Глава пятнадцатая ГАГАРИН И ЧУЖОЙ ЛЕТЧИК

Глава пятнадцатая

ГАГАРИН И ЧУЖОЙ ЛЕТЧИК

Гибель Гагарина вызвала колоссальный информационный и энергетический всплеск, «послесвечение» от которого наблюдается даже сегодня. Вы можете написать письмо в любую русскую газету и сообщить, что вам стала известна причина того, что произошло 27 марта 1968 года; ваше мнение напечатают — даже если вы придете к выводу, что все дело в колдовстве. Общее количество свидетельств о жизни Гагарина — и версий того, что произошло с ним за 12 минут этого злосчастного полета — сопоставимо. Одних описаний облачности в то утро хватило бы составителям сводок Гидрометцентра на год. «Катастрофа века», эта смерть вписывается сразу в две парадигмы — мучающее нацию происшествие, не получившее объяснения (у американцев это убийство Кеннеди, у англичан — смерть Дианы, у шведов — убийство Пальме, у поляков, похоже, — Качиньский), и ранняя гибель национальной иконы (Цой, Джеймс Дин, Че Гевара, Монро). Нация не просто пытается гальванизировать своего любимца, но и, косвенным образом, чувствует свою вину: «Почему не уберегли? Он ведь национальное достояние. Его надо было в золотое кресло посадить и не пускать никуда» (1).

Смерть раньше естественно-биологического возраста была в кругу, где вращался Гагарин, скорее правилом, чем исключением; у него постоянно погибали друзья и знакомые, причем особенными, не похожими на обычные, смертями. Лучший друг Дергунов в Заполярье (разбился на мотоцикле). Товарищ по первому отряду Бондаренко (сгорел в сурдокамере). Генеральный конструктор и гагаринский сэнсэй Королев (зарезали на операции). Космонавт Комаров (сожгли заживо в спускаемом аппарате). Близкий друг, летчик Гарнаев (погиб в горящем вертолете). Наставник, парашютист-инструктор Никитин (столкнулся головой в воздухе с другим парашютистом). Неслетавший космонавт Нелюбов (бросился под поезд). Список этот можно продолжать.

Страннее всего в «гибели Гагарина» даже не сама гибель — а отсутствие окончательного, общепринятого объяснения. Погода была нормальная, самолет исправен, летчики здоровы — и затем мертвы. Нет ни какой-либо очевидной — ни официальной версии.

«За время своей пятидесятилетней деятельности по созданию ракетно-космической техники, — разводит руками относительно всей этой истории конструктор Б. Е. Черток, — я бывал председателем, либо членом, либо любопытствующим специалистом многих десятков разного рода аварийных комиссий. Как правило, удавалось установить причину аварии однозначно. Даже когда космический аппарат погибал в миллионах километров от Земли. Случалось, что вероятных причин того или иного отказа в сложных больших системах могло быть несколько. Возможны и сочетания нескольких событий, приводивших к единому трагическому исходу. В этом случае в заключениях комиссий появляется формулировка „наиболее вероятной причиной следует считать…“. Как правило, после нескольких запусков или в результате наземных экспериментов „наиболее вероятная“ версия оказывается единственной либо появляется другая, однозначная и бесспорная» (2).

Аварийная комиссия искала улики несколько недель; все это время лес около деревни Новоселово был оцеплен войсками. Хорошо искала, по-честному: и это не просто бла-бла-бла — расследование-обстоятельств-данной-катастрофы-не-имеет-равных-в-отечественной-и-зарубежной-практике-по-тщательности-глубине-и-обоснованности-выполненных-работ: грунт в радиусе несколько километров вокруг места падения по два раза через ситечки просеивали — секундную стрелку от часов Гагарина нашли (3); орнитолога в лес вытащили, который подсказал, с какой тамошней птицей самолет мог столкнуться на высоте 4200 метров, — и как одержимые собирали каждое перышко, каждую косточку, лишь бы найти останки этой мифической птицы; пытались даже узнать, не зарегистрирован ли какой-либо сейсмостанцией (!) сигнал от удара самолета о землю и взрыва (4).

И что? И ничего: после публикации паллиативного оповещения (усложненные погодные условия… закритический режим… резкий маневр… отворот от облака… шар-зонд… экипаж погиб…) двери захлопнулись. Возмездие за гибель Гагарина должно было быть ужасным — но оно не последовало. Двадцать девять томов с материалами дела засекретили — так что ничего удивительного, что любой слух, любая конспирологическая версия, даже самая дикая, стали казаться в принципе правдоподобными — раз «они там что-то скрывают».

Лодку расшатывали прежде всего сами летчики и космонавты, среди которых — такое ощущение — не было ни одного, кто соглашался бы с официальными результатами аварийной комиссии. Что касается обывателей, то они разделились на две части: одна половина уверена, что Гагарин с Серегиным плюнули на задание и полетели в Ташкент на матч ЦСКА-«Пахтакор»; вторая — что они гонялись на реактивном истребителе за лосями. Сходятся две эти партии только в одном: оба были мертвецки пьяны и вряд ли понимали, что вообще находятся в воздухе. Это, по крайней мере, было понятно — гораздо понятнее, чем рассуждения о возможных технических неисправностях, в диапазоне от невключенного генератора до взорвавшегося гидроаккумулятора.

