Гамаль Абдель Насер

Гамаль Абдель Насер

О Насере написано много, и многое еще предстоит написать. Как революционер и политический деятель он появился тогда, когда Египту, арабскому миру и Африке как раз был необходим человек, способный возглавить борьбу против прогнивших монархий, феодальных порядков и колониализма.

Насер был нужный человек в нужное время.

Именно благодаря деятельности Насера возникли и умножились сначала египетско-советские деловые и дружественные связи, а потом и связи СССР со всем арабским миром. И надо сказать, что советско-арабские отношения на долгие годы стали важным фактором всей мировой политики.

Личность Насера вызывала у меня огромный интерес: я постоянно старался узнать о нем как можно больше. Может быть, Насер был даже одним из последних романтиков в политике: он уважал достойного собеседника, держал свое слово, верил в счастливое будущее своего народа.

В течение долгих лет работы в Египте в двух командировках (около 10 лет) я написал много служебных телеграмм и почтовых корреспонденции, где главным действующим лицом был Гамаль Абдель Насер. Даже когда он ушел из жизни и президентом Египта стал Садат, все равно, анализируя деятельность последнего, я неизбежно возвращался к Насеру, постоянно сравнивая одного с другим.

Не место здесь, в личных воспоминаниях, далее углубляться в вопросы политической значимости Насера, тем более что каких-либо сенсаций на этот счет мной не припасено. Я просто хочу посвятить несколько страниц своим наблюдениям, тому, что отложилось в памяти, чтобы читатель мог лучше представить себе Насера не только как руководителя страны и политика, но прежде всего как реального человека.

В наших партийных и служебных характеристиках, если нужно было подчеркнуть общественную значимость человека, долгие годы писалось: «Общественные интересы ставит выше личных». Вот это наше бюрократическое клише наилучшим образом по своей сути подходит к Насеру. Он рано осознал свою значимость как политического деятеля и подчинил всего себя служению Египту и национально-освободительному движению. Мало сказать, что Насер пользовался высоким авторитетом во всем арабском мире. Арабы по-настоящему любили его и гордились им. Он олицетворял для них надежду на лучшее будущее. Во всех арабских странах на стенах частных домов, лавок, кафе можно было увидеть портреты Насера, за исключением, естественно, тех ситуаций, когда это грозило прямыми репрессиями. Меня лично поразило обилие портретов Насера и проявление к нему чувств необычайного уважения и признательности в королевской Ливии. Я провел там несколько дней в ноябре 1963 года и обнаружил, что буквально в каждой лавке на базаре в Триполи висит большой цветной портрет Насера, а рядом — маленький черно-белый портрет Идриса, о чем, конечно, не мог не знать и сам король.

К вещам, личному благополучию и тем более к каким-либо видам накопительства Насер был совершенно равнодушен и жил лишь интересами идейно-политическими. Эти качества Насера хорошо иллюстрирует его собственное жилище. Он прожил всю жизнь в том самом доме на территории военного городка в районе Аббасийя, который занимал, будучи бекбаши — подполковником египетской армии. Позднее дом был лишь несколько модернизирован.

Насер устоял от соблазна повысить себя в воинском звании, что сделали почти все правители из военных. Взять хотя бы того же Садата — он изобретал для себя знаки отличия, придумал себе форму Верховного Главнокомандующего (он выдумал себе еще и титул «верховного военного правителя»). Садат столько накрутил себе золотых разводов на фуражку, на погоны, на петлицы, на ленту через плечо, что в глазах у смотрящего появлялись рябь и мерцание от избытка этих украшений. Кстати говоря, мундир Садата стал прекрасной мишенью 6 октября 1981 года во время парада по случаю 8-й годовщины «дня Победы», когда Садат и был убит.

В западной прессе распространялось много небылиц о личной жизни Насера и, в частности, систематически появлялись публикации о переводе им своих личных (понятно, что незаконных) капиталов в швейцарские банки. Но действительность и прежде всего скромный образ жизни Насера находились в таком вопиющем противоречии с этими утверждениями, что подобные «сенсации» лопались одна за другой и в конечном счете от них ничего не осталось. После смерти Насера на его личном счету оказалось всего 600 египетских фунтов!

Во время первого визита Насера в Советский Союз (апрель-май 1958 года) Н.С.Хрущев как-то спросил его, чем он занимается в свободное время. Насер ответил, что в редкие свободные часы увлекается любительской киносъемкой. Вокруг этой темы завязался разговор, в ходе которого Хрущев сказал, что цветная кинопленка смотрится куда лучше, чем черно-белая. На это Насер ответил, что цветная кинопленка ему не по карману. Причем сказано это было безо всякой рисовки, просто как констатация житейского порядка.

