Эпилог

Эпилог

Иногда я просыпаюсь и понимаю, что предстоит скверный день. Меня начинают одолевать мысли о том, что меня никто не любит и что жизнь у меня складывается не так, как хотелось, когда я только становился на ноги. Затем я размышляю о том, что мог кого-то обидеть. Затем мне хочется выпасть из жизни и отрешиться от всего. Я не знаю, как проживать каждый день, как жить изо дня в день. Я стараюсь. Я делаю все от меня зависящее, чтобы воспретить любое насилие. Я мог бы позволить любому вздуть меня почем зря, только бы это удержало меня от того, чтобы дать сдачи. Я полагал, что в этом возрасте человек становится более выдержанным, но сам я становлюсь все более раздражительным и озлобленным.

Хотя у меня есть любящая жена и дети, я чувствую себя так, словно я потратил свою жизнь впустую. Не поймите меня неправильно, я люблю свою семью. Я готов умереть или убить за нее. Но это только часть проблемы. Когда я умру, я хочу, чтобы мои дети жили лучше, но я не знаю, будет ли так на самом деле. Не знаю, будет ли у них жизнь гораздо лучше, чем та, что была у меня в Браунсвилле. Они, вероятно, относятся к детям родителей из средних слоев общества. Сейчас я езжу на «Кадиллак Эскалейд». Некоторые, возможно, полагают, что это здорово, но, на мой взгляд, «Кадиллак Эскалейд» недостаточно хорош даже для того, чтобы подарить его проститутке. Я все еще должен налоговому управлению. Вероятно, я умру прежде, чем успею расплатиться с ним. Сейчас я зарабатываю совсем немного. Я выгляжу хорошо, при этом я ничего не делаю. Я дилетант, ханыга, лодырь, приживальщик. Не могу поверить, что моя жена все еще замужем за мной. Я чувствую себя полной дрянью.

Мне не хватает самооценки. Иногда я себя просто ненавижу. Мне порой кажется, что я ничего не заслуживаю. Иногда я начинаю воображать себе, как я вышибаю кому-то мозги и получаю возможность сесть в тюрьму на всю оставшуюся жизнь. Работа над этой книгой привела меня к мысли, что вся моя жизнь была какой-то шуткой. Я представляю собой мрачного и пресыщенного подонка. Ненавижу жить сейчас как обыватель. Не знаю, смогу ли я дожить до следующего дня. Не исключено, что когда-нибудь я просто скажу: «А пошло все оно!..» – и прыгну, чтобы уйти.

Иногда я никак не могу заснуть. Думаю, что причина, по которой я так эмоционально отношусь ко всему, заключается в тех наркотиках, которыми я накачивался все эти многие годы. Эмоции начинают перехлестывать через край. Мне больно от этого, и непонятно, как от этого избавиться. Я был самым крутым парнем на планете, а сейчас принимаюсь плакать по малейшему поводу. Я не могу понять, что со мной не так. Иногда мне кажется, что я распадаюсь на какие-то отдельные мозаичные фрагменты.

Я представляю собой отходы производства, отбраковку. Шлак, отбросы. Я в своей жизни умел только драться, трахаться и плодить детей. Бокс, шлюхи и детишки. Мой исходный уровень, способный погубить меня. И когда я воздерживаюсь от этого, мне кажется, что я достоин награды. Я, по сути своей, типичный наркоман. Я – кусок дерьма, который думает, что мир вращается вокруг него. У меня самая низкая в мире самооценка, но самый непомерно раздутый эгоизм, который только возможен. Я представляю собой всем известного наркомана, которому надлежит умереть на глазах у изумленной публики. Я не могу умереть в одиночестве. Я должен еще выкрикнуть напоследок разную х… ню типа: «Сколько там людей на планете? Пять миллиардов? Я могу победить каждого из них в честной драке». Кто еще способен на такую ахинею? У многих есть деньги, у многих есть слава, но ни у кого не было такого нахальства, самонадеянности и бесстыдства, как у меня. Самые известные люди позволяли, чтобы их слава переросла их и сопровождала их затем по жизни. Я же хотел перерасти свою собственную славу.

Я совершил столько предательств в своей жизни, что уже не доверяю никому. Когда тебя заставляют понять, что тебя уже не полюбят, в тебе это чувство остается навсегда, оно уже никогда не исчезнет. И когда ты понимаешь, что тебя уже никогда не полюбят, у тебя возникает желание причинять боль другим и делать дурные вещи. Зачем делать хорошее при таком раскладе?

Я размышляю о том, откуда мои отец и мать. Мы – люди с улицы. Я делал то, что они и вообразить себе не могли. Знаю, что это ровным счетом ни для кого ничего не значит, но, если у тебя за спиной лишь грязь, нищета и трущобы, то это значит очень много. Даже мои дети не знают, кто я такой и что у меня в прошлом. Знаю, у них тоже есть свои детские проблемы, которые им приходится решать, но они никогда не жили с крысами и собаками на помойке. Они не знают, каково это – прятаться в отвратительной жиже сточной канавы, чтобы тебя не убили. И я горжусь тем, что я из этого мира. Тут нечем гордиться, но я, тем не менее, горжусь. Мои дети могут читать и писать лучше, чем я, но они никогда не смогут превзойти меня в умении переносить тяжелые удары жизни. И я не хочу, чтобы у них когда-либо появился такой опыт.