История с гибелью Гагарина — искусительная тема не то что даже для читателя, а скорее для автора детективных романов: консилиум из Стига Ларссона, Ф. Д. Джеймс и Дэна Брауна был бы очень кстати. Здесь есть ненадежные свидетели. Есть неопровержимые по сути — и сомнительные по происхождению — доказательства. Есть множество скрытых интересов, каждый из которых тянет на мотив убийства. Есть закрытый если не коллектив, то корпорация, которая заинтересована не в раскрытии правды, а в сохранении прав и привилегий своих членов. Есть Большой Сюжет — о якобы существовавшем противостоянии Гагарина и Партии, Гагарина и КГБ; сюжет, опирающийся на версию о том, что Гагарин, любимец Хрущева, протестовавший против из рук вон плохо организованного полета Комарова, стал при Брежневе кем-то вроде диссидента, который надоел генсеку до такой степени, что тот пытался убрать его с дороги[65]. Есть сведения о странных, вопиющих о символическом истолковании, поступках главного героя: например, известно, что в вечер перед смертью Гагарин точил ножи (4). Есть, наконец, фактор второго человека — возможно, следует расследовать покушение на жизнь не Гагарина, а Серегина, а сам Гагарин — лишь «коллатеральный ущерб», как сестра Лизавета в «Преступлении и наказании».

При этом, возможно, ближе всего к истине простая, житейская версия (6) случившегося: ошибка в пилотировании, недостаточная компетентность летчика Гагарина. Возможно, он просто был очень уставшим — и вообще в те месяцы, и именно в то утро в частности: есть сомнительное, противоречащее другим, но все же свидетельство, из которого явствует, что в ночь перед гибелью на отдых у него было три-четыре часа. Психологически, однако, версия об ошибке экипажа неприемлема: они просто шли на аэродром после уже выполненного задания, им было не до развлечений, они не могли уснуть по дороге. Вылет, из которого они возвращались, был формальностью, Гагарину надо было просто получить галочку — чтобы сразу же, через десять минут, пересесть из учебного самолета в боевой и наконец, после восьмилетнего перерыва, слетать по-настоящему, в одиночку. Да и, если они сами виноваты, зачем засекретили результаты расследования?

Были ли у Гагарина — при всей симпатии, которую он к себе вызывал, — тайные недоброжелатели? Наверняка; даже и явные-то были. Конкуренты? Множество: товарищи по отряду тоже хотели летать, армейские и комсомольские чиновники — занимать должности и иметь доступ к распределению финансовых потоков. Завистники? Спрашиваете. Были ли причины у тех, кто отвечал за полеты, замалчивать подоплеку происшедшего и выгораживать подлинных виновников аварии? Еще как были.

Это ведь не просто ДТП в воздухе; это означает, что система ПВО — причем не где-то в Сибири или на Крайнем Севере, а рядом с Кремлем, на заднем дворе начальника ПВО Московского округа — два кольца ракетных комплексов, способных «проследить траекторию полета любого самолета на расстоянии сотен километров» (2), оказалась не в состоянии отследить нахождение летающего объекта. Там, где все должно просматриваться насквозь, самолет «„потеряли“ раньше, чем он разбился» (2) — и искали место падения четыре часа, словно он потерялся на темной стороне Луны. Как могут не работать локаторы в районе, где одновременно, в одном и том же квадрате, на разных этажах, летает множество самолетов, прыгают парашютисты и парят метеозонды; ведь там может возникнуть мясорубка?

Она и возникла — точнее, должна была возникнуть — в среде генералитета, после того как выяснилось бы, что там творилось.

Разумеется, приступая к работе над книгой, автор воображал, что он, как герой детективов Стига Ларссона, еще раз, со свежей головой, заглянет под все камни и, дуракам везет, обнаружит, много лет спустя, нечто странное, такое, на что никто никогда не обращал внимания, — например, увидит в каком-нибудь клипе из «Голубого огонька» 1967–1968 годов, как Гагарин в ужасе отшатывается от, допустим, Леонова; или, расшифровав одну из известных цитат в его личных дневниках, выйдет через это на сюжет о диверсии. Подозрительных обстоятельств — и многообещающих деталей — так много, что можно склеить из них хоть второй самолет, хоть зенитную ракету, хоть Гарри Поттера на метле; в любом случае их достаточно для создания атмосферы саспенса — читая отчеты обо всей этой истории, вы из советского реалистического романа попадаете в филип-диковский; вы чувствуете, что происходит что-то не то. Сложно сказать, что именно изменилось, но что-то — изменилось: лица, расстановка мебели, интонации, «буквально все какое-то не такое» (12).

Беда в том, что, помимо летчиков и авиаинженеров, расследование гибели Гагарина привлекает толпы сумасшедших — как некоторое время назад решение теоремы Ферма. Именно так они и поступали — не доверяя экспертам, искали «символические» события, переставляли слова в «Дороге в космос», подозревали друзей и родственников.

Оставляя в покое американских гипнотизеров и инопланетян (хотя в целом эти версии тоже выглядят перспективно), сформулируем: причиной гибели Гагарина был некий сверхзвуковой самолет Су, взлетевший с соседнего, Раменского аэродрома и осуществлявший полет не в своей зоне. Не просто полет: этот второй самолет пролетел, снижаясь, с очень большой, примерно 1200 километров в час, скоростью очень близко — НАД Гагариным и Серегиным (7); от воздействия спутной (вихревой) волны они стукнулись головами о фонарь[66], разбили его, временно потеряли сознание; произошла разгерметизация кабины. Это действительно хорошая, стройная версия, объясняющая и отсутствие радиодоклада об аварийной ситуации, и отсутствие адреналина в крови — не успели даже испугаться, и отказ от катапультирования, и подозрительный, на фоне присутствия всего остального, недокомплект осколков фонаря. И главное — ясно, почему над всей этой историей сразу же опустилась завеса таинственности: ПВО проспала неконтролируемый летающий объект.