Говоря о скромности Насера, уместно упомянуть и о его отношении к своей личной безопасности. Когда он ездил на автомашине по Каиру, его всегда окружало довольно плотное кольцо охранников. Но этим, по существу, дело и ограничивалось. Никаких других мер безопасности не принималось, и сам Насер не отличался какой-либо повышенной подозрительностью. Об этом я сужу на основании фактов.

Дело в том, что через моего друга из окружения Насера в 1956 году поступила просьба о присылке в Каир специалистов для консультаций по вопросам организации более надежной охраны главы государства. Мы эту просьбу поддержали, и вскоре в Каир прилетели два руководителя 9-го управления КГБ. Насер пригласил нас к себе на обед и в очень теплой домашней обстановке высказал несколько пожеланий, как соответствующие египетские службы должны были бы воспользоваться нашим опытом для организации охраны высшего египетского руководства. Просьба о приезде наших специалистов была вызвана тем, что египетская разведка и контрразведка стали с некоторых пор (а дело было как раз накануне тройственной агрессии) получать информацию о зарубежных и внутренних планах физического устранения Насера.

В ходе нескольких бесед с лицами, которые обеспечивали охрану Насера в пути, в местах собраний и манифестаций, на службе, во время поездок за границу и дома, мы убедились, что никакой охраны, кроме группы телохранителей, вообще не существует. Хлеб, как выяснилось, повар Насера покупал в лавке напротив дома президента, а мясо и овощи — на ближайшем базаре. Никакого медицинского контроля за продуктами питания не было, и никто на этот счет не проявлял беспокойства. Не было в ту пору и никакой надежной сигнализации в системе охраны помещений, где жил и работал Насер. Обсуждали мы и проблему возможного заноса в служебные помещения и залы заседаний радиоактивных и отравляющих веществ.

Египтяне хотели получить от нас специальную аппаратуру для обнаружения таких веществ и были шокированы, когда наши генерал и полковник порекомендовали проверять помещения при помощи птички в клетке. Если птичка погибнет — значит, и человеку находиться в этом помещении опасно. Египтяне никак не могли поверить в эффективность этого способа и все время спрашивали, нет ли более современной технологии. Наши авторитетные специалисты отвечали, что кое-какие работы в этом направлении ведутся, но «птичка все равно лучше». Потом эта «птичка» долго упоминалась в наших разговорах с египетскими коллегами: «И то хорошо, и то прекрасно, но птичка все-таки лучше».

Насер был прекрасным оратором. Он часто выступал перед массовой аудиторией, и его всегда слушали с большим вниманием, как завороженные. Надо иметь в виду, что Насер обращался одновременно и к грамотному, и к совершенно неграмотному населению и последнее обстоятельство всегда принимал в расчет. Он по нескольку раз повторял одну и ту же мысль или даже одну и ту же фразу с небольшими вариациями. Таким способом он добивался, чтобы мысль пробила дорогу в сознание слушателя и прочно усвоилась.

Одевался Насер просто, не любил разных украшений вроде запонок, заколок для галстука, но костюм на его представительной фигуре сидел всегда отлично. Стригся он коротко, и все в нем выдавало человека военного, навсегда усвоившего армейскую привычку к строгости в одежде и к подтянутости во внешнем виде.

Он и сам определял по внешнему виду человека, служил тот в армии или нет. Для него это было важно. Во время первого визита Насера в Москву мы с Викентием Павловичем Соболевым подошли к нему для согласования каких-то вопросов, а он нам вместо приветствия бросил: «Ребята, что-то у вас выправка и шаг чисто военные!» Насер, конечно, пошутил: ему хорошо была известна наша ведомственная принадлежность.

