Краткая канва жизни
Краткая канва жизни
Эрнест Миллер Хемингуэй родился 21 июля 1899 года в Сук-Парк, близ Чикаго, штат Иллинойс. Каждое лето семья выезжала в леса северного Мичигана, где и прошло детство маленького Эрни. Здесь он научился слушать и понимать природу, здесь пристрастился к охоте и рыбной ловле. Здесь родился и выбранный герой писателя — Ник Адамс, которому предстояло кочевать из одного рассказа Хемингуэя в другой. Ник Адамс — это история «воспитания чувств» молодого американца в мире жестокости, страданий, лжи и насильственной смерти.
Когда Эрни было 12 лет, дед подарил ему первое ружье — однозарядное, 20-го калибра. Эрни был счастлив: он не знал, что по сценическому закону Чехова в третьем акте ружье должно обязательно выстрелить. Оно и выстрелило 49 лет спустя…
Мать Эрнеста Грейс была очень властной женщиной, задававшей тон в семье. Отец Кларенс Хемингуэй был стопроцентным добропорядочным человеком, по профессии врач, по положению в браке — подкаблучник, и в один прекрасный день неожиданно для всех покончил жизнь самоубийством. Однажды в кругу близких Эрнест Хемингуэй высказал такое предположение относительно самоубийства отца: «Возможно, он струсил… Был болен… были долги… И в очередной раз испугался матери — этой стерве всегда надо было командовать, все делать по-своему». Тут Хемингуэй прикусил язык и перевел разговор на другую тему.
Рос Эрни вместе с младшим братом и четырьмя сестрами, даже в ванной мылся вместе с ними. После школы Эрнест работал репортером в Канзас-Сити, в газете. В 18 лет Эрнест Хемингуэй бросает журналистскую работу и уезжает в Европу, охваченной огненными событиями Первой мировой войны. Он уже не журналист, а шофер санитарной машины миссии американского Красного Креста на Итало-Австрийском фронте. Там он спасает раненого итальянца, сам получает ранение и попадает в госпиталь /о военно-госпитальном романе чуть позже/.
По возвращении в Штаты Хемингуэй вновь занимается журналистикой, оттачивает свое мастерство, и в 1922 году он уже — европейский корреспондент торонтской газеты — разъезжает по Европа, освещает международные конференции, берет интервью у видных политиков. В конце 1920 года оставляет газету, переезжает в Париж, становится журналистом и начинает писать свой первый роман «С восходом солнца» (английское издание называлось «Сиеста»). В начале 20-x в Париже паслась американская литературно-художественная богема. Хэм знакомится и дружит с Гертрудой Стайн, Эзрой Паундом, Скоттом Фицджеральдом. Свой знаменитый телеграфный стиль — короткие, динамичные фразы и обрывистые диалоги, — Хемингуэй позаимствовал у Эзры Паунда.
Парижский период — годы развлечений, но и упорного ученичества. Из развлечений — это скачки, на которых Хемингуэй часто выигрывал, еще бокс, ну, и, конечно, вино, живопись, женщины. А ученичество — это русская литература, которую молодой Хэм глотает с восторгом — Толстой, Достоевский, Чехов, Тургенев, — русские книги очаровывали американца, и Хэм пытался разгадать, в чем же именно их очарование и, соответственно, их успех.
Вышедший в 1926 году роман «Фиеста» принес Хемингуэю мировую славу. Эпиграфом его стали слова Гертруды Стайн: «Все мы потерянное поколение». Поколение, обожженное войной и с трудом находящее себе место в жизни. Как жить дальше? — центральный вопрос книги. И в ней же ярко представлены сцены народных празднеств — фиесты и корриды.
Далее Хемингуэй покидает Европу и поселяется во Флориде и там рождается его второй роман «Прощай, оружие!», сделавший писателя окончательно знаменитым и богатым, фраза Хемингуэя «Художник должен ходить голодным» окончательно ушла в прошлое, теперь Хэм мог позволить себе многое. О романе поговорим позднее. А если следовать хронике, то 30-е годы для Хемингуэя стали годами мучительных сомнений и исканий. Сафари в Африке, коррида в Испании, светские скандалы и мелкие интрижки. И по существу творческий кризис: всего лишь два серьезных рассказа — «Недолгое счастье Френсиса Макомбера» да «Снега Килиманджаро». Ну, еще и дневник, который вел писатель.