Эта версия очень внятно изложена космонавтом Шаталовым — однако, по сути, принадлежит С. Белоцерковскому и А. Леонову. Научный руководитель Гагарина в Академии Жуковского и Алексей-«Блондин»-Леонов рыскали по киржачским лесам еще в 1968-м — остались недовольны официальной отпиской — и годами мечтали заново разворошить дело. Когда в 1986-м начиналась горбачевская оттепель, бывшие преподаватель и студент добились-таки своего: пройдя пятьсот миллионов инстанций, они получили доступ к архивам и к двадцати девяти засекреченным томам, впервые увидев множество сведенных вместе документов — от карт погоды до материалов радиообмена. Из материалов стало ясно, что многие свидетели ерзали на стульях, очевидным образом стараясь не столько помочь найти причину странной гибели, сколько отвести от себя обвинение, хотя бы косвенное; кроме того, обнаружилось, что кое-какие документы фальсифицированы (Леонов говорит, что его показания были переписаны кем-то еще, а интервал в 1,5–2 секунды превратился в 15–20). Первая ревизионистская статья, за подписью обоих, была опубликована в 1987-м (8). В начале 1990-х, за подписью Белоцерковского, вышла «Гибель Гагарина. Факты и домыслы»; и какой бы убогой ни казалась эта тоненькая книжечка, напечатанная слепым шрифтом, по сути, это — библия для тех, кто заинтересован в установлении правды о 27 марта 1968 года.

Проблема этой книги в раздражающем диссонансе: журналистское название, обещающее сенсационное расследование, — и очень длинная, на половину книги, интродукция — про Гагарина вообще: жизненный путь, черты характера, обучение в Жуковке. На самом деле, дальше начинается расследование — просто оно совсем не выглядит сенсационным (хотя, по сути, таковым является). Главное достоинство Белоцерковского — и главная проблема — состоит в том, что он не журналист. То есть он догадался, что был второй самолет — и даже понял, что именно этот самолет руководитель полетами еще 12 минут после гибели принимал за гагаринский МиГ — но никак, вообще никак, не развил эту тему.

Белоцерковский был чрезвычайно корректный, отвечавший за каждое свое слово ученый, аэродинамик, и собственно криминалистика была не в его компетенции. «Чужой истребитель» появляется лишь в последней четверти книги, изобилующей формулами, схемами и мемуарно-эссеистическими фрагментами, — поди доберись до него; да Белоцерковский и сам совершенно не акцентируется на нем — он предпочитает оперировать невпечатляющими терминами вроде «опасное сближение, повлекшее за собой сваливание в штопор» и говорить об имеющих конкретные числовые значения членах уравнения; а Чужой Истребитель — это «X». Однако Белоцерковский с Леоновым засекли его, это факт.

Дальше можно гадать: подлетел к гагаринскому МиГу Чужой Истребитель сверху или снизу, теряли они сознание на какой-то момент или нет, произошла ли разгерметизация наверху — или уже в тот момент, когда произошло столкновение с верхушками деревьев? Но сама ситуация, платформа, база — вот она, ее описал Белоцерковский.

Леонову досталось амплуа популяризатора — и детектива, попытавшегося рассчитать обнаруженный им с Белоцерковским «X». По его версии, этот второй летчик-фантом, наоборот, поднимался. Откуда он вообще взялся? «Выше летали самолеты с Жуковского, в частности, проводились испытания двухдвигательного, сверхзвукового Су-15 с изменяемой геометрией крыла. Вроде бы все разделено, как и положено, по зонам» (13) — в теории, но не на практике. Сначала Чужой вышел из своей высотной зоны, опустился под облака, понял, где он, включил форсаж — и стал набирать высоту — ну и пролетел совсем рядом, в 10–15 метрах, от самолета Гагарина — Серегина.

«…параллельным курсом, не видя его. Слепое стечение обстоятельств. При этом Су-15, поскольку шел уже почти на сверхзвуке, создал мощный возмущенный поток, который перевернул УТИ МиГ-15 и бросил его к земле» (13). МиГ вошел в глубокую спираль, Гагарин с Серегиным были в сознании и пытались вывести машину из штопора; и тут свою роль сыграли заполненные керосином подвесные баки, радикально ухудшающие аэродинамические качества самолета (4).

Зачем и кто их навесил на гагаринский МиГ — об этом следовало бы написать отдельную книгу; версий предостаточно. Так или иначе, Серегин, который был испытателем этой модели, знал, что баки — это проблема и с ними нельзя вводить машину в искусственный штопор. Нельзя — но МиГ уже был в штопоре (именно в штопоре: «Если бы самолет беспорядочно падал, он бы затратил большее время, а если бы пикировал, то развил бы значительно большую скорость»(14)). Тем не менее Гагарин с Серегиным не сидели сложа руки, они пытались выйти из спирали — и вышли: смогли остановить вращение самолета, что и подтверждает угол, под которым срезаны верхушки берез: самолет не пикировал носом — тогда бы он срубил одно-два дерева, а срезал верхушки аж четырнадцати, потому что «шел на просадке — то есть они его выводили, и им не хватило всего 1,5–2 секунды, чтобы вывести самолет из этого положения» (15). 200–300 метров. Именно на эти 200–300 метров у них, по-видимому, еще и врал бортовой баровысотомер — еще одна книга про почему врал; то есть они думали, что у них есть еще эти 300 метров (и поэтому не катапультировались) — а их не было.

Вообще, «ситуация эта была чрезвычайно скоротечной» (4): весь процесс — от последнего радиообмена Гагарина с землей до взрыва — занял менее минуты, секунд 55.

Существование этого «второго самолета» подтверждается так же надежно, как и любого другого порядочного НЛО — многочисленными свидетельскими показаниями. Нечто диковинное — выскакивающие из облаков, необычно быстро снижающиеся и поднимающиеся самолеты, вроде как неодинаковые, дым, хлопки, огонь — видели крестьяне и дачники.

Важный свидетель — не названная по имени Сотрудница Зверопитомника Пятнистых Оленей — дала показания (4), что примерно в 10.30 (откуда такая точность? Именно в это время по расписанию надо кормить пятнистых оленей) она видела как-то странно валящийся, кувыркающийся самолет. Ей показали деревянную модель — она кивнула на МиГ. Следователь продемонстрировал приметливой даме несколько вариантов снижения — планирование, пикирование, нисходящую спираль, штопор. Она с уверенностью подтвердила, что видела штопор. А с какой стати она вообще стала смотреть вверх, на небо? Оказывается, сначала она услышала «хлопок».

