Ценный труп

Ценный труп

Этим словом он как бы подал своим друзьям сигнал к бою и бросил им его как яблоко раздора; (с этой минуты) все стали соперниками друг другу, стремились подольститься к толпе, начали тайно добиваться поддержки у войска.

Юстин. Эпитома сочинения Помпея Трога

Смерть Александра не была внезапной, несколько дней он чувствовал ее холодное дыхание, – тем более странно, что царь не позаботился о наследнике.

Царь попрощался со своими воинами, прошедшими мимо его ложа, и даже утешил «некоторых особенно сильно горевавших». И вот, по словам Юстина, Александр завел разговор о преемнике:

Отпустив солдат, он спросил друзей, стоявших вокруг него: как им кажется, найдут ли они царя, подобного ему? Все молчали. Тогда он сказал им, что этого он и сам не знает, однако только он знает и предсказывает, почти видит своими глазами, как много крови прольет Македония в распрях, сколько убийств, сколько крови принесут ему как погребальную жертву.

Затем Александр завещал похоронить свое тело в храме Амона; но ни одним намеком не показал, кого он желает видеть на троне. Находившиеся подле него чувствовали, что царю осталось немного, и прямо спросили: кого он назначает наследником своей державы?

Александр ответил: достойнейшего (dignissimum). Юстин восхищается выбором Александра:

Столь велика была мощь его духа, что, хотя он оставлял после себя сына Геркулеса, брата Арридея и беременную жену Роксану, он, забывая об узах родства, своим преемником объявил «достойнейшего». И поистине, не подобало бы наследовать престол такого могучего мужа кому-либо иному, кроме столь же могучего, и столь могущественной державе достаться кому-либо другому, а не испытанным людям.

Казалось бы, решение справедливое. Но чем оно закончится, угадать нетрудно: достойнейшими считали себя все, кто был рядом с Александром. Умирающий царь понимал, что у его огромнейшего государства, сшитого из разных заплат наихудшими нитками, нет никакого будущего. Так пусть же вина за последующую вакханалию ляжет на честолюбцев, его окружавших, пусть все пожалеют, что потеряли Александра! Царь желал над своей могилой кровавого пира и добился его всего лишь одним словом.

Не восхищается поступком Александра Юстин – горькая ирония скрыта в этой похвале Александру. Уже следующее предложение этого же автора описывает первые плоды «благоразумия» Александра:

Этим словом он как бы подал своим друзьям сигнал к бою и бросил им его как яблоко раздора; (с этой минуты) все стали соперниками друг другу, стремились подольститься к толпе, начали тайно добиваться поддержки у войска. На шестой день, когда Александр уже не мог говорить, он передал Пердикке перстень, сняв с пальца. Это приостановило разгоревшуюся было распрю между его друзьями. Хотя и не словами был назначен наследник, однако было видно, что он избран по воле (умирающего).

После смерти Александра его телохранители созвали во дворце совет из ста самых влиятельных македонян. Он и должен был решить судьбу наследства почившего царя.

Хотя перстень с царской печатью достался Пердикке, но ему явно не хватало мужества и наглости Александра. Послушаем Курция Руфа.

Пердикка, поставив на виду у всех царское кресло, на котором находились диадема, одежда и оружие Александра, положил на то же кресло перстень, переданный ему царем накануне, и произнес:

– Вот тот перстень, которым царь обычно скреплял важные государственные решения, данный им лично мне; я возвращаю его вам. Хотя нельзя себе представить, чтобы разгневанные боги могли послать нам какое-нибудь другое несчастье, равное тому, которое на нас обрушилось теперь, однако величие совершенных Александром дел заставляет верить, что столь великий герой сблизил богов с человеческими делами, и они быстро примут в свой сонм того, кто исполнил предназначенное ему судьбой. Поэтому, поскольку от него остались только обычные останки смертного, мы должны прежде всего воздать должное его имени и телу, не забывая при этом, в каком городе и среди кого мы находимся и какого защитника лишились. Нужно, о соратники, обдумать и решить, как нам удержать победу, пребывая среди тех, над кем мы ее одержали. Нам нужна голова. Одна ли моя голова или много голов, – решать это в вашей власти. Вы должны знать, что толпа воинов без вождя – это тело без души. Шестой уже месяц Роксана беременна, будем ждать рождение сына, чтобы, когда он вырастет, ему с помощью богов принадлежало царство. Теперь же вы решайте, кем оно будет управляться.

