ВЛОПАЛИСЬ

ВЛОПАЛИСЬ

Красные нас в Должике не беспокоили, наоборот, отсюда мы ходили портить железные дороги и телеграфы по окрестностям. Мы так привыкли к легким успехам, что снова впали в преступную беззаботность.

Однажды крестьяне принесли нам известие, что красные оставляют Харьков.

Как ни странно, никто из наших командиров не подумал, что это самый опасный для нас момент, потому что мы находимся на пути отступления больших красных сил.

Самым беззаботным образом и без всякого охранения дивизия двинулась по направлению к Харькову. Хуже, генерал Топорков не находился с дивизией, а поехал вперед. Дорога шла по низине вдоль железной дороги. Дивизия остановилась, и все разъехались по соседним хуторам за едой.

Я по нужде отъехал от колонны на возвышенность. Пуля цыкнула около меня, еще одна. Что за сволочь — идиотские шутки! Еще пули просвистели. Вдруг скачет казак и кричит мне:

— Красные!

Я вскочил на Дуру и поскакал к своим. Что же делать? Все разбрелись. Надо их собрать как можно скорей. Я выстрелю из орудия. Это всех соберет.

На батарее, конечно, никого не было. С помощью ездовых, которые не могут отлучиться, я выпустил несколько шрапнелей по направлению красных, которых я еще не видел. Идея была хороша. При орудийных выстрелах всадники стали скакать со всех сторон, и полки стали строиться.

На бугре, где я раньше был, появилась красная цепь. Батарея открыла по ней огонь. Завязался бой. Мы наткнулись на большие красные силы, отходящие от Харькова. У красных оказалось преимущество сил, неожиданности и положения. Они были на буфе, а мы внизу. Мы стали отступать, но за нашей спиной оказалось болото. Положение наше было мерзкое. Я командовал орудийным ящиком, запряженным плохими лошадьми. Они совершенно выбились из сил, таща ящик по краю болота. Обозненко позволил мне бросить ящик. Мы отпрягли лошадей, и в сумятице я не подумал взять шинель, вещи и карабин, которые были привязаны к ящику. Я присоединился к своему орудию. Оно с трудом шло по зыбкой окраине болота. В одном месте канава черной воды пересекала тропу.

“Орудие завязнет”, — подумал я.

Мы скинули в канаву несколько ящиков инжира, которые со времени Золочева находились на передке, и сверху положили два лотка со снарядами. По этому импровизированному мосту орудие перешло канаву.

Мы шли по самому краю болота. Справа рядом с нами была высокая насыпь железной дороги, которая скрывала нас от красных. Слева громадное болото. Было чувство, что попали мы в мышеловку. Не выбраться нам отсюда. Все же шли, делать было нечего. Лошади напрягали все силы. Под ногами хлюпало. Вдруг тропа повернула налево в самое болото. Что делать? Пошли по ней. Вода выступала все выше и выше. Кругом были высокие камыши. Они определенно качались при нашем проходе. Трясина.

Мы протянули орудие еще шагов двести. Тут было что-то вроде мостика. На нем орудие застряло окончательно. Дальше тропинка исчезала под водой.

Один нетерпеливый казак хотел объехать орудие, загородившее тропу. Он свернул влево и тотчас же исчез в трясине. Его удалось вытащить, а лошадь так-таки и исчезла.

- Руби постромки, — приказал полковник Шапиловский. (Мелькнула мысль, что пришлось-таки услыхать эту чрезвычайно редкую команду, — постромки можно было отстегнуть.)

Мы сняли затвор и прицел, а орудие бросили. Только тогда мы отдали себе отчет в том, что за нашим орудием никто больше не шел. Куда девалась вся колонна?

— Поручик Мамонтов, поезжайте посмотрите, что сталось с остальными.

Шапиловский, Мукалов, номера и ездовые, да с десяток казаков пошли дальше по тропе, а я повернул Дуру. Настал вечер, и наступила темнота. Я сразу остался один. Бой смолк, и кругом была полная темнота. Я очень беспокоился за брата. Я двигался с осторожностью, прислушиваясь. Копыта Дуры хлюпали по воде.

Недалеко перед собой я услыхал приглушенный говор. Я остановил Дуру. И вдруг прямо передо мной команда: “Ба-та-льон... Огонь!” — и залп разодрал темноту прямо передо мной в нескольких десятках шагов. К счастью, красная цепь стояла на высокой железнодорожной насыпи, и все пули перелетели через мою голову. Меня скрывали от них только темнота и камыши. Я замер, подождал, потом тихо повернул Дуру и направился в болото. Когда Дура булькала в воде копытами, а это было неизбежно, красные принимались стрелять, а я останавливался. Они успокаивались, я продолжал идти, они принимались стрелять. Так много раз. Наконец я от них удалился, стрельба прекратилась. Запел соловей.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.