2

2

Примерно в то время, как ударная группа получила и переваривала его приказ, Ямамото отправился на секретную встречу с Чийоко в Уменодзиму. Умерью — под этим именем ее там знали — не было на месте; одна гейша ему сказала, что та уехала домой к господину Ямасите в компании с господином Хори. В доме влиятельного бизнесмена, где среди гостей были маркиз Кидо, Хара Йосимичи и Хори Тейкичи, а Чийоко и еще одна гейша из Симбаси развлекали гостей, вечеринка была в разгаре. Днем раньше Хори получил назначение на новый пост — президента верфи Урага, так что эта компания, возможно, собралась, чтобы отметить его назначение.

Ямамото позвонил домой Ямасите, попросил Чийоко к телефону и сказал ей, что приехал в Токио под большим секретом и хотел бы встретить Хори этим вечером. Примерно в восемь Хори, которому Чийоко тут же обо всем сообщила, отправился в Накамурайю. Ямамото он застал (как вспоминал потом) лежащим на татами, явно в подавленном настроении.

— Что случилось? — спросил Хори.

— Принято окончательное решение. Он вылетает, вероятно, двадцать шестого. («Он» — это генерал Тераучи Хисаичи, верховный главнокомандующий сухопутных войск. — X. А.) — Кажется, хотел высказать многое, но…

— Бесполезно. Теперь ведь быть беде?

— Да, быть беде. Полагаю, приняты меры, чтобы остановить флот, если на переговорах что-нибудь получится, но…

— Когда ты встречаешься с императором?

— Завтра. Послезавтра утром улетаю.

— Я тебя провожу.

— Помни, что официально я отъезжаю от здания министерства.

На следующий день, 3 декабря, Ямамото прибыл во дворец на аудиенцию у императора, от которого получил следующее предписание: «В части командования нашими действующими вооруженными силами мы вверяем Вам командование Объединенным флотом. Перед Объединенным флотом стоит задача огромной важности, и вся судьба нации зависит от него…»

В распоряжение, позднее отправленное Ямамото по радио всему флоту, включен и его ответ: он «благоговейно принял приказ императора и заверил его императорское величество, что все офицеры и матросы Объединенного флота целиком посвятят себя выполнению возложенной на них миссии, чтобы осуществить пожелания его императорского величества».

Можно только догадываться о сложных чувствах этих двоих — правителя, который не любил войн, и его подданного, который лучше чем кто-либо понимал нежелательность этой войны, — когда они совершали ритуальный обмен фразами. Ответ Ямамото подготовлен начальником штаба Угаки. Днем раньше Ямамото послал его Такеи Даисуке, главе бюро статистики, чтобы узнать его мнение.

— Сам бы я так не написал, — высказался Такеи.

— Я тоже, — ответил Ямамото.

У Такеи сложилось впечатление, что, громко прочитав императору ответ, Ямамото хотелось что-то добавить о своих истинных чувствах.

В тот вечер впервые за много месяцев Ямамото неожиданно появился у себя дома в Токио. Его жена Рейко и четверо детей все удивились этому визиту. Несмотря на полную, внушительную фигуру, Рейко не отличалась хорошим здоровьем, — в тот день она оставалась в постели, однако тут же поднялась. Вшестером они поужинали, и — редкое событие — Ямамото провел ночь под одной крышей с женой.

В девять часов утра 4 декабря в морском министерстве были устроены секретные проводы Ямамото. Среди присутствовавших советник императора вице-адмирал Самедзима Томосиге, принц Такамацу, капитан 1-го ранга Хосойя (помощник адмирала флота принца Фусими), министр, начальник морского генерального штаба и чиновники из министерства, а также Хори Тейкичи — со стороны личных друзей Ямамото. Своим присутствием Хори обязан согласию заместителя министра, но флотские обычно недолюбливали офицеров, ушедших в отставку, так что при его появлении у некоторых поднялись брови.

Разлили вино, специально присланное императором, и подняли бокалы после тоста, провозглашенного министром:

— За успех миссии главнокомандующего Ямамото!

Ямамото вначале намеревался вылететь самолетом, но потом решил уехать спецпоездом в 15.00, так что после церемонии поехал в Уменодзиму повидаться с Чийоко. В тот день ее подруга Тосико собиралась купить китайской писчей бумаги, которую Ямамото попросил ее достать, поэтому удивилась, застав в Уменодзиме самого Ямамото за поздним обедом вместе с Чийоко. Ваза полна роз, которые он принес ей.

Через некоторое время Тосико поручила служанке вызвать такси и ушла с Ямамото. На нем марлевая маска — из тех, что иногда надевают при простуде, — чтобы его не узнали, — в руке обернутый темно-красным крепом рулон. Судя по бережности, с которой он обращался с рулоном, не доверяя ей нести, она догадалась — там либо послание императора, либо еще что-то в этом роде.

Расстались они в районе Гинза, — Ямамото уехал в такси на Токийский вокзал.