Я до сих пор провожу время в гетто. Я – настоящее дитя гетто. Иногда я смотрю на Фарида и спрашиваю его: «Фарид, почему мы здесь, когда мы могли бы быть на яхте в Сен-Тропе? Почему мы с этими нищими ниггерами?» Да потому, что эти нищие ниггеры – это наши братья. И они борются за жизнь, день и ночь. Я люблю этих низких, грязных ублюдков, хотя и не доверяю им. Впрочем, я и сам способен «кинуть» их.

Я могу понять многое и принять это. Например, я много думаю о Ницше. Я понимаю, что такое сверхчеловек. Я знаю, что способен стерпеть поведение какого-либо человека, не калеча его, потому что могу сдержать свои чувства. Некоторые не соблюдают никаких приличий, у них нет уважения к окружающим. Когда я встречаю такого парня, я всякий раз думаю, что хотел бы, чтобы он нахамил моей жене – и тогда я бы вышиб ему мозги. Подобные ситуации случаются сплошь и рядом, но я должен отказаться от таких мыслей. Я пытаюсь сдерживать себя, стараюсь стать другим. Но сколько же мне придется еще насиловать себя, чтобы переродиться и стать этим другим?

Почему я уже больше не беспокоюсь о том, как бы трахнуть кого-нибудь еще, с тех пор, как это случилось последний раз? Всю свою жизнь я думал только об этом. Но сейчас меня уже больше не донимают мысли о том, как бы потрахаться с кем-нибудь. Получается, что я уже повзрослел? Что же мне делать, мне, женатому человеку с двумя детьми? Я ведь не сторожевой пес и не домашняя собачка, я – бездомная собака. Если бы я все еще считал себя выродком с большим членом, шляющимся по шлюхам, то я бы не жил так, как живу сейчас. То есть получается, что либо я переборол самого себя, либо просто совсем уже упал духом. Я предпочел бы думать, что не изменяю своей жене потому, что готов уже уняться в своих безобразиях, потому, что я люблю ее. Или же я просто-напросто сломался и ничего не представляю собой как мужчина?

Куда подевались та ярость и та энергия, которые побуждали меня трахать всех тех женщин? Почему я утратил свой сексуальный натиск? Это просто процесс старения и снижения гормональной деятельности? Теперь при виде девушки я могу еще подумать: «Ух ты!», но у меня уже нет желания сказать ей: «Привет, детка!» И не надо ничего мне рассказывать про «Виагру» или «Сиалис». У этого дерьма нет ничего общего с естественным желанием. Оно не создает нужного расположения духа. Это как пистолет без пуль. Это дерьмо не будит игры воображения, которая необходима для нужного расположения духа.

Всю свою жизнь я занимался тем, что зарабатывал деньги для других. Мои чувства, моя любовь всегда находились в зависимости от того, насколько успешно Майк Тайсон это делал. Кем бы я был, если бы я не стал Майком Тайсоном? Как бы я строил свои отношения с другими? Я не знаю, каково это – выйти на улицу и начать разговор с кем-нибудь. Мне никогда не приходилось этого делать. Иногда я смотрю на себя и говорю: «Майк, ты придурок и слабак. И что же ты, черт возьми, делаешь? Ты скоро умрешь. И ты намерен поставить крест на своем шарме и всю оставшуюся жизнь оставаться с этой женщиной, с которой ты спишь с тех пор, как ей было двадцать четыре года?» Я уверен, что порой надоедаю своей жене, поскольку провожу с ней практически все время. Но я веду себя так, чтобы она поняла: я не выхожу из дома для того, чтобы показать ей, что я здесь, рядом с ней. Раньше у нас были проблемы доверия друг к другу. Теперь же я стал обузой для нее, проводя дома слишком много времени.

Я никак не могу добиться гармонии в наших отношениях. Я не отношусь к числу уравновешенных людей. Это, конечно, не означает, что я способен сказать ей: «Поищу-ка я другую женщину, которой можно было бы увлечься». Если я не буду жить с Кики моногамным браком, то у нас начнутся неприятности. Я тогда вернусь к наркотикам, опять начну трахать кучу стриптизерш и проституток, могу подхватить какую-нибудь болезнь, нарвусь на какого-нибудь ревнивого парня, и тот вышибет мне мозги.

Я не отношусь к числу парней, рожденных для любовной связи. Я не склонен яростно отстаивать своих прав в любовных отношениях. Но мне не нравится, когда так же поступают и со мной. Если я не слабая сторона в любовных отношениях, то я должен быть лидером. Либо я играю роль ниггера-суки-подкаблучника, либо я должен обращаться с женщиной грубо и жестоко. Или одно, или другое, компромисса быть не может. И поскольку мне совершенно не хочется обращаться с женщинами грубо и жестоко, все завершается тем, что я оказываюсь слабаком.

Я начинаю испытывать неуверенность, когда речь заходит о том, как быть, когда находишься в любовных отношениях. Но почему бы и нет? Когда я был маленьким, я видел, как мужчины бьют своих женщин, как женщины ошпаривают своих любовников, как один человек убивает другого из-за женщины или наоборот. Это был мой быт. Сейчас у меня такие любовные отношения, когда я подавляю свое состояние исходного уровня, чтобы сохранить нормальные любовные отношения. Эгоистичный наркоман во мне взывает: «Что мне за это будет? Думаю, что я заслужил большего для себя за то, как я сейчас живу». Я желаю для себя награды за совершенствование самого себя как личности. За миллион лет моя жена никогда не поймет, что такое мое состояние исходного уровня. Оно напугает ее до смерти. Мое состояние исходного уровня – это куча девиц здесь и сейчас, и неважно, если это их матери или сестры, и пошли все нах… й. На эту территорию не допускается ни одна женщина, которая не блудит и не замечена в разврате. Это, конечно, грубо. Я от всего этого отказался. Я уберег свою жену и своих детей от всех своих гнусных болезней и всех своих непристойностей. И я хочу кое-что взамен.