Ага: хлопок.

Хлопки — не то акустический эффект от включения форсажа, не то от преодоления самолетом сверхзвукового барьера, не то от падения самолета — слышали сам Леонов (который в тот момент был руководителем «лунной группы», отрабатывавшей на Киржачском аэродроме небесполезные на Луне навыки — парашютные прыжки) и еще некоторые космонавты. При этом Леонов настаивает, что слышал два хлопка-взрыва[67] — с интервалом в полторы-две секунды: первый — это «сверхзвук», а второй — взрыв от падения гагаринского МиГа, необязательно именно в этой последовательности (число «два», впрочем, подтверждается мало кем из присутствовавших на месте свидетелей: Горбатко прямо говорит (16), что он слышал не два, как Леонов, а один хлопок; Попович тоже упоминает только про один[68]).

Леонов впоследствии рассказывал, что он проводил «следственный эксперимент» (15) — демонстрируя крестьянам 10 (десять!) разных моделей самолетов — и все они, независимо друг от друга, по отдельности, указывали, что это именно Су.

С тупым носом? Нет, нет, не с тупым: он был «остроносый».

Остроносый, истребитель, Су — которого не должно было быть, но он был, был, был. Более того, они видели, как из хвоста этого остроносого — перед тем, как он ушел вверх в облака — пошел дым, а потом и огонь; форсаж, то есть, включил.

Почему этот второй самолет вообще никак не фигурировал на радарах?

Леонов: «Работал азимутальный локатор, а локатор высоты был неисправен, работал неустойчиво» (13). Белоцерковский: «Наземный радиовысотомер из-за неисправности не работал. Поэтому изменения фактической высоты самолетов группа руководства полетами независимо устанавливать не могла. Контроль за высотой полета группа осуществляла лишь по докладам экипажей» (4).

Впрочем, какие-то следы на радарах Чужой Истребитель все же оставлял — и вот еще одна, полумистическая, с растворившимся в воздухе человеком, история — опять от Леонова. Теоретически, земля, увидев, что летчик Су устремился под облака, должна была гаркнуть на него — ты куда снизился?! Но вхождение его в зону земля проспала, а затем, поскольку на Чкаловском аэродроме работал только азимутальный локатор, на четырех тысячах метрах летчик Су занял — в сознании диспетчера — место гагаринского МиГа. Тот вел его до аэродрома Жуковского. «И когда пришла комиссия — полковник доложил: зафиксирована проводка цели из зоны пилотирования на восток в течение двух минут. Маршал Кутахов <замглавкома ВВС> ему: „Пошел вон отсюда! Самолет уже две минуты в земле — а ты делаешь проводку!“ С тех пор я не видел этого полковника — где он, чего он. Он исчез» (10).

У тех, кто знает про Чужого Летчика, очень хорошая доказательная база, однако справедливости ради надо сказать, что есть и альтернативные — и очень авторитетные — мнения. Степан Микоян, член аварийной комиссии, летчик-испытатель с огромным практическим опытом и, кроме того, автор специальных исследований на эту тему, проведенных в его летно-испытательном институте, уверен, что — даже если там правда был этот второй самолет — для МиГ-15 «попадание в струю не приводит к сваливанию в штопор, тем более если в струю попасть не вдоль нее, а под большим углом — тогда вообще ощущается лишь небольшая встряска» (14). Такому летчику, как Микоян, в этом смысле можно доверять; если не доверять Микояну — то кому можно? То же и с Белоцерковским: профессор, фундаментальный ученый, специалист именно по аэродинамике. С. Белоцерковский твердит, что спутная струя, то есть вихревой след от второго самолета, могла свалить гагаринско-серегинский самолет в штопор. Микоян упирается: столкновение было — но не с самолетом, а с метеорологическим шаром-зондом, там их много летало. «При скорости самолета 600 км/ч сила удара о такой груз составит более пяти тонн. Если контейнер шара ударил в самолет в районе кабины, то это могло привести к ее повреждению и нарушению герметизации, а также воздействовать на летчиков, даже причинить им ранения (надо сказать, что на месте падения самолета было найдено только около двух третей остекления фонаря кабины). Самолет мог войти в штопор либо от этого удара, либо из-за резкого отклонения рулей при попытке избежать столкновения, либо от того и другого. Возможно, вследствие удара летчики некоторое время не имели возможности управлять самолетом» (14).

Тут ведь как: одни эксперты против других экспертов; теоретики против практиков.

Странным образом, горло, через которое проходит очень много информации, — Леонов: он слышал, он показывал, он видел, он обнаружил и т. д.

И если так — раз он автор Базовой Версии и раз он жив — к нему же и возникает большая порция вопросов.

Почему, если уже в 1968 году стало ясно, что был второй самолет — и, соответственно, летчик, обычный летчик, на которого можно было все свалить, — летчика этого все же не выдернули за волосы и не показали публике? Да, одновременно пострадал бы кто-то из начальства за плохую организацию полетов — но неужели это того не стоило: был бы виноватый, люди понимали бы, кто угробил Гагарина, и монумент первому космонавту не облепляли бы «сплетни базарные» (17) о том, что все это происки завидующего Брежнева.

И, кстати, если уж на то пошло.

Николай Каманин:

«30 апреля 1968.

