Пацифизм Эйнштейна

Пацифизм Эйнштейна

Радикальный пацифизм Эйнштейна формировался в 1920-е годы. В пятьдесят лет, уже не занимая лидирующего положения в физике, он все больше оказывался вовлеченным в политику. Делом первостепенной важности, по крайней мере до того, как Гитлер и нацисты пришли к власти, он считал разоружение и противодействие войне. “Я не просто пацифист, – сказал он одному из интервьюеров во время поездки по Америке, – я воинствующий пацифист”⁶⁰.

Он отрицал более сдержанный подход Лиги наций, международной организации, созданной после Первой мировой войны, вступать в которую Соединенные Штаты отказались. Вместо призыва к полному разоружению Лига наций нерешительно балансировала на краю, вырабатывая приемлемые правила ведения войны и контроля над вооружениями. Когда в январе 1928 года Эйнштейну предложили стать членом одного из комитетов Лиги, где планировалось изучать пути ограничения применения газов при ведении войны, он публично заявил о неприятии подобных полумер:

Прописывание правил и ограничений для ведения войны кажется мне абсолютно бессмысленной задачей. Война не игра, поэтому ее нельзя, как игру, вести по правилам. Мы должны бороться против войны как таковой. Наиболее эффективно люди могут бороться против института войны, создавая организации, призывающие к полному отказу от военной службы⁶¹.

Так он стал одним из вдохновителей набиравшего силу движения, возглавляемого Интернационалом противников войны. “Международное движение, призывающее отказаться от какого-либо участия в военной службе, – одно из самых обнадеживающих явлений нашего времени”, – написал он лондонскому отделению этой группы в ноябре 1928 года⁶².

Даже когда нацисты начали восхождение к власти, Эйнштейн, по крайней мере вначале, отказывался признать, что могут быть исключения из его “пацифистского постулата”. Что он будет делать, спросил один чешский журналист, если в Европе опять начнется война, причем одной из воюющих сторон будет явный агрессор? “Вне зависимости от того, что я буду думать о причинах войны, я, безусловно, откажусь от любой, прямой или косвенной, военной службы. И я постараюсь найти способ убедить своих друзей занять ту же позицию”, – ответил он⁶³. Цензор в Праге отказался дать разрешение на публикацию этого заявления, но оно все же стало достоянием гласности, что упрочило положение Эйнштейна как лидера бескомпромиссных пацифистов.

В то время подобные настроения не были чем-то необычным. Первая мировая война потрясла людей своей жестокостью и очевидной бессмысленностью. Взгляды Эйнштейна разделяли такие люди, как Эптон Синклер, Зигмунд Фрейд, Джон Дьюи и Герберт Уэллс. “Мы верим, что каждый искренне желающий мира должен потребовать упразднения военной подготовки молодежи, – заявляли они в 1930 году в манифесте, подписанном Эйнштейном. – Военная подготовка – это обучение разума и тела технике убийства. Она мешает появлению у человека воли к миру”⁶⁴.

Пропаганда Эйнштейном сопротивления войне достигла апогея в 1932 году, за год до того, как нацисты захватили власть. В том же году в Женеве была созвана Всеобщая конференция по разоружению, организованная Лигой наций совместно с Соединенными Штатами и Россией.

Сначала Эйнштейн очень надеялся, как он написал в статье для The Nation, что эта конференция “будет иметь решающее значение для судеб как нынешнего, так и следующего за нами поколения”. Но, предупреждал он, нельзя удовольствоваться только достаточно бесполезными правилами ограничения вооружений. “Само по себе соглашение об ограничении боеприпасов не гарантирует защиты”, – говорил он. Вместо этого должен быть создан международный орган, наделенный правом разрешать споры и принуждать к миру. “Такой суд, юрисдикцию которого все признают, должен обладать силой, способной заставить выполнять его решения”⁶⁵.

Произошло именно то, чего он боялся. Конференция погрязла в таких вопросах, как, например, расчет наступательной мощи авианосца при сбалансированном контроле над вооружениями.

Эйнштейн неожиданно объявился в Женеве в мае, именно тогда, когда шли дебаты по этому вопросу. Когда он появился на галерее для зрителей, делегаты прервали дискуссию и встали, приветствуя его аплодисментами. Но удовольствия Эйнштейну это не доставило. В тот же день он пригласил журналистов к себе в отель и резко осудилскромные успехи конференции.

“Нельзя уменьшить вероятность войны путем формулировки правил ведения боевых действий, – заявил он десяткам возбужденных журналистов, покинувших конференцию, чтобы дать материал о его критических замечаниях. – Мы все, каждый из нас, должны забраться на крышу и громко объявить, что это пародия на конференцию!” Он утверждал, что лучше полный провал конференции, чем принятие соглашения о “гуманизации войны”, что он считал трагическим заблуждением⁶⁶.

“Вне науки Эйнштейн часто стремился быть непрактичным”, – замечает его друг, писатель и собрат-пацифист Ромен Роллан. И это действительно так. Учитывая, что в скором времени должно было произойти в Германии, разоружение было химерой, а мечты пацифиста – используя слово, которое иногда адресовали Эйнштейну, – наивностью. Хотя следует заметить, что некий смысл в его критике был. Женевские поборники контроля над вооружениями были не менее наивны. В то время как Германия перевооружалась, они потратили пять лет на бесполезные, понятные лишь посвященным прения.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.