Я не могу поверить даже в то, что у меня есть любовные отношения. Не думаю, чтобы я был достойной добычей. Я необразован, косноязычен, не умею правильно говорить, но все до сих пор горят желанием пообщаться со мной, потому что я – Майк Тайсон. Но я – незавидная добыча. Я весьма эгоистичный ребенок. Я не могу жить сам по себе, не хочет ли кто-нибудь пожить со мной? Всякий раз, когда я заводил любовные отношения, я думал: «Фигня, это не может быть настоящим. Эта женщина не любит меня. Как я могу быть для нее кем-то более особенным, чем любой другой человек?»

Иногда я думаю, что одна из причин, почему я женился, – это, чтобы, наконец, пристроить свою задницу. Лучше быть женатым на одной женщине и радоваться тому, что ты с ней, чем быть жертвой надувательства, приманкой для всего злоеб… чего племени женщин.

Вся моя жизнь была постоянной борьбой за выживание. Когда я говорю об этом своей жене, она отвечает: «Нет! Мир прекрасен и восхитителен!» Моя жена – педагог-организатор. Она привыкла заботиться о других. Она хочет, чтобы все были счастливы, довольны и не сердились. В жизни такого не бывает. Кики хочет быть всем другом, но когда ты друг всем, ты оборачиваешься врагом самому себе.

«Ну-ка, попробуй распространить свою идею на весь мир», – говорю я ей.

Она называет меня жалким веганом. Но ты не можешь сделать кого-то счастливым насильно. Если ты не осознаешь происходящего, то тебя будут трахать, причинять тебе боль и использовать тебя в своих целях. Она не видит в людях зла, а я вижу. Я смотрю на мир глазами дьявола.

У меня начинаются галлюцинации: мое имя опять на первых полосах газет, я снова в новостях. Я начинаю беспокоиться, что я не смогу справиться со своей славой и что вновь стану проявлять агрессию. Моя жена постоянно говорит: «Ты с этим справишься». Но мне не нравится быть такого рода мишенью. Теперь, когда моя жена занимается сочинительством, возможно, она сможет запустить еще несколько шоу. И тогда она будет принята в мир сочинителей, в писательский мир. Но мне приходится очень сильно беспокоиться о ней, поскольку она – все, что у меня есть. У меня больше нет сорока пяти других шлюх. Все мое внимание сейчас направлено на свою семью, и порой это сопровождается проявлениями властности и заносчивости. У меня возникает чувство опасения. А когда у меня возникает это чувство, на первый план выходит мудила «Железный Майк».

Теперь я артист эстрады и принадлежу совершенно иному миру – миру шоу-бизнеса. Я мечтаю о том дне, когда мы сорвем куш, и все опять станет замечательно, и я смогу обеспечить своих детей, и я смогу достойно умереть. Но вряд ли такое случится. Все знают, как могут повернуться дела в шоу-бизнесе. Вначале я лоханулся, и мной все время крутил Дон, затем я был вынужден постоянно кому-то причинять боль. И это – мир шоу-бизнеса? Затем я узнал, что такое мир насилия. Затем я вернулся к наркоте, и моя жена обнаружила, что она вышла замуж за кого-то другого, и он, вероятно, дрючит моих собственных дочерей. Вот так оно все и происходит.

Бесспорно, у меня есть проблемы, связанные с ненавистью к самому себе. Я приносил зло другим людям. Я могу прочитать любую из известных книг о нравственном законе: Тору, Коран, Новый Завет, Бхагавад-Гиту, какую-либо другую, это не принципиально – я и так знаю, что попаду в ад. Я родился уже в аду. И каждый раз, когда я совершал в жизни какой-либо поступок, я делал шаг по дороге из ада. Думаю, что я раздарил и растранжирил столько денег (речь не идет о покупке машин для проституток) отчасти по той причине, что я был просто полуграмотным, неразвитым ребенком и верил, что тем самым я искупаю свои грехи и приобретаю себе путь на небеса. Я был щедрым и помогал людям, потому что душа моя была черной от прошлых неблаговидных дел.

На что я трачу свою жизнь? Мне нравится развлекать людей, но я с удовольствием занимаюсь этим лишь то короткое время, когда нахожусь на сцене. Какое-то время я с удовольствием занимался боксом, но это в основном ушло, когда ушел Кас. Я никогда не хотел быть Железным Майком. Я ненавидел этого парня. Я должен был стать этим парнем для того, чтобы выжить. Но я оказался глуп для того, чтобы так поступить.

Иногда я даже не уверен в том, создан ли я вообще для жизни. Возможно, я представляю собой плод какого-то психоза этого гребаного мира. Я имею дело с теми, кто постоянно ранит меня и наносит мне оскорбления. И никто не услышит, как я кричу, корчась от боли. Я ненавижу свою жизнь, я ненавижу самого себя. Если бы у меня было достаточно мужества, я бы покончил с собой. Вот что я чувствую, именно это…

Затем в комнате появляется мое солнышко Милан, и тучи рассеиваются.