Заезжала Терешкова за сувенирами для поездки. Валя рассказала мне, что Леонов зачем-то забрал у Валентины Ивановны дневник Гагарина. Я попросил Терешкову передать Валентине Ивановне мою настоятельную просьбу — немедленно вернуть дневник от Леонова и никому ничего не давать из записок и вещей Гагарина без совета со мной. Юра, оказывается, вел дневник. Об этом, по-видимому, от Леонова узнали Л. В. Смирнов и работники аппарата ЦК КПСС. Многим хотелось бы почитать дневник Гагарина, но прежде чем удовлетворить это любопытство, надо будет ознакомиться с ним самому.<…>

Вечером в тот же день он <Леонов> был в больнице у Гагариной и бухнул ей: „Ты знаешь, Юру и Серегина обвиняют в том, что они выпивали перед полетом“. На Валентину Ивановну такое заявление произвело удручающее впечатление, и она сказала: „Еще одно такое ‘товарищеское’ сообщение, и я, наверное, перестану вас больше утруждать“».

Для этого «товарищеского» сообщения у Леонова не было никаких оснований. Абсолютно точно установлено, что 26 и 27 марта ни Гагарин, ни Серегин не употребляли спиртного (9).

«— Дневникам Каманина можно доверять?

— Да. Хотя я считаю, что они подловатые и получилось так, что он как бы подглядывал в щелочку. Некоторые вещи просто не надо было писать. Их по-всякому можно истолковывать» (10).

Алексей Архипович Леонов — член высшего политсовета «Единой России» и вице-президент Альфа-банка. В его рабочем кабинете висит большая парадная фотография Гагарина — и стенд, на котором схематически изображена некая офисного вида загородная недвижимость: «Гостинично-деловой центр „Гагарин“». На костюмном пиджаке в полоску — две золотые звезды героя; на левом запястье — золотые часы-хронометр. У него очень интонационно богатый голос — и несколько актерская, театрально аффектированная манера речи. Он любит риторические вопросы и умеет держать хорошие, близкие к мхатовским паузы; любит рассказывать истории в лицах, имитируя чужие голоса; умеет артистически, слово в слово, пересказывать собственные интервью; пожалуй, в театральном спектакле он смог бы идеально сыграть самого себя. Если бы гагаринская история была детективом и Леонов был одним из подозреваемых, очевидно, что следователю пришлось бы иметь дело с умным и опасным противником.

— Каманин «пишет, что после гибели к вам попадает дневник Гагарина. Можете рассказать про эту ситуацию? Что он из себя представлял?

— Дневник Гагарина? Нет, я его не видел, его у меня не было.

— Там написано: после гибели вы берете у жены дневник — это неправильно?

— Нет, неправильно. Что вы, я даже не знал, что он ведет дневник, я бы этого не смог бы брать, это просто было бы неправильно.

— А зачем Каманин тогда это написал?

— Ну, просто откуда-то слух мог пойти. Нет, я не брал никакого дневника.

— А что вы рассказали Валентине Ивановне про слух, будто он летел пьяным, это соответствует действительности?

— Кто?

— У Каманина написано, что вы.

— Нет, это глупость. Во-первых, это же уже не Каманин, а Лева, сын его, издает. Он когда приходил просил денег на это — я ему говорю: я не только не дам, но пинка дам. Это неприлично — то, что ты сделал. Отец бы этого не публиковал — некоторые вещи[69]. Нет. Никакого дневника я не брал» (10).

Памятуя об опыте «ферматистов», мы все-таки не станем рассуждать, кому было выгоднее «убийство Гагарина» — Леонову, Титову, Брежневу или Линдону Джонсону, и предлагать свои версии того, почему все-таки в то утро на аэродроме «Чкаловский» не работал альтиметр и при каких параметрах полета УТИ МиГ-15 выводится из штопора, а при каких сразу надо катапультироваться. Слишком много потенциально ключевых улик априори не поддаются проверке. Правда ли, что в 10.31 под Киржачом можно было услышать не один, а два взрыва? Правда ли, что опрошенные Леоновым крестьяне видели под облаками нечто, напоминающее силуэт советского истребителя Су, а не, например, «Звезды Смерти»?

Хочешь не хочешь придется кому-то поверить; соображения объема не позволяют нам передать весь спектр мнений относительно причин гибели Гагарина; мы просто попытались изложить хронологию событий — акцентируя гипотезу об Истребителе с Чужого Аэродрома как рабочую.

Что в этой версии не объясняется — так это ЗАЧЕМ он это сделал? Просто так, для смеха, «из хулиганских побуждений»? Специально — с намерением осуществить диверсию — подкарауливал гагаринско-серегинский самолет, чтобы чиркнуть по нему воздухом и скрыться неопознанным? Или все произошло случайно, в силу трагической ошибки одного и фатального невезения двух других?[70]

Разумеется, такие удивительные пространственные совпадения происходят редко — но происходят же: так, в 1963 году один подросток, купаясь в притоке сибирской реки Бирюсы, поранил ногу о странный металлический шар, а внутри него оказалась медаль, на которой была выгравирована какая-то космическая схема. Это была уцелевшая часть тяжелого спутника, который неудачно запустили советские ракетчики на Венеру в январе 1961 года. Баллистические прогнозы показывали, что вероятность падения шара в океан — 90 процентов; шар не только попал на сушу, но именно на территорию СССР, затем — при крайне невысокой плотности населения — был обнаружен кем-то, кто попросил кого-то еще отнести ее начальству, которое тоже, в свою очередь, передавало объект дальше и дальше — пока он снова не оказался в руках у Королева. «Случилось то, вероятность чего близка к нулю» (11).

Случилось один раз — случится и второй; возможно, нам еще преподнесут когда-нибудь на блюде голову этого проклятого летчика; а возможно, он сам поднимется из зала на сцену, держа под мышкой автобиографию — «Я убил Гагарина», разумеется, — в которой расскажет о том, что на самом деле произошло под Киржачом 27 марта 1968 года в 10 часов 31 минуту. В качестве компенсации — геростратова слава тоже ведь чего-нибудь да стоит — можно гарантировать этому джентльмену первое место в списке бестселлеров.

