Волнения внутри страны
Волнения внутри страны
В обществе после Мукдена уже громко порицали войну, вспоминали участие членов Императорского Дома в концессиях на Ялу, ругали Куропаткина, говорили, что давно предвидели то, что случилось, что всегда утверждали, что Япония непобедимая держава; «одни дураки называли их макаками, а не знали, что мы сами «кое-каки». Даже извозчики, эти признанные дипломаты Петербурга, по чьим высказываниям наши высокопоставленные правительственные деятели судили о настроениях крестьянства, находили, что правительство «японца и того проморгало, да и хозяин у нас… он уж и на царя больше не похож».
Учащаяся молодежь бастовала. Впрочем, это уже годами у них вошло в привычку. Недаром студентов называли «неучащейся молодежью»; рабочие все громче и громче выражали свое неудовольствие и все чаще участвовали в демонстрациях. Сборища демонстрантов у Казанского собора становились обычным явлением. Террористы опять активизировались. И только одно правительство не унывало.
«Чего вы беспокоитесь? Скоро явится флот, собранный по совету Кладо 62*; из Порт-Артура зайдут японцам в тыл — и готово!»
Порт-Артур пал. Общественное мнение обрушилось не только на Стесселя, но, стыдно сказать, и на всех защитников крепости, которые проявили чудеса храбрости 63*.
Петербург продолжал развлекаться, как обычно. Люди не унывали. Только на улицах все чаще можно было увидеть одетых в траур матерей и жен.
Я уже сказал, что брожение среди рабочих все увеличивалось. К концу 1904 года и началу следующего оно приняло необычайные размеры. Как член правления Российского электрического общества Сименс-Гальске, я должен был постоянно иметь представление о настроениях рабочих. На наших заводах, где их было несколько тысяч, пришлых было немного. Большинство были рабочие, коих и отцы, и деды служили у нас, народ, сравнительно с рабочими других предприятий, развитой, спокойный, с которым управление ладило. До сих пор с ними никаких трений не было. Но и у нас стало теперь неспокойно. Волновалась, конечно, молодежь.
Правительство уже несколько лет делало вид, что озабочено рабочим вопросом. Боясь рабочего движения, якобы признало право стачек; но к самим рабочим относилось враждебно, считая их опасным элементом; в непозволительно широком масштабе пользовалось и злоупотребляло правами усиленной охраны, и началось все это, если не ошибаюсь, в 1881 году. По малейшему поводу, а часто зря, полиция у рабочих делала обыски, их арестовывала, ссылала административным порядком и этим только подливала масла в огонь 64*.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.