Это моя награда за то, что я стал ответственным человеком, здесь и сейчас. Когда она в школе, я всегда всем недоволен, но в ту минуту, когда она появляется дома, вся моя жизнь сразу же меняется. Вот когда перестает проявляться мой эгоизм, здесь и сейчас. Я вспоминаю некоторые свои ненормальные поступки, например, инцидент с проявлением агрессии на дороге в штате Мэриленд. Я весьма сердит на себя за него. Больше я так никогда не поступлю. Даже если бы я вновь испытал такие же чувства, мне теперь и в голову не могло бы прийти так себя вести. Я больше не позволю разочароваться в себе, как это происходило с другими моими детьми. Я никогда не позволю потерять над собой контроль настолько, чтобы подвергнуть опасности Милан или Рокко. Лучше пускай меня пристрелят. Благодаря своим детям я научился держать язык за зубами. Я теперь могу удержать себя от сквернословия. Теперь настала моя очередь призывать к ответственности. Это все же легче, чем драться. Я могу ошибаться, но это гораздо легче.

Я не могу поверить, как же так получилось с моими детьми от Моники. Когда я был моложе, я презирал детей такого типа. У них было все: хороший дом, хороший автомобиль, поездки по Европе, хотя они были еще и молоды. У них всю жизнь были служанки. Мне углы комнаты всегда напоминают о побоях от моей матери. А у моего сына нет страха. Я всегда считал, что, если дети хотят что-то получить, они должны чем-то пожертвовать. Так воспитал меня Кас. Если ты выигрываешь этот бой, ты получаешь от меня вот это. Мой сын получит то, что он желает, вне зависимости от того, сделает он что-то хорошее или нет.

Все дело в том, что, когда я рос, я не чувствовал любви, я не чувствовал себя в безопасности. Я смотрю на своих детей и поддразниваю их, утверждая, что они слабаки и рохли. Но как раз то же самое могло бы быть и со мной, если бы я вырос в атмосфере любви. Я тоже был бы слабаком и рохлей. Это уже теперь, с опозданием, я встретил в своей жизни любовь. Я раньше был способен на такие поступки, как откусить ухо Эвандеру, что привело к тому, что моих детей стали дразнить. Вот с чем им приходится иметь дело. Конечно же, издевались и потешались над ними не так жестоко, как надо мной. Их не отлавливали на улице и не избивали. Они ходят в частные школы и, теоретически, у них отличные друзья. Моими друзьями были сутенеры и убийцы, грабители и воры.

У меня совершенно нет никаких родительских навыков, даже по сей день. И я знаю, что моя жена, должно быть, считает меня неандертальцем, но я делаю все, что в моих силах. Мои старшие дети должны быть благодарны за то, что у них не было такого отца, какой был у меня. У него не было привычки спокойно дожидаться, когда же ему принесут полагающееся. Он вразумлял девушек: «Я вам ничего не должен. Вы сидите на том, чем можно прекрасно заработать». Я никогда никого не принуждал продавать свою честь. Все видели, как отвратительно, когда мой отец брюхатил их матерей.

Говоря о детях, я хотел бы проявить заботу о том пятнадцатилетнем мальчике, который до сих пор живет во мне. У меня есть возможность сделать это сейчас. Он не никуда не исчез. Он по-прежнему травмирован, но сейчас он живет полноценной жизнью. Это просто удивительно! Я не смог добиться этого, когда у меня было 300 миллионов долларов. Сейчас же я воспитываю детей, являюсь добропорядочным мужем, не имею причин беспокоиться о том, что моей жене передастся венерическое заболевание. Я еще никогда не жил такой жизнью, и это просто удивительно. Никогда не думал, что я когда-нибудь угомонюсь и стану оседлым человеком. Но сейчас я чувствую себя в безопасности. Мне нравится такая жизнь. У меня есть хорошая возможность воспитывать своих детей, лучше понимать свою жену – и я ощущаю умиротворенность в своей душе. Вот почему меня это устраивает.

Я никогда больше не смогу пойти вечером из дома. Такого больше никогда не случится. Я никогда больше не повторю своих прежних ошибок, потому что я многих сделаю несчастными. Я верю, что сохраню мир и душевное спокойствие, проводя много времени дома, потому что в этом случае не будет оснований подозревать, что я где-то занимаюсь тем, чем не следовало бы заниматься. Порой мне кажется, что моя жена была бы даже не против того, чтобы я иногда выходил из дому. Когда ты слишком долго ошиваешься рядом, ты можешь стать слишком заносчивым и самонадеянным. Меня не волнует, кто тот, кто в тебе сидит. Возможно, он хотел бы потусоваться с друзьями и поиграть в кости, повеселиться и оторваться. Но я больше никогда не буду этого делать. Радость жизни теперь для меня заключается в общении со своей маленькой дочкой, в узнавании ее и Рокко. И я надеюсь на то, что мне удастся наладить отношения со всеми своими остальными детьми. Моя старшая дочь Майки сейчас живет вместе со мной в Лас-Вегасе, и это здорово. И мое жилище вовсе не похоже на мужскую берлогу, где я с приятелями напропалую дымлю и смотрю футбол.

Еще одна из причин, по которой я много времени провожу дома, – это мое стремление избегать случайных встреч на улице. До того как отправиться в турне по стране со своим шоу «Беспощадная истина», я практически все время оставался дома, чтобы не встречаться с незнакомыми людьми, способными повлиять на меня плохой энергетикой. Я выходил наружу буквально на минуту или две, а затем тут же возвращался обратно. Когда мне раньше доводилось подолгу бывать вне дома, вначале все могло складываться хорошо, но в конце дня я неизбежно платил из своего кармана, чтобы урегулировать различного рода конфликты, извинялся перед кучей телевизионщиков, а возможно, даже и отбывал наказание. Мне не хотелось бы повторять этот печальный опыт. И я остаюсь, блин, дома, чтобы не оказаться в какой-либо конфликтной ситуации. Можете ли вы в это поверить, блин? Но такова суровая реальность. Кас так закодировал мой душевный настрой, что он способен мгновенно меняться. Я могу находиться на грани эмоционального срыва, а затем в одно мгновение – бац, и все поменялось. Иногда мне даже бывает боязно выйти на улицу, потому что я совершенно не представляю, что со мной может вдруг случиться. Действительно, не представляю. Когда я на улице, я сам опасаюсь своего поведения: я могу воспринять ситуацию совсем не так, как это следовало бы сделать. Когда я был моложе, я контролировал себя гораздо лучше. Когда я был моложе, я был постоянно настроен на агрессию. Вот почему, уже имея чемпионский титул, я так часто попадал в уличные драки. Мое самолюбие постоянно было ущемлено и требовало дать сдачи. Кас также был весьма самолюбивым парнем:

– Что тебе сказал этот парень? И как ты поступил в ответ?

Я был маленьким зае… ным пацаненком, а он продолжал: «И что же ты все-таки сделал в ответ?» В душе мне всегда хотелось просто сбежать, потому что я никогда не знал, что именно могло спровоцировать меня на агрессию. Даже от совершенно безобидного: «Послушай, парень!» – я мог прийти в полную ярость.

Сейчас у меня довольно хаотичный режим. Я иду спать около шести или семи, если только моя жена не принуждает меня смотреть вместе с ней какое-нибудь телевизионное шоу, тогда это может быть и в девять. Где-то в полночь или в два часа ночи я просыпаюсь, в течение часа занимаюсь на велотренажере и на беговой дорожке, затем делаю приседания. Сегодня я два часа бегал с грузом на ногах.

К этому времени Кики уже встает. Когда я вижу, как она берет обоих моих детей и покидает дом, у меня всякий раз возникает опасение, что они больше никогда не вернутся. Сейчас это мой самый большой страх. Когда она уходит, я прихожу в ужас. Мне очень жаль, когда я остаюсь дома один. Раньше мне нравилось быть в одиночестве, но это было до того, как у меня по-настоящему появилась семья. У меня сейчас и мыслей никаких не возникает сделать что-либо неблаговидное. Мне больше не хочется попадать в тюрьму. Вся моя работа сейчас заключается в том, чтобы просто заботиться о своей семье и пытаться помогать людям, которым повезло меньше, чем нам. Не могу поверить, что я стал таким.

Из-за того, что я насмотрелся в своей жизни на разные ужасные вещи, я стал чрезвычайно осторожен. Я всегда велю своей жене запирать двери, все время быть начеку, присматривать за прислугой. Я рассказал ей, как однажды я гостил у своих друзей, а затем уехал, а потом узнал, что несколько часов спустя всех в этом доме убили. У меня в памяти хранятся такие вот жуткие истории. Моя жена считает меня совершенно ненормальным. Такого, как я, еще не было. Если к нам домой приходит кто-то из чужих, я всякий раз начинаю соображать: «Кто этот парень? Кто привел его сюда?» После того как он уходит, я могу попросить ее достать шалфей и очистить энергетику дома. В прежние времена для меня вполне допустимым было прийти в чужой дом и положить на него глаз. После моего ухода в этот дом вваливались вооруженные бандиты и приказывали: «Всем лечь!» Вот какие раньше для меня существовали принципы и нормы.

Когда Кики с детьми уходит, у меня достаточно времени для того, чтобы подумать. И я думаю о том, какое странное у меня было детство, оно почти целиком зависело от моей матери. Как же я смог выбраться из этого ничтожного, жалкого мирка? Как такой мальчишка, как я, смог вырваться из Браунсвилла и стать чемпионом мира в тяжелом весе? Перелистывая страницы истории бокса, можно убедиться в том, что единственное, что меня объединяло с большинством чемпионов, – это была наша бедность. Джек Демпси был, блин, безработным, перебивающимся случайными заработками. Я пытался опереться на этот факт, чтобы придать смысл своему повествованию, но у меня это не получилось. Как же я встретился с Бобби Стюартом, который познакомил меня с Касом? Как же Кас смог вложить в меня столько детской восторженности и энтузиазма? Как же у меня хватило духа сказать себе: «А давай сделаем это»? Откуда взялся этот настрой? Оттого, что я хотел следовать своим героям, когда был молод? А затем я уже перестал мыслить себя без бокса.

Кас всем рассказывал, что молния ударила в него два раза и у него будет новый чемпион в тяжелом весе. Но мне тогда было всего тринадцать лет. Когда он впервые увидел меня, я еще не провел в своей жизни ни одного любительского боя.

Как он мог знать, что, когда он умрет, я стану таким парнем? Он никогда не видел воочию, чтобы я намеренно причинял кому-то вред. Он никогда не видел воочию, как с каждым разом растет на ринге моя уверенность в себе и чувство превосходства. Хотел бы я знать, что бы подумал о том, кем я стал. Он был жестким парнем. Он мог сказать о каком-нибудь боксере: «У этого парня кишка тонка. Оставь его там подыхать». Кас считал, что на ринге тебе следует умереть на щите, но ни в коем случае не сдаваться. Теперь, однако, я понимаю, что нет ничего важнее самой жизни. Ни кубок, ни чемпионский пояс, ни слава – ничто не сопоставимо с жизнью и людьми, которых ты любишь. Я привык быть первым в своей готовности с честью умереть на ринге. Но теперь с этим покончено. Это игра для простаков. И я был, очевидно, самым большим простаком, который когда-либо играл в нее.