* * *

Сам Юра был в тот день, словно воспламеняющаяся спичка. Сообщил, что на 19 февраля назначена защита диплома, и пообещал, что после защиты всех поведет в ресторан «Седьмое небо». Нина Ивановна <Королева> ему говорит: «Юра, только не будь трепачом, не обещай зря». — «Это твердо, Нина Ивановна. И еще… надвигается скандал, но мне очень нужно отлетать 20 часов…» (18).

Николай Каманин:

…мне звонила Нина Ивановна Королева. Она рассказала, что месяца за два до гибели Гагарин обещал передать ей медальон с волосами Сергея Павловича (волосы были отрезаны космонавтами в крематории перед кремацией Королева). Гагарин говорил ей, что медальон хранится у него в сейфе. Нина Ивановна просила помочь ей отыскать этот медальон (9).

После защиты диплома в академии им. Жуковского Юрий Алексеевич прошел собеседование в ЦК КПСС — предполагалось его назначение на должность начальника ЦПК. Уже были подготовлены все документы, чтобы к 23 февраля 1968 г. присвоить ему звание генерала. Но канцелярская машина Министерства обороны где-то пробуксовала… «Подумаешь, ничего страшного… <…> Несколько недель ничего не решают. Ну, выйдет приказ о присвоении генерала к 12 апреля, к седьмой годовщине полета. Еще торжественнее получится!» (19).

Валентин Гагарин:

Я думаю, что эта катастрофа была заранее тщательно спланирована, слишком много славы выпало на долю одного человека. Хоронили его полковником, но фактически генеральская шинель у него висела на стуле. Весь генералитет считал его выскочкой, хотя, я думаю, просто завидовали ему (20).

Личный водитель Гагарина Федор Яковлевич Демчук рассказывал мне престраннейшие вещи: незадолго до гибели Гагарина в машине первого космонавта трижды подряд лопался вдруг трубопровод, ведущий к бензонасосу. Дважды поломку замечали вовремя. В третий раз машина все-таки загорелась, но и тогда обошлось: Гагарин только вернулся в Звездный городок весь в саже. Пришел к Демчуку с шуткой: «Смотри, пехота, обгорел слегка…» Это было в феврале 1968 года, практически за месяц до гибели Юрия Алексеевича (21).

Анна Тимофеевна <…> поведала о последней встрече с живым сыном. Юрий приезжал к ней, они долго беседовали. <…> Но масштабы видения и ощущения у них были уже несовместимые, она не все могла понять, да и он не мог, не должен был ей все говорить, чтобы не травмировать ее, сжигал это невысказанное в себе и это притом что сам отличался высокой эмоциональностью и большой впечатлительностью. Пытаясь объяснить свое состояние, Юра часто повторял:

— Все так сложно, так сложно… Я боюсь, мама, я боюсь.

Она решила, что его преследуют, хотят убить, сжить со света (4).

Юрий Гагарин, 20 февраля 1968 года:

Возможно, кто-нибудь упрекнет меня в том, что мечты мои слишком робки, что пройдет еще лет десять-пятнадцать, и не только на Луну, Венеру и Марс, но даже на Меркурий и Плутон будут уже летать тысячи туристов. Так обязательно будет, но, думаю, в другие, более отдаленные эпохи… (22).

Николай Каманин:

Три года непрерывных неудач рассеяли нашу былую уверенность в успешном осуществлении каждого очередного полета в космос. Среди членов Госкомиссии и главных конструкторов проявляются пессимизм и уныние (9).

Николай Каманин:

26 марта 1968.

После заседания Госкомиссии генерал Кузнецов доложил мне, что завтра предполагается выпустить Гагарина в самостоятельный полет на самолете МиГ-17. Кузнецов просил меня разрешить ему лично проверить на самолете УТИ МиГ-15 подготовленность Гагарина к самостоятельному вылету. Совместный полет Гагарина с Кузнецовым я запретил, прямо заявив последнему, что он давно утратил навыки летчика-инструктора. Я разрешил командиру полка В. С. Серегину проверить завтра технику пилотирования у Гагарина, а генералу Кузнецову приказал лично проверить организацию выпуска в полет Гагарина, проанализировать и доложить мне воздушную обстановку и метеоусловия. Право на разрешение самостоятельного вылета Гагарина я оставил за собой (9).

Мария Калашникова, сестра жены Юрия Гагарина:

Вторник, 26 марта 1968. Вернулся Юра домой из гаража в 10 вечера, немного испачканным и веселым (4).

Космонавт Георгий Добровольский:

В этот вечер Юра вывел ее <«матру»> из гаража и что-то делал на ней. Я подъехал и попытался въехать в гараж, маневрируя вперед и назад, дабы не зацепить его «лайнер». Юра посмотрел на мои старания и, очевидно оценив по-своему мой водительский опыт, с юмором сказал: «Слушай, Жора! Дай я заведу свою машину в гараж, а потом уж ты устраивай цирк!» (4).

Фаина Казецкая:

Накануне гибели Гагарина я работала на смене. Где-то в час ночи позвонил дежурный по части: «Фаина Гавриловна, к вам сейчас придут ужинать четыре человека, с ними Юрий Алексеевич». Через пару минут возле столовой затормозила машина. Увидев, что я накрываю стол, Гагарин запротестовал: «Маманечка, не надо. Мы придем завтракать в пять утра. Собери-ка нам в дорогу бутербродов». <…> На рассвете они поели и уехали (23).

В этот день облачность была необычной. Нижний край почти сплошных облаков был на высоте примерно шестьсот метров над Землей. Затем до высоты четырех тысяч метров была плотная, с небольшими разрежениями облачность. Верхний край был ровным и над ним уже никаких облаков не было, было чистое небо и очень хорошая видимость (6).

Хмурое мартовское утро. Слякоть. Промозглый сырой воздух. Под ногами хлюпает талый снег. Температура не балует: +5–7 градусов. Размытая облачность — 8–10 баллов, нижний край около тысячи метров, дымка, поэтому видимость несколько ухудшена. «Генеральский минимум» — как в шутку говорят о такой погоде летчики (24).