Насер никогда и никому не подражал, для него в этом и не было необходимости — он сам был цельной натурой, достойной подражания. И здесь вновь напрашивается сравнение с Садатом, который все время играл какую-нибудь роль, жил постоянно «в образе»: изображал из себя то философа, то отца нации, то хитроумного политика, то военного стратега. Многим в Египте известно, что в молодости образцом для подражания ему служил Гитлер. Это объясняется и политическими обстоятельствами: немцы в годы второй мировой войны одно время одерживали победы над англичанами в Африке, и некоторые египетские политические деятели и армейские офицеры ждали прихода в Каир Роммеля как избавителя от английской оккупации. На долгие годы внимание Садата привлекли такие фигуры, как Черчилль и Сталин. Им он тоже стремился подражать, изучал их биографии и особенно манеру их поведения. Садата преследовало желание произнести перед народом непременно историческую речь, которая бы навсегда запомнилась нации и имела решающее значение в политической жизни страны. В связи с этим он испытывал повышенный интерес к известному обращению Сталина к народу 3 июля 1941 года. По мнению ряда историков, эта речь сыграла большую роль в мобилизации советского народа на борьбу с немецкими оккупантами. Именно такую речь и хотелось произнести Садату, в чем он признался нашему послу В.М.Виноградову. Но вернемся к Насеру.

Несмотря на импозантность всего облика Насера и исходившие от его фигуры силу и уверенность, при более длительном общении с ним можно было заметить и его нервное состояние и хроническое переутомление, связанные с постоянным недосыпанием и с работой на износ. Руки у него, когда он вел сложные переговоры, нервно подрагивали, а ногти всегда были обкусаны до живого мяса.

Когда мне приходилось видеть Насера после длительного перерыва, то сразу бросалось в глаза, как быстро он стареет. Заметно прибавлялось седины, и, главное, менялось выражение глаз. Они становились все более печальными, а в последние годы его жизни — и просто тоскливыми. Разочаровывали неудачи, отход некогда близких друзей, пагубно сказалось и поражение Египта в войне с Израилем в 1967 году.

Во второй командировке в Египет, куда я прибыл 8 сентября 1970 года, мне уже не удалось увидеть Насера живым. 28 сентября он скончался, а 1 октября состоялись его похороны, на которые собрался чуть ли не весь Египет. Тут уместно вспомнить и похороны Садата, за гробом которого в окружении многочисленных солдат и полицейских шло лишь немногим более 500 человек. Даже падкие на зрелища каирцы не пошли за гробом Садата.

Когда похоронный кортеж с телом Насера направлялся из центра Каира в сторону Гелиополиса, египтяне, вышедшие проводить Насера в последний путь, не только заполнили все улицы, крыши и балконы домов, но сидели также на электрических столбах, а несколько человек, как это ни удивительно, разместились прямо на проводах. Количество задавленных и растоптанных людей во время похорон Насера неизвестно, но их было очень много. Давка была и в том месте, где собрались высшие должностные лица Египта и иностранные делегации, прибывшие на похороны.

Закрытый гроб с телом Насера установили в одном из помещений бывшего Высшего совета революционного командования. Было жарко, душно, тревожно. Масса народа толкалась в помещении и вокруг него. Время от времени кому-то становилось плохо. Сначала рухнул ближайший соратник Насера Али Сабри, а потом и Анвар Садат решил упасть в обморок, чтобы никто не смог упрекнуть его в черствости и бездушии.

Каирская знать, дипкорпус, иностранные делегации напирали друг на друга, а когда катафалк с гробом, запряженный шестеркой лошадей, сдвинулся с места, все кинулись к нему и началось столпотворение. Часть охраны прибывшего на похороны А.Н.Косыгина была заблокирована в городе, и мы (несколько наших и местных охранников и сотрудников посольства) образовали живое кольцо вокруг Косыгина и подставили под удары свои спины и ноги. Потом, видя, что опасности быть задавленной подвергается премьер-министр Цейлона Сиримаво Бандаранаике, мы впустили ее в свой круг, а потом как бы по воздуху туда влетел и последний император Эфиопии — маленький и тщедушный Хайле Селассие. До того как началась эта давка, мы успели подойти к гробу и попрощаться с Насером, навеки закрывшим свои усталые и печальные глаза.

Из многочисленных высказываний по поводу кончины Насера приведу лишь одно, запомнившееся мне из-за его точности и ясности. В беседе с нашим послом, примерно через месяц после смерти Насера, вице-президент Египта Али Сабри сказал: «Насер в силу своего абсолютного авторитета мог объединить людей с самыми различными взглядами и заставить их работать вместе, двигаться в одном направлении. Умер Насер — и все распалось».

Исторически значимая и самобытная личность Насера, его деятельность по преобразованию Египта в современное государство, его роль в Движении неприсоединения, в котором он встал в один ряд с Джавахарлалом Неру и Иосипом Броз Тито, по-прежнему вызывают интерес к нему со стороны историков, политиков, журналистов. Думаю, со временем найдется и арабский писатель, который воссоздаст его образ в литературном произведении.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.