Я знал, что являюсь чемпионом мира, еще до того, как завоевал чемпионский пояс. Он просто подтвердил этот факт. Но во мне жила еще другая сущность Майка Тайсона, с которой я никак не мог справиться. Я не мог понять, блин, что же это за чувак. Перед всеми представал такой классный парень, весь из себя суперчемпион, а кем я был на самом деле, так и оставалось скрыто от посторонних глаз. Можно было подумать, что я относился к числу наиболее разыскиваемых опасных преступников США. Инспекторы по надзору за условно осужденными желали иметь подробные отчеты о том, где я находился в каждый конкретный момент времени. Все по-настоящему боялись меня. Я был таким милым прелестным ребенком, но имел имидж злобного, жестокого существа. Это возбуждало и отравляло. Мне всегда хотелось показать людям, что никого и ничего не боюсь, и здесь я перегибал палку. Я считал, что должен быть крутым и злобным, поскольку Кас пестовал такой образ мышления. «Исключительный» было его любимым словом. Я был исключительным боксером.

Если бы Кас был сейчас рядом, он бы сказал: «Майк, тебе следует драться. Или ты спятил?» Но я ни минуты не жалею о том, как все сложилось. Все великие боксеры: Рэй Робинсон, Питер Джексон, Джо Ганс, Тони Канцонери[364] – все они умерли под забором или же на склоне лет работали вышибалой в какой-нибудь забытой богом гостинице. Они были настолько увлечены боксом, что никогда не думали о завершении своей спортивной карьеры. Но, как бы потом ни сложилось, это стоило того, чтобы быть чемпионом. Я был бы готов на любые испытания и любые унижения, лишь бы прожить всего один год как Майк Тайсон, как настоящий чемпион. В самом деле, черт побери!

Не хочу, чтобы все это прозвучало так, будто бы я совершенный отшельник. Я все-таки выхожу из дома и делаю какие-то дела за его пределами. Когда мы писали эту книгу, мы вместе с Ратсо[365], моим соавтором, пошли на четвертый поединок между Пакьяо[366] и Маркесом[367]. Посещение вместе со мной этого поединка являлось одним из лотов аукциона моего первого мероприятия по сбору средств в рамках фонда Mike Tyson Cares. Победителями были двое очень приятных молодых мексиканцев, которые сидели вместе со мной и Ратсо. Это было также первое после выборов появление на публике Митта Ромни[368]. Мы с Ратсо не поверили своим глазам, когда увидели, как он со своей женой спускался к своему месту на первых рядах.

– Эй, Митт, у нас сорок семь процентов! – прокричал я ему. На меня, должно быть, повлияло пребывание в одном доме с либеральной женщиной, которая смотрит кабельный телеканал MSNBC круглосуточно без выходных дней.

– Митт, ты немного опоздал с ухаживаниями за мексиканскими избирателями, – добавил я еще. Публика в зале состояла в основном из мексиканских поклонников Маркеса. Сам поединок был просто отличным. Это был один из тех вечеров, которые напоминают о том, каким может быть большой бокс.

Месяцем ранее мы с Кики и Ратсо пошли в гостинично-развлекательный комплекс MGM Grand на концерт Барбары Стрейзанд. Барбара мне всегда нравилась. В молодости я прочитал, что ее самолюбие могло бы затмить самолюбие Эла Джолсона[369]. Меня всегда привлекали люди с большим самолюбием, потому что Кас говорил, что люди могут стать лучше, думая о себе как об идеале. Они всегда будут стремиться быть таким идеалом. Я познакомился с Барбарой, когда она пришла ко мне в раздевалку после моего поединка с Ларри Холмсом. Она была как раз той, кого бы я и назвал «суперзвездой». Она очень душевная, и я говорю это не с расовой точки зрения. Она своим пением доставляет настоящее наслаждение. Таким, как она, завидуют и пытаются как-то задеть их, потому что невозможно выплеснуть столько энергии, выказать столько любви, заставить так откликнуться сердца других, как это может сделать Барбара.

Я был восхищен ее выступлением. После него мы поднялись к ней в гримерку и сфотографировались там с ней и Мари Осмонд. Я и на следующий день еще ощущал эмоциональный подъем после того вечера. Это было так захватывающе – быть рядом с ней и видеть, как она поет. Она очень много значила для моей матери и других людей в моей жизни. Мне просто повезло, что я застал ее в своей жизни.

Однако даже посещение этого концерта явилось для меня довольно тяжелым испытанием. Пока мы шли к залу через казино, я видел некоторых своих прежних приятелей из числа сутенеров и наркоторговцев. И они тоже видели меня с моей женой. Они знали достаточно, чтобы не вступать со мной в разговор. Они знали, что я нахожусь в постоянной битве с духами искушения. И когда я вот так иду в подобном месте, это означает, что я просто иду.

Мы втроем побывали как-то еще на другом концерте, в то время как я работал над своей книгой. Майк Эппс[370] давал эстрадное представление в отеле «Палмс». Моя жена находилась за мной и не видела, что, когда я подошел к столику, одна леди поднялась и попыталась обнять меня.

– Нет, я не могу обнять тебя, – сказал я ей. К счастью, между нами как раз в это время оказался какой-то парень. Он подмигнул мне:

– Смотри-ка, как я тебя выручил!