Первыми должны были пройти контрольные полеты Гагарин и Евгений Хрунов. По летным правилам, контрольные полеты перед самостоятельными вылетами имеют право проводить не летчики-инструкторы, а руководители летных подразделений — командиры эскадрилий, заместители командиров и командиры полков. Поэтому с Юрием Гагариным и полетел в контрольный полет командир полка Владимир Серегин. Еще одна существенная особенность этого контрольного полета — это был полет в зону на выполнение фигур сложного и высшего пилотажа. В классических учебных программах контрольный полет и первый самостоятельный вылет выполняются по так называемой «коробочке», то есть взлет, набор высоты, облет аэродрома, заход на посадку и посадка. Перед самостоятельными полетами в зону на выполнение фигур высшего пилотажа делается еще один контрольный полет (6).

По уточненным данным картина летного происшествия выглядела так. Экипаж получил задачу выполнить простой пилотаж в зоне над районом города Киржач. Высота полета в зоне 4000 метров. Погода хорошая, двухслойная облачность: первый слой на высоте 700–1200 метров, второй — на высоте 4800 метров. Видимость под облаками и между слоями более 10 километров (9).

Через минуту после взлета Гагарина и Серегина (в 10 ч. 20 мин.) был произведен взлет пары более скоростных самолетов МиГ-21. При наборе высоты они, пробивая облачность, обогнали самолет УТИ МиГ-15. Такое нарушение могло привести к столкновению самолетов в воздухе, что стало беспокоить руководителя полетов (4).

…их пилотажная зона была по метеорологическим условиям усложненной и отличалась от обычных высот пилотирования в зоне. Весь пилотаж необходимо было выполнять с учетом того, что поверхность верхнего слоя облачности на высоте четыре километра для них была такой же запретной, как и поверхность самой Земли. В облачности управлять самолетом возможно только по приборам пространственного положения, в первую очередь по показаниям авиагоризонта. Но при выполнении фигур сложного и высшего пилотажа авиагоризонт самолета не используется, он, как правило, стоит на упорах, а весь пилотаж осуществляется по видимому, естественному горизонту Земли (6).

Антуан де Сент-Экзюпери «Планета людей»:

И еще медлительнее, с расстановкой:

— …но помните, под морем облаков — вечность… (25).

Если же самолет попадает в облачность неожиданно, в нижней части фигуры в режиме пикирования, то перейти сразу же на пилотирование по приборам очень трудно, практически невозможно. Отсутствие попыток катапультироваться и у Гагарина, и у Серегина, отсутствие их выхода на внешнюю связь можно объяснить тем, что попадание в облачность было для них неожиданным, а потом они уже оба пытались только найти выход из создавшегося положения. И надежда на это их не покидала до самой Земли. Если же создание аварийной ситуации в их полете было бы связано с какой-либо внешней причиной, то они незамедлительно сообщили бы об этом по связи (6).

Выполнив задание в зоне, Гагарин запросил разрешение КП развернуться на курс 320 градусов для следования на аэродром. На этом в 10 часов 30 минут 10 секунд связь с самолетом прервалась. На все вызовы КП экипаж самолета не отвечал, но проводка самолета локаторами продолжалась до 10 часов 43 минут. Наблюдение за самолетом прекратилось на удалении 30 километров от аэродрома по курсу 75 градусов (9).

Разворот переворотом применяют многие летчики, которым нужно побыстрее завершить свое задание и предоставить самолет для следующих полетов.

В этот день должен был также летать еще и Евгений Хрунов. Причины для наиболее быстрого завершения задания были. Но выполнив «переворот» и имея желание больше снизиться, летчики могли задержаться на несколько секунд (на две-три секунды) с выходом из пикирования и попали в слой сплошной облачности. Самым вероятным исходом от попадания в облачность без работы приборов, да еще на большой скорости, может быть затягивание в глубокую нисходящую спираль, либо, при интенсивных попытках уйти вверх, — срыв в скоростной штопор. Оба варианта влекут за собой интенсивный, нерегулируемый проход облачности вниз до нижней кромки облаков, выход из-под облачности на большой скорости и дальнейшие попытки выровнять и вывести самолет из режима пикирования. Но высоты в 600 метров для этой задачи явно недостаточно (6).

Антуан де Сент-Экзюпери «Планета людей»:

И вот мирная, безмятежная гладь, которая открывается взору, когда выходишь из облаков, сразу предстала передо мной в новом свете. Это кроткое спокойствие — западня (25).

Константин Феоктистов:

В полете курсант сидит впереди инструктора, но конструкция кабины такова, что в случае необходимости сначала должен катапультироваться сидящий сзади (то есть в данном случае инструктор) и только потом сидящий впереди. Если первым катапультировался сидящий впереди курсант, то инструктор уже не мог спастись. То есть в учебно-тренировочном самолете уже был заложен опасный логический замок. Судя по всему, он и сработал. <…> первым должен был катапультироваться Сергеев <Феоктистов путает фамилию Серегина>, а уже после него Гагарин. Но можно понять и Сергеева, которому, надо полагать, не раз напоминали о том, что он отвечает за жизнь своего курсанта. Можно понять и Гагарина: как он мог катапультироваться до Сергеева, ведь тем самым он обрек бы его на гибель (26).

По двум кабинным часам и наручным часам Гагарина и Серегина катастрофа произошла в 10:31, то есть через 50 секунд после последнего радиообмена с Гагариным (9).

Скорость составляла 680 километров в час, а перегрузка более 8. Это соответствовало выводу из пикирования близко к пределу возможностей человека и даже с превышением допустимой перегрузки для самолета.

Время, определенное по отпечаткам стрелок на остатках самолетных часов и наручных часов Гагарина, отличалось примерно на 15 секунд. Этот момент был всего через 45–60 секунд после последней радиопередачи Гагарина, записанной на магнитофонной ленте (14).

