пьесы и рассказы никто не публиковал. Даже библиотека города Никшича вернула ему те 280 тысяч динаров за статьи в «Борбе», которые он пожертвовал в ее пользу. В декабре 1954 года он дал интервью газете «Нью-Йорк таймс», в котором заявил, что в Югославии не существует свободы слова и дискуссий; монополия на власть в стране принадлежит только коммунистам, которые создали сталинистскую систему. Джилас назвал себя «демократическим социалистом», объяснив, что именно поэтому он и вернул свой партийный билет[483].

Интервью с похожими оценками дал иностранным журналистам и Дедиер. За свое выступление в защиту Джиласа его заставили объясняться на заседании Контрольной комиссии ЦК СКЮ, а затем уволили с должности преподавателя университета, где он читал историю народно-освободительной войны.

Когда Тито доложили о выступлениях Джиласа и Дедиера, он был возмущен. Он считал, что они нарушили свои обещания Пленуму. Против Джиласа и Дедиера возбудили уголовные дела, и 24 января 1955 года они предстали перед судом.

Суд, проходивший в закрытом режиме, признал их виновными в «преступной и враждебной антигосударственной пропаганде» и приговорил Джиласа к полутора годам тюрьмы условно, а Дедиера — к шести месяцам тюрьмы, тоже условно.

Таким образом, в начале 1955 года Тито расстался с двумя близкими людьми и соратниками, один из которых был его первым биографом. В марте 1953 года вышла книга Дедиера «Очерки биографии Иосипа Броза Тито», а Джилас к тому времени уже начал писать главную книгу своей жизни — «Новый класс».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.