Ох, уж эти дневники! Тетради потаенных мыслей! 30 августа 1949 года Юрий Нагибин записывал в своем дневнике: «Я так давно не писал, что единственная форма, в какой я сейчас мог бы писать, это вопль Хемингуэя в рассказе „Снега Килиманджаро“, вопль о том, что он не написал о том-то, о том-то и о том-то…»
Казалось, что Хемингуэй как писатель иссяк. Но наступил 1936 год — год гражданской войны в Испании, и произошел новый мощный всплеск журналистской и писательской активности Хэма. В 1940 году был издан великий роман «По ком звонит колокол». Многоплановый, трагический роман. В нем Хемингуэй, в частности, показал, как незаметно происходит превращение партизан-героев в обыкновенных убийц, испытывающих наслаждение от унижения себе подобных.
Не успел закончиться «испанский период», как наступил другой — началась Вторая мировая война. Хемингуэй вновь «на коне»: работает военным корреспондентом в Лондоне, летает с английскими летчиками и 25 августа 1944 года с американскими войсками входит в Париж.
И еще один период жизни Хемингуэя — это его пребывание на Кубе, где он живет с 1939 по 1960 год в усадьбе «Финка Вихия» (Дом с башней) вблизи Гаваны, здесь, кстати, был завершен роман «По ком звонит колокол». И здесь же в рыбачьем поселке Кохимар стоит бронзовый памятник Хемингуэю.
Хемингуэй купил этот дом «Финка Вихия» с парком в окружении пальм и манговых деревьев с небольшим плавательным бассейном, где любила плавать обнаженной одна из богинь Голливуда Ава Гарднер. Дом переоборудовала третья жена Хэма Марта, а окончательный вид ему придала четвертая супруга Мэри. Повсюду в доме охотничьи трофеи. На почетном месте висел ключ от комнаты в парижском отеле «Ритц», еще один ключ — от каюты корабля «Нормандия», кинжалы африканского племени масаи, статуэтки сомалийских мастеров, подлинник картины Пабло Пикассо, поддельный Гойя, начищенные мокасины, авторучки, бутылки из-под рома и джина, ящерица в формалине, радиоприемник, череп льва и прочие украшения и безделушки, и, конечно, книги.
Эрнест Хемингуэй много работал в Вихиа. Он поднимался рано утром на заре. Брал ручку и начинал писать, стоя на шкуре дикого зверя в своей комнате, чаще, чем в кабинете. Работа писателя проходила под неподвижным взглядом антилопы, убитой во время охоты в Кении в 1933 году. Днем он садился за свой рояль и начинал играть.
Здесь, на Кубе в свои первые годы Хемингуэй постоянно пробовал свои силы на боксерском ринге. Его кубинский друг Грегорио Фунтэс вспоминает: «Когда мы познакомились с Хемингуэем, он без конца дрался со всеми профессионалами Кубы. Но в последние годы, мне кажется, ему подыгрывали, делали все, чтобы победил именно он. Каждый раз, когда объявляли, что сегодня на ринге Эрнест Хемингуэй, вся Гавана сбегалась посмотреть на любимца. Я делал ему массаж и надевал перчатки. Вот таким мне нравится вспоминать Папу. Всегда готовым отразить любой удар. Один против всего мира».