Семен Казаков, друг Юрия Гагарина:

…очень подробно рассказал, как произошла катастрофа буквально в трехстах метрах от его дома. Он видел, как падал самолет. Все, о чем рассказывал Шальнов, хорошо запомнилось. В тот день 27 марта где-то в десять часов утра он вышел во двор своего дома и вдруг не только услышал, но даже как-то физически почувствовал, что как будто сжимается воздух и нарастает свист, а затем с ревом, на малой высоте над его домом проносится самолет, затем он круто поднимается вверх, за облака — и только Н. И. Шальнов успел опомниться, как увидел, что этот «сумасшедший» самолет оттуда, из-за облаков, падает, кувыркаясь, то опуская, то задирая нос (27).

Серегин и Гагарин остановили самовращение самолета, то есть фактически вывели из штопора, но для вывода из пикирования им не хватило около двухсот метров высоты, хотя пилотирование было грамотным, на пределе возможностей машины (путем анализа мышечных тканей кистей рук было определено, что пилотировал в это время Серегин) (14).

Семен Казаков:

<…> Вернуться к рассказу Шальнова меня побудили и такие обстоятельства. <…> К. Г. Котов, инженер из Москвы, рассказал, что он 27 марта 1968 года приехал к себе на дачу, которая расположена неподалеку от места катастрофы, и невольно стал свидетелем трагедии. Он рассказал почти то же самое о падении самолета, что говорил и Шальнов. Но подчеркнул, что конфигурация самолета, круто взмывавшего за облака, была не такой, как у падающего. <…> Самолет, пилотируемый Ю. А. Гагариным и В. С. Серегиным, не был на малой высоте, так как на командном пункте на экране локатора была отметка — точка их самолета. Она соответствовала высоте четыре тысячи метров, что совпадало с последним докладом Ю. А. Гагарина на КП. Коридор, курс, высота соответствовали полетному заданию. Значит, на малой высоте пролетал другой самолет, который видели Шальнов, Котов и другие свидетели катастрофы (27).

Николай Каманин:

15 апреля 1968.

О взрыве в воздухе 27 марта в 10:30 в районе Киржача свидетельствуют космонавты (Леонов, Быковский, Попович), экипаж вертолета и два жителя города Гусь-Хрустальный, которые между 10 и 11 часами подъезжали на автомашине к Киржачу. Последние утверждают, что не только слышали взрыв, но и видели дым и пламя на падающем самолете. По их словам, погода была хорошая, светило солнце (9).

Узнать же о гибели Гагарина Георгию Петровичу Катысу пришлось в кабинете Николая Каманина, помощника главнокомандующего ВВС по космосу.

Георгий Катыс: Вдруг звонок раздался, он трубку взял, сказал: «Да» — и молча слушал, и побледнел. И потом он мне говорит: «Я с тобой больше говорить не смогу. Кажется, Юра разбился. Мне нужно идти срочно к главкому». И выходя, он как-то так сказал: «Ну что же мне теперь, стреляться, что ли?» — и ушел. Вот такого я его больше никогда, ни до, ни после не видел, Каманина. Он, вообще, человек был жесткий довольно, агрессивный такой, а здесь он как-то весь провис (28).

Немедленно в воздух были подняты самолеты и вертолеты для поиска самолета Гагарина. Более четырех часов поиск был безрезультатным. В 14 часов 50 минут командир вертолета Ми-4 майор Замычкин доложил: «Обнаружил обломки самолета Гагарина в 64 километрах от аэродрома Чкаловский и в трех километрах от деревни Новоселово» (9).

Иван Колосов, участник поисков Гагарина:

Наш вертолет взлетел в 12.20 и пошел курсом, противоположным тому, по которому самолет МиГ-15 должен был возвращаться на аэродром Чкаловский. Периодически мы садились прямо на поляны и дороги, а один раз в поселке Черноголовка на площадку какого-то завода, и спрашивали, не видели ли падающий самолет или не слышали ли взрыва самолета в воздухе. При первых посадках ответы были отрицательными, а несколько позже стали попадаться люди, которые видели круто спускавшийся в лес самолет. При дальнейшем полете в районе д. Новоселово Покровского района в лесу штурман заметил яму шириной 4–5 метров, окруженную глубоким снегом, политым какой-то желтоватой жидкостью. Спустились ниже и убедились, что это место падения какого-то самолета. Вертолет сел в 50 метрах от ямы в снег на брюхо.

Я схватил свою медицинскую укладку и выпрыгнул из вертолета. Снег был настолько глубокий, что двигаться было очень трудно. Поставишь ногу — и проваливаешься в снег до пояса. Чтобы шагнуть, приходилось руками поднимать вверх ногу. С трудом мы добрались до ямы. Яма глубиной в 2–3 метра и шириной в 4–5 метров окромлена слегка желтоватым снегом. На дне ямы еще дымилась матерчатая часть кресла летчиков. Кругом густой смешанный лес. Под углом 50 градусов срезано крылом падавшего самолета несколько деревьев. Детали самолета и останки летчиков во время взрыва были разбросаны от ямы на 20–30 метров (30).

Николай Каманин:

На полях и в лесу лежал еще не тронутый оттепелью глубокий снег, лишь кое-где просматривались небольшие проталины — обстановка для поиска белых куполов парашютов была очень сложной (в полете я еще надеялся, что экипаж катапультировался). <…> Глубина снега была более метра, при каждом шаге ноги проваливались, идти было очень трудно (9).

Иван Колосов:

В трех метрах от ямы на снегу была обнаружена стопа человека, а чуть дальше — часть грудной клетки. Стало ясно, что кто-то из членов экипажа погиб. В подтверждение этой мысли обнаружили в снегу лишь один парашют. Выходит, что один из членов экипажа катапультировался и сохранил себе жизнь. Но кто он? (30).

Николай Каманин:

Данный текст является ознакомительным фрагментом.