Глава 6 «ДЯДЯ ЭДУАРД ИЗ БЕНТЧЕНА»

Глава 6

«ДЯДЯ ЭДУАРД ИЗ БЕНТЧЕНА»

10 февраля 1941 года подлодка «U-69» была готова к выходу в море. Я вместе со своими офицерами отправился с прощальным визитом на базу. Командир флотилии Золер и офицеры его штаба ждали нас в кают-компании. На столе появились традиционные бутылки шампанского, выстрелили пробки в честь первого выхода в море немецкой подводной лодки «U-69». «Hals und Beinbruch»[2] — удачной охоты и благополучного возвращения.

Капитан вручил мне пробку от бутылки шампанского в качестве талисмана.

Затем офицеры в сопровождении командира флотилии и его адъютанта поднялись на борт «U-69». Медленно и задумчиво я обвел взглядом своих людей. Этот торжественный смотр вполне мог оказаться последним.

Свисток…

— Оба машинных отделения готовы…

— Отдать носовые и кормовые концы…

Дизель заработал, и лодка начала вибрировать. Второй свисток, и лодка скользнула от причала. «U-69» вышла на охоту за врагом.

С развевающимися военными флагами она покинула гавань Киля и медленно направилась в шлюз Хольтенау. Там собрались близкие и родственники моряков: матери, жены и друзья. Последовали прощальные рукопожатия и объятия. Затем ворота шлюза открылись, и субмарина вышла в канал Кайзера Вильгельма. Матросы молчали.

Кто знает, увидим ли мы снова друг друга…

В Рендсбурге у стен колониальной школы нам вслед снова замахали платочками. Школьницы считали своим долгом провожать в море все немецкие военные корабли. Одни суда возвращались сразу же, другие — через неделю, третьи — через месяцы или даже годы, а некоторые не возвращались никогда. В открытом море и в темных глубинах океана матросы хранили память о взметнувшихся в прощальном приветствии девичьих руках.

Покинув Брюнсбюттель, подлодка оказалась в родной стихии. Грусть прощания постепенно улетучилась. В Брюнсбюттеле надрывный вой сирены заставил некоторых матросов занервничать. Люди боялись, что лодка будет отозвана. Боевой дух был на высоте. Все очень радовались, что тяжелый и напряженный период обучения и изнурительные тренировки остались позади.

Театр военных действий и Атлантика были еще далеко. Но в этот момент у экипажа и в Северном море было достаточно работы. Гигантские ледяные глыбы не меньше фута толщиной, занесенные из Арктики, высовывались из воды прямо под носом у лодки. Они налетали на корпус, и эхо от удара разносилось по всему кораблю. Завывая и громыхая, льдины скрежетали по бортам. Внутри субмарины стоял невыносимый шум, казалось, по корпусу стучат тысячи молотков. Матросы переговаривались между собой только на повышенных тонах. Когда подлодка дошла до плавучего маяка Эльбе I, лед исчез, уступив место лютому врагу всех моряков — густому туману. Было нелегко найти дорогу в этом молочно-белом вареве. С тех пор как лодка вышла из бухты, команда занимала места по боевому расписанию. Вахтенный офицер, старшина и два наблюдателя постоянно находились на мостике, теперь же во время тумана на палубе должны были находиться все офицеры. Нервы были на пределе, так как никто не хотел поближе познакомиться с миной.

Находиться на мостике в такую погоду было не слишком приятно. Ничего не видно, ничего не слышно, и вообще кажется, что пробираешься сквозь гору мягкого хлопка. Плюс к этому в любую секунду можешь попасть в самую неприятную ситуацию. Туман пропитывал одежду влагой, пробираясь через каждую петельку для пуговицы или прореху.

Рядом с Гельголандом поднялся ветер, и море стало неспокойным. Зато в тумане появились просветы. Клочья тумана разглаживались и развевались по сторонам, как одежды гигантского привидения, внезапно появляясь и исчезая.

Где-то под палубой играла граммофонная пластинка: «Der Onkel Eduard aus Bentschen — er ist der beste aller Menschen».[3]

Во время последнего отпуска все члены экипажа попросили друзей и родственников купить им новую коллекцию граммофонных пластинок. «Дядя Эдуард из Бентчена» едва не был выброшен вместе с остальным старым хламом. Но «лорды»[4] решили, что эта песня столь явно, всеобъемлюще глупа, что будет жаль от нее избавиться, поэтому ее не поменяли на новую. Она была очень популярна в последние дни пребывания в порту. Сейчас тенор заливался вовсю, а экипаж столь явно наслаждался пением, что этот «Дядя Эдуард» повторялся через каждые четыре-пять пластинок.

«U-69» получила приказ находиться в определенном квадрате Северной Атлантики и топить британские торговые суда до получения новых инструкций.