Но предложение Пердикки осторожно опротестовал Неарх:

– Ни для кого не может быть удивительно, что царское величие подобает только кровным наследникам Александра. Однако ожидать еще не родившегося царя и обходить уже существующего не соответствует ни духу македонцев, ни положению вещей. Есть у царя сын от Барсины, ему и надо передать диадему.

Речи Неарха не одобрил никто. Еще бы! Ни у кого не было желания отдавать валяющуюся под ногами власть царским детям, тем более о них не удосужился позаботиться даже Александр. Предложение, более-менее удовлетворявшее всех присутствующих, поступило от Птолемея:

– Конечно, сын Роксаны или Барсины явится достойным отпрыском, чтобы управлять македонским народом, – сказал он, – однако Европе досадно будет назвать имя того, кто в основном пленник. Стоило нам побеждать персов, чтобы служить их же роду. Ведь еще законные их цари Дарий и Ксеркс со своими многочисленными армиями и флотами напрасно стремились поработить нас. Мое мнение таково: пусть те, кого Александр допускал на свои совещания, сходятся всякий раз, как будет потребность в совместном обсуждении, у его кресла, стоящего во дворце: на том, что решит большинство, и нужно всем стоять, этому должны подчиняться и все вожди, и военачальники.

Птолемей предложил некое коллективное правление; с ним согласилось большинство военачальников, ибо предполагалось, что каждому из них перепадет кусочек власти. Меньшинство поддержало Пердикку, и тот ввел в сражение секретное оружие – своего сторонника Аристона. Последний произнес:

– Когда Александра спросили, кому он передает царство, он сказал, что хочет, чтобы оно досталось наилучшему; сам же он признал за лучшего Пердикку, которому и передал перстень. Он был не один при умирающем, и царь, обведя всех глазами, выбрал из толпы друзей именно его, чтобы отдать перстень. Следовательно, ему было угодно, чтобы высшая власть была передана Пердикке.

Никто не сомневался, что предложение Аристона справедливо. Итак, все предложили Пердикке выйти вперед и взять с кресла перстень царя. Тот колебался между сильным желанием и совестливостью и притом рассчитывал, что чем сдержаннее он будет добиваться желаемого, тем настойчивее будут другие ему это предлагать. Итак, после долгих колебаний, не зная, как ему поступить, он все же отошел и стал позади тех, кто сидел ближе.

Пердикка поступил как девица, которой сделали желанное предложение о браке, но, приличия ради, следовало немного поломаться. Увы! Когда предлагают корону, необходимо хватать ее обеими руками; в этом случае сомнения непростительны. Спустя мгновение поднялся один из македонских вождей, «человек твердого характера – Мелеагр».

Раздраженный колебаниями Пердикки, он произнес:

– Да не допустят боги, чтобы судьба Александра и величие его власти легли на плечи этого человека, обычные люди этого не выдержат. Я не говорю о более знатных, чем он; вообще же людям не надо брать на себя никакой тяжести против своей воли. Не имеет значения, будете ли вы иметь царем сына Роксаны, когда он родится, или Пердикку, так как он все равно захватит власть под видом опеки. Ведь ему не нравится ни один царь, кроме еще не родившегося; при общей торопливости, вполне законной и даже необходимой, он один только высчитывает месяцы и даже предсказывает рождение сына; а вы еще сомневаетесь, готов ли он вам уступить? Клянусь богами, если бы Александр оставил нам царем вместо себя этого человека, то мое мнение таково, что из всех его распоряжений именно этого одного не следовало бы исполнять.

И напоследок Мелеагр призвал к любимому занятию людей во времена всяких смут.