С Кики, наверное, случился бы инфаркт, если бы это произошло. Вот почему мне не нравится выходить из дома слишком часто. Я предпочитаю отдыхать в домашней обстановке. Когда я нахожусь вне дома, то получаю удовольствие, если ситуация полностью под контролем. Однако в большинстве случаев все навеселе и могут вступить с тобой в конфликт. Я стал больше оберегать свою жену. Если точнее, то я стал более ревнив, чем тогда, когда мы только познакомились. Полагаю, что я всегда был обязан защищать ее. Однако Кики хорошо умеет обращаться с мужчинами, которые ухаживают за ней. Я уже не помню, как она обращалась со мной, когда я ухаживал за ней все эти годы, прежде чем мы, наконец-то, соединились. Кики очень умная и искушенная в жизни леди. Она знает свой путь в жизни. Я могу порой думать о ней как о своем ребенке, но на самом деле это скорее я ее ребенок, чем она мой.

Всякий раз, когда я иду на выступление какого-нибудь большого артиста, я испытываю трепет от той мысли, что мы принадлежим одному братству. Если бы я мог так и прожить оставшуюся жизнь, оплачивая свои счета, я был бы рад своей судьбе. Платить по счетам, не иметь арестов, не сидеть в тюрьме, не попадать ни в какие нервотрепки. Меня даже не беспокоит то, что я ничего не оставлю своим детям. Просто жить, когда никто не причиняет тебе боли, – одного этого уже вполне достаточно. Я никогда не думал, что окажусь в таком отчаянном положении в связи с финансовыми затруднениями. Я – настоящий ниггер. Некоторые вредные привычки пропадают весьма медленно. Я не хочу, чтобы так продолжалось. Я не хочу заботиться о своей одежде больше, чем о своем здоровье. Когда я умру, я хочу, чтобы мои похороны были самыми дешевыми, насколько это возможно. Просто положите меня в землю, не надо ни гроба, ни чего-либо другого, просто бросьте меня там. Не надо навещать меня, не надо никакой этой ерунды. Я уверен, однако, что некоторые боксеры будут искать мою могилу, как это в свое время делал я с прежними боксерами. Я был бы счастлив, если бы ко мне отнеслись так же, как я относился к своим героям. Не исключено, что на моей могиле будет надгробный камень, на котором можно будет прочитать: «Теперь я упокоился».

Когда я думаю о себе и Кики, я не перестаю удивляться. Наша любовь расцвела во время невзгод. Со мной очень трудно жить. Как Рак, я притягиваю к себе разное дерьмо и впитываю его. Это звучит очень круто: жить с человеком, чувства которого созвучны твоим, но в этом нет ничего крутого. Чувства могут быть созвучны и в своей иллюзорности, обманчивости, бредовости. Я благодарен своей жене за то, что она смогла пройти через все испытания ожидания меня, пока я перерождался. Пока я изменял свое недостойное мнение о женщинах в целом. Для нее это было все равно, что пройти испытания испанской инквизиции.

Я просто восхищаюсь своей женой. Когда мне хочется вышибить самому себе мозги, она заставляет меня полюбить самого себя. Я уважаю ее за то, сколько сил она вкладывает в чувства, в близость между нами. Если бы она в какой-то момент сказала: «А пошло оно все!» и заимела бы ребенка где-нибудь на стороне, я был бы только рад. У меня нет ни малейшего представления о том, почему я остался преданным этой девушке. Я даже не знаю, что дало мне силы попытаться изменить свой стиль жизни, сложившийся за последние сорок лет. Я никогда не знал, что такое верность и преданность. Раньше я влюблялся без памяти в девочек, но всегда изменял им и морально, и физически. Кики сделала меня достаточно сильным, чтобы попробовать переродиться в человека, знающего, что такое верность и преданность. Это уже само по себе великое дело, даже если эта попытка не доведена до конца, даже если она провалилась. Вот настолько сложна ситуация в этом вопросе. Представьте себя на месте такой личности, подумайте, чего бы вы могли достичь. Вот тогда вы станете настоящим примером нравственных достоинств.

Я признателен Кики за все. Даже если бы моя жена была проституткой со СПИДом с развернутой клинической картиной, я все равно не был бы достоин ее. Это, действительно, так. Я не заслуживаю своей жены. Она мне дана, должно быть, за то, кто я такой и каковы мои прошлые заслуги, а также за то, что я, в общем-то, порядочный человек – но я никоим образом не заслужил быть с ней. По сравнению с ней я совершенно никчемный человек.

Что мы на самом деле знаем о любви? Любовь повелевает нами, а не мы ею. И когда она повелевает тобой, тебе остается только откликнуться на этот зов. Никто никогда не в состоянии отказать зову любви, даже если природа любви безжалостна. Я могу не понимать, что это любовь, но я страдаю от ее симптомов: от безрассудства и полного рабства на непостижимом уровне, на уровне, недоступном пониманию. Наряду с этим она может также повелеть тебе приложить все свои силы и сделать невозможное. Для одних любовь может означать просто оргазм, для других это может быть мечтой о любви, игрой воображения, которую мы стремимся постичь и воплотить в жизнь. Я сказал жене, что люблю ее каждое мгновенье каждого дня, но что же такое моя любовь? Она изматывает, порой отравляет, она возвышена и похотлива, она девственна, она многогранна и неисчерпаема. Любовь жертвует ради себя твоим самообладанием. Утратить самообладание гибельно, и ради чего? Ты в полном неведении, но готов пойти на это, потому что так повелевает любовь. При этом ты не уверен, будет ли лучше для любви утрата самообладания. И ты одновременно сходишь в ад и возносишься на небо. Иногда нам нравится принимать похоть за любовь. Мы считаем, что раз это чувство так захватывает, то это непременно должно быть любовью. Любовь – это жертва. За любовь стоит умереть, за нее можно убить, история это подтверждает. Но у нас в нашем путешествии по жизни должен быть некий моральный компас. Не всякое удовольствие относится к числу добродетельных.