Сейчас, когда туман рассеялся, стоящие на мостике смогли вздохнуть с облегчением.

— Слава богу, что мы наконец выбрались из этой дряни, — проворчал штурман Маринфелд, стряхивая мелкие кристаллики замерзшего тумана с лица. Первые чашки горячего кофе, поднятые из камбуза через спасательный люк, вернули подвижность замерзшим конечностям. Но каждый моряк на маленьком мостике должен был внимательно следить, чтобы в его напиток не попали брызги.

Затем туман появился вновь — на этот раз еще более густой. Казалось, что «Белый Ганс», демон, играл с нами. Он, видимо, решил преподать команде лодки хороший урок выживания, прежде чем она встретится с врагом. Видимость все больше ухудшалась, и вскоре горизонт полностью скрылся из вида. Серые клочья тумана кружились прямо над водой, они спешно проплывали мимо, будто показывая дорогу ледяному ветру, завывающему около субмарины.

Через десять минут «U-69» очутилась в эпицентре сильной снежной бури. Лодка раскачивалась, кренилась и зарывалась в волны, а вода переливалась через боевую рубку. Подъем, резкое падение, и накатывала новая волна. Об обнаружении какого-либо судна в такую погоду нечего было и мечтать. Время от времени большая струя морской воды попадала внутрь подводной лодки через люк. Она лилась прямо на головы людей в машинном отделении, затем, булькая, стекала через решетку к днищу, а оттуда попадала к работающим на полную мощность насосам, которые ее и выкачивали.

Появись сейчас перед носом у лодки вражеское судно, ему бы ничего не грозило, потому что открыть огонь в такую погоду попросту невозможно. Даже если бы торпеда вела себя так же безупречно, как во время тренировок, ее бы наверняка снесло с курса. Сейчас люди больше всего стремились увидеть солнце или, по крайней мере, несколько звезд, а вовсе не врага. Ничего романтического в нашем походе не было, существовала лишь насущная необходимость выбраться из кипящего котла и определить свое точное местонахождение. Небо, однако, безжалостно игнорировало наше желание. Мы шли по счислению, а штурман наносил результаты своих измерений на карту. Я задал курс на ночь, пожелал вахтенному офицеру и матросам на мостике спокойной ночи и спустился к себе в каюту. Радист, исполнявший функции стюарда, принес людям завтрак или ужин, кому как нравилось называть приемы пищи на подлодке, поскольку на суше ели совсем в другое время. Здесь все зависело не от времени суток, а от того, на вахте ты или нет.

У кока были серьезные проблемы с приготовлением еды. Волнение моря не давало кастрюлям и сковородкам оставаться на плите, и нередко только что очищенная картошка начинала весело прыгать по трапу. Все было не так. Замороженный бифштекс был на самом деле заморожен намертво, a sauerkraut[5] в полной мере соответствовала своему названию. Гороховый суп стал истинным несчастьем, потому что испортил и настроение кока, и горох. И это был первый прием пищи на действительной службе!

— Что ж, мы только начинаем, и ведь это может продолжаться неделями. — Это и подобные замечания можно было слышать в столовой. Кок получил нагоняй, а команда не скрывала свою злость по поводу еды.

Я застегнул свою кожаную куртку и слегка ослабил шарф. Если случится что-то непредвиденное, я уже через несколько секунд должен буду оказаться на мостике. Единственным предметом одежды, который я снял, была белая офицерская фуражка. Она одиноко качалась на крючке в такт движению корабля. Я лег на свою койку.

В эту первую ночь нашей охоты на врага сон не шел. Частично можно было винить слишком напряженные нервы, но больше всего — гороховый суп, который камнем лежал в наших желудках. Пока мы шли под водой, то могли использовать только один гальюн, что не могло не вызывать обоснованных нареканий. Когда лодка находится под водой, человек, воспользовавшись гальюном, после смывки должен был как следует поработать насосом. Причем чем больше глубина, тем тяжелее была работа, поскольку нужно было преодолеть большее давление. Было предпочтительнее дождаться, когда лодка снова всплывет. К счастью, проблема давления в тот день остро не стояла, но все очень спешили. Вахтенный офицер, рулевой и даже кочегар бегали друг за другом в известное место. Проклятая кислая капуста! Я решил, что подобные вещи не должны повторяться на «U-69». Думаю, со мной все были согласны.

Внезапно лодка перестала дрожать. Звук двигателей изменился. Все внимательно слушали. Что-то было не так. Затем из машинного отделения сообщили:

— Дизель правого борта вышел из строя — полетел клапан.

«Все плохое происходит именно с нами», — думали моряки, настроение которых и так было изрядно подпорчено прокисшей капустой. Но персонал машинного отделения быстро доказал, что хорошо знает свое дело. За несколько минут сломанный клапан заменили. Двигатели снова запустили, и люди получили возможность отдохнуть.