– Что же вы не бежите разграблять царские сокровища? Наследником этих богатств уж конечно является народ.

Произнеся последнюю фразу, буйный Мелеагр принялся пробираться к выходу, а дававшие ему дорогу поспешили следом. Первому возмутителю спокойствия удалось собрать большую толпу воинов; «вся сходка превратилась в мятеж и раздор». Решительному Мелеагру это и было надо, но вдруг простой солдат, «неизвестный большинству македонцев», добавил к множеству «достойнейших» претендентов еще одного:

– Зачем прибегать к оружию и гражданской войне, когда у вас есть царь, которого вы ищете? Вы обходите Арридея, рожденного Филиппом, брата Александра, только что бывшего вашим царем; он участник священных церемоний и единственный теперь наследник. Чем он это заслужил? Что он сделал, что вы лишаете его прав, признанных у всех народов? Если вы ищете подобного Александру, вы такого никогда не найдете; если близкого ему, то таков один он.

Сходка вначале умолкла, обдумывая новое предложение, затем солдаты решили позвать самого Арридея. Новая кандидатура совсем не устраивала Пердикку – его помощник Пифон принялся со слезами на глазах разъяснять солдатам: какой недостойный выбор они сделали. Арридей ведь был прижит Филиппом от блудницы из Ларисы; бытовало мнение, что у принца не все в порядке с разумом.

Курций уточняет:

Но то, в чем он его упрекал, вызвало больше ненависти к нему самому, чем презрения к Арридею: ибо, жалея его, все начали ему покровительствовать.

Воинов больше устраивал безвольный царь, который не будет, подобно Александру, гонять их в трудные, опасные походы. Арридея провозгласили царем и наградили громким именем его отца – Филиппа. Мелеагр из ненависти и вражды к Пердикке решил использовать ситуацию.

Он ворвался во дворец, увлекая за собой Филиппа и крича, что в интересах государства он поддерживает только что избранного царя: пусть все проверят зрелость его возраста и сами убедятся, что он потомок Филиппа, царский сын и брат. Никакое глубокое море, никакой бурный прилив не может поднять таких волн, какими бывают движения в толпе, особенно если она упивается новой и недолговечной свободой.

К этому времени сторонники Пердикки уже приняли решение объявить царем еще не родившегося сына Роксаны; военачальников поддержали всадники. В результате между фалангой Александра и его всадниками разгорелась настоящая война. Первая кровь была пролита здесь же, у тела Александра.

Возмущенный Пердикка отзывает в сторону желающих охранять тело Александра, но ворвавшиеся силой издали мечут в него копья. Многие были ранены, когда вельможи, сняв шлемы, чтобы их легче было признать, начали просить бывших с Пердиккой не начинать распри, а уступить царю и большинству.

Пердикка бросил бесполезное оружие и призвал македонян опомниться:

– Какое восхитительное зрелище для врагов! Как они будут радоваться тому, что те, чье оружие нанесло им горестное поражение, теперь убивают друг друга и своей кровью совершают надгробные жертвоприношения теням ими же убитых врагов!

Эти слова остудили воинственный пыл соплеменников, примирились и даже обнялись Пердикка с Мелеагром. После этого было решено «провести проверку всего войска по обычаю предков». Здесь-то к Пердикке вернулась запоздалая способность действовать решительно. Он отобрал из строя македонян примерно 300 человек – тех, что наиболее возмущались и поддерживали Мелеагра; затем их отвели в сторону и в следующий миг на глазах у всего войска растоптали слонами.

Мелеагр слишком поздно понял хитрость Пердикки; он пытался укрыться в храме, но даже святость места не спасла его от смерти.

Жестокие меры ненадолго остудили горячие македонские головы: войско отправилось в лагерь, а военачальники собрались на новый совет. Чтобы лишний раз не злить солдат, номинально царем оставили Арридея, но все владения Александра решили поделить. Согласно Курцию Руфу, империю Александра разрезали на следующие куски.