У меня есть любимая книга, которую я стараюсь читать каждый день. Это книга «Самые известные письма мира: От Древней Греции до ХХ века». Мне нравится таким образом изучать прошлое. Можно многое узнать об этих людях, читая их письма. Некоторые из них настолько эгоистичны, что даже не допускают возможности, что кто-нибудь еще способен любить так, как они. Многие из этих парней любители покомандовать, диктаторы по натуре, и они расценивают как личное поражение тот факт, что на их любовь не ответили достаточно быстро. То, как пишут эти люди, очень поэтично. Когда читаешь, как они выражают в письмах свои чувства, просто захватывает дух. А тем, кому они писали, порой было на них совершенно наплевать.

Читая эти письма, я плачу. Вот, например, Наполеон, этот выдающийся мировой лидер – а вот его письмо, в котором он умоляет прийти к нему свою возлюбленную Жозефину, а она отказывается. Взгляните сами:

«4 апреля 1796 года.

Какими чарами сумела ты подчинить все мои способности и свести всю мою душевную жизнь к тебе одной? Это волшебная, упоительная любовь, которая закончится только со мной. Жить для Жозефины! Вот история моей жизни… Я пытаюсь быть рядом с тобой, я умираю от желания быть рядом с тобой. Было время, когда я гордился своим мужеством, с которым встречал то зло, которое мне могли причинить, и свою судьбу. Я твердо смотрел, не отводя взгляда, на ужасные, неслыханные несчастья без недовольства, без удивления. Но сейчас одна только мысль о том, что моей Жозефине может быть плохо, мысль о том, что она может быть больна, и, самое главное, жестокая, гибельная мысль о том, что она может любить меня меньше, заставляет мою душу увядать, леденит мне кровь, повергает меня в уныние и лишает меня всяческого мужества, оставляя взамен гнев и отчаяние. Я часто повторял себе, что нельзя властвовать над тем, кто умирает без жалоб и раскаяния. Но сейчас я понимаю, что умереть, не насладившись твоей любовью, – это адская мука, это верный образ полного уничтожения. Моя единственная подруга, избранная судьбою для совершения нами вместе тяжкого жизненного пути, – в тот день, когда твое сердце не будет больше мне принадлежать, мир утратит для меня всю свою прелесть и соблазн. Люблю тебя, твои глаза, но этого безумно мало, тебя саму, больше, чем тебя саму, твои мысли, твою душу, твой взгляд, всю тебя. Возлюбленная моя, прости меня, я изнурен. Тому, кто чувствует так остро, тому, кого ты любишь, недостает жизненных сил.

Твоя болезнь – вот что занимает мой ум день и ночь. Без еды, без сна, забыв о своих друзьях, славе, Отечестве – рядом с тобой весь остальной мир больше не существует для меня, словно он истреблен. Я дорожу честью только потому, что ты ценишь ее. Я дорожу победой только потому, что она доставляет тебе удовольствие. Я готов отказаться от всего, что не доставляет тебе радости, и броситься к твоим ногам. В своем письме, моя возлюбленная, остерегайся признаться мне, будто бы ты убеждена в том, что я люблю тебя сверх всякой меры, с напряжением всех своих душевных сил. Что ты уверена в том, что тебе посвящен каждый момент моей жизни. Что не проходит и часа, чтобы я не подумал о тебе. Что мне в голову никогда не приходят мысли о какой-либо другой женщине».

Мне нравится то, как он излагает свои чувства! Наполеон – это парень что надо! У него это получилось просто здорово! А Жозефине было на Наполеона совершенно наплевать. Все это очень похоже на ситуацию с Робин Гивенс.

Иногда я беру эту книгу в спальню и читаю письма из нее Кики. Вот мое любимое письмо. Оно написано великим немецким поэтом и драматургом Генрихом фон Клейстом. Осенью 1811 года он влюбился в домохозяйку Генриетту Фогель. Ему было тридцать четыре года, ей – тридцать один год. Они разделяли страсть к музыке. Но Генриетта умирала от рака матки. Генрих был склонен к депрессии, беден и стремился обессмертить себя. Фогель была не первой леди, к которой он обращался с просьбой совершить вместе с ним самоубийство, но она была первой, которая ответила согласием. Они провели вечер в небольшом трактире, где пили вино и кофе с ромом. На следующее утро они, словно в трансе, спустились к озеру. Сначала он выстрелил в Генриетту, а затем застрелился сам. Это одно из его последних писем к ней:

«Моя Жанет, мое сердечко, моя бесценная, моя преданная, моя любовь, моя дорогая, моя возлюбленная, моя жизнь, мой свет, моя преисполненная благости, моя тень, моя крепость, мое поле, моя трава, мои виноградники, о мое солнце, о моя жизнь, солнце, луна, звезды, небеса, мое прошлое, мое будущее, моя невеста, моя девочка, мой любимый друг, моя суть, моя кровь, звезда очей моих, о драгоценная, как мне еще назвать тебя? Мой золотой ребенок, моя жемчужина, мой драгоценный камень, моя корона, моя королева, моя императрица! Ты возлюбленная моей жизни, моя лучшая, моя самая драгоценная, мое крещение, мои дети. Ты мои пьесы, ты моя посмертная известность, ты мое второе «я», лучшее, что только есть, ты моя добродетель, ты моя заслуга, ты моя надежда, мое небо, мое дитя Божье, ты моя заступница, ты моя защитница, мой ангел, моя любовница! Как я люблю тебя!»

Я читаю это вслух, а затем мы с Кики вместе плачем.

Разве это не замечательно?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.