В то время действовали строгие ограничения на проводы людей на вокзалах, поэтому Хори поехал на вокзал Йокогама, где заставил начальника станции продать ему билет на перрон, и уже ожидал на платформе «Фудзи», поезда Ямамото до Симоносеки, — тот подошел в 15.26. Ямамото уже на смотровой площадке; при стоянке в одну минуту можно обменяться лишь несколькими фразами. Не успел поезд прибыть на станцию, как зазвучал колокол отправления. Хори взял Ямамото за руку:

— Ладно… Береги себя.

— Спасибо, — ответил Ямамото. — Не думаю, что вернусь.

А когда поезд начал отходить, крикнул с площадки:

— Береги Чийоко!

В этом случае «Чийоко» относилось к жене Хори, — она заболела.

По сравнению с тем, как два года и четыре месяца назад Ямамото уезжал с назначением на пост главнокомандующего Объединенного флота, сейчас происходило грустное короткое прощание. Так Хори в последний раз увидел друга всей своей жизни Исороку.

Младший брат друга Ямамото, хозяина бани в Нагаоке, оказался в том же поезде. Армейский доктор по службе, он направлялся в Пекин, чтобы руководить армейским медицинским корпусом в Северном Китае. Как только проехали Ханамацу, Ямамото зашел в его купе и болтал с ним более часа о Нагаоке и прочих подобных вещах в своей обычной манере. Конечно, в тот момент средства массовой информации еще ничего не знали о Пёрл-Харборе или о том, что вот-вот разразится война; и, только приехав в Пекин и услышав эту новость, он понял, что происходило в тот момент.

«Фудзи» прибыл в Миядзима-гучи на следующее утро, в 6.09. В книге Угаки «Сенсороку» есть такие слова: «5 декабря, пятница; погода отличная. Главнокомандующий вернулся на борт в 8.30 утра».

Услышав от Ямамото о его аудиенции у императора, Угаки записал в своем журнале: «Его величество, как мне конфиденциально сказано, в очень хорошем настроении с того момента, как он определил для себя, что война неизбежна, и на заключительном совещании при императоре первого числа этого месяца он немедленно дал согласие на такое решение. При мудром правителе нет трусливых воинов». Тем не менее сомнительно, чтобы император и в самом деле был в таком «жизнерадостном настроении». В книге «Гавайская операция», подготовленной отделом военной истории Агентства обороны, утверждается, что в конце дня, предшествовавшего этому последнему императорскому совещанию, во дворец неожиданно вызвали Нагано и морского министра Симада и задали им ряд вопросов о положении дел на флоте.

— Похоже, стрела будет окончательно пущена, — сказал император. — Если это произойдет, я уверен — это означает затяжную войну. Сможете ли вы управлять ходом событий согласно плану?

Спросил еще, чего можно ожидать, если Германия выйдет из войны. Отсюда можно сделать вывод — он все еще глубоко озабочен, тот ли курс избрала Япония.

— Всё и все готовы, — ответил Симада, — и ждут приказа императора… Верю, что мы выиграем эту войну, какие бы трудности ни пришлось преодолеть. Что касается Германии, мы не возлагаем на эту нацию больших надежд. Уверен, что как-нибудь справимся, даже если она выйдет из конфликта.

Этот ответ Симада объяснял тем, что не хотел нарушать образ мыслей императора за день до того, как тому принимать окончательное решение. Однако странно тогда, зачем — если на Германию нельзя положиться — так необходимо прежде всего заключить Трехсторонний пакт. И наверное, куда более непочтительно говорить императору полуправду, если боишься «нарушать образ мыслей». Так что можно понять, почему Ямамото называл своего одноклассника «льстивым купцом».

Существует и заметный раскол между мнением Угаки: «При мудром правителе нет трусливых воинов» — и Ямамото: «…остается единственная возможность — чтобы император принял личное решение…»; Ямамото (об этом свидетельствует его приказ: самолеты, которым приказано атаковать Пёрл-Харбор, должны вернуться, если вдруг будет достигнут прогресс на переговорах в Вашингтоне) до самого конца питал слабую надежду, что войны удастся избежать.

В письме Хори Тейкичи от 6 февраля 1941 года Ямамото выразил несогласие с назначением Угаки начальником штаба Объединенного флота; изложил свои взгляды на назначения в ряде других случаев. И все-таки судьба распорядилась так, что в решающие моменты рядом с ним оказывалось немного людей, даже среди доверенных подчиненных, которые действительно понимали, как он воспринимает происходящее. По сути, он чувствовал себя покинутым. Вернувшись на «Нагато» из Токио, он в тот же день пишет Чийоко:

«Я огорчен, что на этот раз у меня было только три дня, и был так занят делами, что не мог уделить тебе много времени и тем более остаться на одну ночь. Прости меня! И все равно я счастлив, что мы смогли встречаться каждый день, пусть даже на короткое время. Я надеялся, что смогу уехать спокойно, в нормальном состоянии мыслей; я так сожалею, что мы не смогли пройти с тобой даже до Овари-чо… Розы уже завяли? Ко времени, когда падают первые лепестки…

Береги себя, и мои приветы всем. Поторопись прислать свое фото. Пока».

Последние несколько строк более подобают страдающему от несчастной любви школьнику, чем адмиралу; они просто показывают его сильное стремление поделиться своим одиночеством, не заботясь о внешней форме, с женщиной, которую так давно знал.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.