На следующее утро погода немного улучшилась. Лодку больше не швыряло. Нептун, казалось, решил устроить себе перекур.

Команда «U-69» использовала передышку для тщательной отработки своих действий по боевому расписанию: экстренные погружения, воздушная тревога и другие подобные упражнения. Пока лодка шла тем же курсом по Северному морю, а ее двигатели гудели на одной ноте, свободные от вахты моряки лежали в гамаках и, не обращая внимания на постоянный гул, спали сном настоящих морских волков. А матросы, которые еще не спали или уже готовились заступать на вахту, включали радио, слушали новости из дома или играли в карты, несмотря на недостаток пространства. На следующий день примерно в полдень на субмарине впервые услышали шум боя. Море было довольно-таки спокойным, с умеренным ветром и вполне сносной видимостью. На горизонте не было ничего, помимо воды и неба. Со времени оккупации Норвегии Северное море было хорошо очищено. Внезапно в отдалении экипаж подводной лодки услышал тяжелые удары, доносившиеся из воды. Их особенно хорошо было слышно под палубой.

Где-то вдалеке взрывались глубинные бомбы…

«U-69» находилась примерно в ста милях севернее британского берега. Враг либо вел огонь из береговых батарей, либо, возможно, эсминцы обнаружили немецкую подводную лодку и атаковали ее.

Несмотря на продолжительный поиск, ничего подозрительного обнаружено не было. Субмарина продолжила свой путь без маневров уклонения и погружения.

Чем ближе мы оказывались к Шетландским островам, тем опаснее становилось наше плавание. Гораздо более неприятным, чем английские минные поля, было большое количество дрейфующих мин, которые попадались нам на пути.

По международному закону все мины, находящиеся в море, должны были быть оборудованы устройствами для их обезвреживания в случае освобождения от якорных цепей, но кто мог знать, действуют ли эти устройства? С 1914 года дрейфующие мины стали причиной гибели множества судов. Поэтому гораздо лучше было избегать этих круглых черных рогатых созданий.

Вахтенному офицеру уже трижды удалось уклониться от встречи с дьявольскими яйцами. Четвертая мина была обнаружена слишком поздно. На высокой скорости субмарина двигалась по направлению к круглому чрезвычайно опасному мячу. При помощи резкого поворота руля удалось избежать прямого удара, но мина, погружаясь и выныривая из воды, громко проскребла по корпусу. На несколько секунд сердца моряков на мостике замерли. Задержав дыхание и выпучив глаза, мы наблюдали за плескавшимся в воде исчадием ада. Мы ждали, что в любой момент один из этих опасных рогов ударит по корпусу лодки и приведет в действие взрыватель. Это означало бы наш немедленный конец. Только когда угроза уплыла достаточно далеко от нас за корму, мы смогли перевести дыхание.

— Это могла бы быть наша смерть. — С глубоким вздохом Джимми номер один, лейтенант Хейдеман, сдвинул фуражку на затылок и вытер пот со лба, хотя погоду в северной части Северного моря можно было назвать какой угодно, но только не жаркой.

Под палубами люди, конечно, слышали скрежет мины по корпусу. Они сразу же догадались, что это была плавающая мина, но сидели тихо, как мыши, и не задавали никаких вопросов вахтенным на мостике, пока грозный фантом не исчез.

Этот инцидент преподал всем находящимся на мостике хороший урок. После этого нам довольно часто приходилось встречать плавучие мины, не причинившие никакого вреда. Их всегда удавалось вовремя обнаружить.

На следующий день на горизонте были замечены мачты большой флотилии судов. К счастью, эти суда удалялись. Команде «U-69» вовсе не улыбалось, чтобы лодка была обнаружена здесь, в Северном море, и по ее следу устремились эсминцы. Поэтому, несмотря на то что расстояние до флотилии было достаточно большим, мы описали внушительный круг, чтобы сбить со следа возможных преследователей.

Если не считать ежедневно выполняемых тренировочных погружений, подводная лодка почти все время оставалась на поверхности. Так можно было пройти гораздо большие расстояния, да и обзор с мостика был явно лучше, чем через перископ. Передвижение по поверхности воды во всех отношениях приятнее путешествия в подводном положении.

В дополнение к этому наш штурман Маринфелд все еще ожидал возможности обнаружить звездочку в наглухо затянутом облаками небе, чтобы точно определить местонахождение судна. Но тут, судя по всему, не обошлось без колдовства. С тех пор как подлодка вышла из порта, в небе ни разу ни днем ни ночью не появилось ни одного просвета. Мы не видели ни солнца, ни звезд и даже никаких признаков луны. Так, двигаясь по счислению, мы обогнули самую северную точку Британских островов. И когда занялся следующий мрачный рассвет, экипаж «U-69» достиг своей цели — перед нами раскинулась великая Атлантика, бескрайнее поле сражений.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.