Кстати, почти все близкие и знакомые Хемингуэя звали его Папой за маститость и мудрость. Не римский Папа, а писательский Папа. Сын Грегори вспоминает: «В 50 лет Папа стал снобом и пустозвоном. Постоянно звучало: „Во дворце… в палаццо… граф такой-то очень милый человек, тебе он понравится, Гиг“. Граф такой-то, как правило, оказывался пустышкой и вовсе не сиятельной особой. „А девчушка, Гиг, правда, в ней что-то есть?“ А она была сама скука, да еще, словно пришитая, сновала вокруг крюконосая мамаша… Папа вошел в международные круги, и мне казалось, что я потерял его. „Я прожил чудесную жизнь, Гиг. Никогда не стыдился своих поступков. Ну, разве не весело, Гиг? Ну не здорово ли, черт побери! Приказываю, Гиг, — жизнь должна быть прекрасна…“ Мне хотелось провалиться сквозь землю. Но куда деться?..»
Отцы и дети. Иногда им так трудно понять друг друга. Сын ищет свое место в жизни, пробует писать, как отец, а Папа тем временем снимает богатый урожай со своих трудов. Повесть-притча «Старик и море» приносит Хемингуэю дополнительные лавры славы: премии Пулитцера и Нобеля (Нобель — «за повествовательное мастерство, в очередной раз продемонстрированное в „Старике и море“, а также за влияние на современную прозу»). По состоянию здоровья Хемингуэй не мог отправиться в Стокгольм, и речь за него читал американский посол. Там говорилось: «…творчество — это в лучшем случае одиночество… Писатель растет в общественном мнении и за это жертвует своим одиночеством. Ведь писатель творит один, и, если он достаточно хороший писатель, ему приходится каждый день иметь дело с вечностью — или с ее отсутствием».
В 1959 году на Кубе произошла революция. Несмотря на ее угрозы, Хемингуэй вернулся на Кубу и сделал официальное заявление в газете «Революсьон»: «Я счастлив снова оказаться на Кубе, потому что считаю себя еще одним кубинцем… Не хочу, чтобы меня считали янки…»
Наверное, после этих слов Папы Хэма Дядя Сэм заскрежетал зубами.
Два знаменитых бородача — Эрнест Хемингуэй и Фидель Кастро встречались лишь однажды. В одном из интервью Кастро сказал: «В первую очередь Хемингуэй меня привлекает своим реализмом. Он описывает все с необычайной точностью ясностью. В его произведениях нет слабых мест. Все крайне убедительно и реалистично, и еще меня в нем привлекает его авантюризм. Он авантюрист, в лучшем смысле этого слова. В том смысле, который я высоко ценю. Я имею в виду, что он не из тех, кто живет в согласии с миром, который его окружает, а считает своим долгом изменит: этот мир. Он хочет порвать с условностями и поэтому бросается в авантюру…»
Спустя несколько лет после гибели Хемингуэя корреспондент парижского «Фигаро» побывал на Кубе и рассказал о доме, где зазвонил колокол. И в частности отметил: «Сам Хемингуэй — своего рода коктейль из амбиций, эгоцентризма, великодушия и альтруизма, взрывного темперамента и депрессии. Это человек удивительной, редкой тонкости, хрупкости души, хотя он и имел косую сажень в плечах, бицепсы окружностью в 43 сантиметра. Ему льстили, его чествовали безмерно, но он всегда оставался одиноким, хронически беспокойным. Потенциальным самоубийцей».
Концовка жизни Эрнеста Хемингуэя оказалась печальной. Многочисленные травмы и раны, полученные им в разные годы, сказались на здоровье: его мучили боли, донимала непреходящая депрессия. Лечение в клинике не помогло, и тогда он прибег к радикальному способу избавления от всех бед — к самоубийству. Он не дожил немного до 62 лет.
После смерти Хемингуэйя хлынула лавина книг и воспоминаний о нем. Кто-то с громадным удовольствием рвал на части мертвого Льва. Летом 1967 года Корней Чуковский записал в своем дневнике: «Прочитал „Papa Hemingway“, развязную, вульгарную книгу — со странным концом — о сумасшествии великого писателя…»
О развенчании, топтании и хулении Хемингуэя мы поговорим позднее. А пока предлагаю вспомнить об отдельных удивительных фактах из жизни, писателя, о том, как ходил он по лезвию ножа и как случайности сыпались на его голову, и это далеко не 33 несчастья чеховского Епиходова.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.