Сатрапом Египта и африканских народов, ему подвластных, был сделан Птолемей. Лаомедонту была дана Сирия с Финикией, Филоту назначена Киликия, Ликию с Памфилией и с Великой Фригией должен был принять Антигон; в Карию был послан Кассандр, в Лидию – Менандр. Малую Фригию, прилегающую к Геллеспонту, сделали провинцией Леонната; Каппадокия с Пафлагонией отошла к Эвмену. Пифену было приказано управлять Мидией, Лисимаху – Фракией и прилегающими к ней понтийскими народами. Было также решено, чтобы стоящие во главе Индии, Бактрии, Согдианы и других племен на берегу океана или Красного моря обладали и военной властью в пределах подвластных им стран. Пердикка должен был находиться при царе и командовать состоявшими при нем войсками.

По словам Юстина, часть державы была предназначена и сыну Александра от Роксаны (если он родится). Самый лакомый кусок – Греция и Македония – остались за врагом Александра и Олимпиады – Антипатром.

На протяжении всех этих событий мы не упомянули о погребении Александра; и вовсе не случайно – его не было.

Курций Руф рассказывает:

Шел седьмой день, как тело царя лежало на катафалке, а мысли всех были отвлечены от ритуальных забот разрешением вопросов об устройстве государства. Нигде больше нет такого жаркого климата, как в Месопотамии; многих животных, застигнутых на голой почве, солнце там убивает. Такова сила накаленного воздуха, что все сжигается как бы огнем. Когда друзья смогли наконец отдаться заботам о бездыханном теле и вошли в зал, не заметили на теле никаких признаков тления, ни даже бледности смерти: с лица его не сошла и та живость, которая поддерживается дыханием. Так что египтяне и халдеи, которым было приказано приготовить тело по их обычаю, сначала не решались тронуть его руками, думая, что оно дышит; затем, помолившись, чтобы им, смертным, было позволено прикоснуться к божеству, они очистили тело, наполнили благовониями и положили на золотое ложе, украсив голову знаками его сана.

Заботы о доставшихся территориях вновь препятствовали военачальникам в деле похорон царя. Неизвестно, сколько бы еще тело Александра оставалось среди живых, если бы не прорицатель Аристандр из Тельмесса. На тридцатый день после смерти царя он вошел в македонское собрание и, по словам римского писателя Элиана, «сказал, что из всех царей, которые известны в истории, Александр самый счастливый и в жизни, и в смерти. Боги сказали, что земля, которая примет его тело, бывшее ранее обиталищем его души, будет счастлива и непобедима».

После этого заявления труп Александра резко вырос в цене. Начался спор за его прах; все будто забыли, что тот завещал похоронить себя в храме Аммона. Самым проворным оказался Птолемей; он выкрал тело и отправился в Египет. Пердикка начал преследовать похитителя. И все же Птолемей обманул соперника: он сделал муляж тела Александра, нарядил его в царскую одежду и уложил в персидскую колесницу, богато украшенную серебром, золотом и слоновой костью. Пока Пердикка гнался за желанной колесницей, настоящее тело Александра проселочными дорогами было доставлено в Египет.

Согласно Павсанию, Птолемей похоронил Александра по македонскому обряду в Мемфисе, но впоследствии перевез его прах в Александрию.

По свидетельству Страбона, тело Александра вначале покоилось в золотом гробу, но потом гроб похитил уже другой Птолемей, прозванный «Коккесом» (Багряным) и «Парисактом» (незаконным претендентом, узурпатором) – видимо, речь идет о Птолемее XI. Для тела великого завоевателя сделали другой гроб «из прозрачного камня» (горного хрусталя), в котором оно находилось на всеобщем обозрении около трехсот лет. По крайней мере, в 30 году до н. э., после завершения борьбы с Антонием и Клеопатрой, император Август посетил место последнего пристанища Александра. «Он осмотрел тело Великого Александра, – рассказывает Светоний, – гроб которого велел вынести из святилища: в знак преклонения он возложил на него золотой венец и усыпал цветами». Дион Кассий утверждает, что Август не только осмотрел тело, но и ощупал его, и при этом повредил нос.

Дальнейшая судьба тела Александра неизвестна.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.