Глава 36. ПРОТИВ ДВУХ ЛЬВОВ И ГРИГОРИЯ

Глава 36.

ПРОТИВ ДВУХ ЛЬВОВ И ГРИГОРИЯ

В первые же дни нового 1926 года Сталин активно включился в работу высших органов партии, которая по решению XIV съезда стала именоваться Всесоюзной коммунистической партией (большевиков), или ВКП(б), и Коминтерна. Одним из первых решений, принятых в 1926 году, было постановление ЦК ВКП(б) «о фракционной деятельности Ленинградского губкома». Суть этого постановления Сталин изложил по телефону группе ЦК ВКП(б), прибывшей в Ленинград для того, чтобы разгромить сторонников «новой оппозиции». (В группу входили члены президиума съезда Г.К. Орджоникидзе, С.М. Киров, А.И. Микоян, Н.А. Кубяк.) В январе Сталин не раз выступал в Исполкоме Коминтерна с осуждением «правого» и «ультралевого» уклонов в коммунистическом движении.

Одновременно Сталин дал теоретическое обоснование противоборства с «новой оппозицией» в брошюре «К вопросам ленинизма». Развивая ряд положений, которые были изложены в лекциях «Об основах ленинизма», Сталин придал этой теоретической работе острую политическую направленность, написав на первой же странице: «Ленинградской организации ВКП(б) посвящаю.

И. Сталин».

Каждому теоретическому положению, которое он выдвигал, Сталин противопоставлял высказывания Зиновьева, Каменева или Троцкого, которые он старался опровергнуть ссылками на Ленина. Критика Сталиным лидеров «новой оппозиции» и троцкизма сводилась к тому, чтобы показать их неверие в возможности Советской страны. Критикуя определение ленинизма, предложенного Зиновьевым («Ленинизм есть марксизм эпохи империалистических войн и мировой революции, непосредственно начавшейся в стране, где преобладает крестьянство»), Сталин утверждал, что таким образом Зиновьев принижал международное значение Советской власти, давал «национально-ограниченное определение ленинизма».

Кроме того, Сталин осуждал Зиновьева и его сторонников за подмену понятия «диктатура пролетариата» понятием «диктатура партии». Сталин писал: «Формула «диктатура партии»… может создать целый ряд опасностей и политических минусов в нашей практической работе. Этой формулой, взятой без оговорок, как бы подсказывают: а) беспартийным массам: не смейте противоречить, не смейте рассуждать, ибо партия все может, ибо у нас диктатура партии; б) партийным кадрам: действуйте посмелее, нажимайте покрепче, можно и не прислушиваться к голосу беспартийных масс, – у нас диктатура партии; в) партийным верхам: можно позволить роскошь некоторого самодовольства, пожалуй, можно даже зазнаться, ибо у нас диктатура партии, а «значит», и диктатура вождей».

Осуждая игнорирование мнения масс под лозунгом «диктатуры партии», Сталин писал: «Нельзя не вспомнить золотых слов Ленина, сказанных им на XI съезде нашей партии: «В народной массе мы (коммунисты. – И. Ст.) все же капля в море, и мы можем управлять только тогда, когда правильно выражаем то, что народ сознает. Без этого коммунистическая партия не будет вести пролетариата, а пролетариат не будет вести за собою масс, и вся машина развалится». Сталин заявлял: «Правильно выражать то, что народ сознает», – это именно и есть то необходимое условие, которое обеспечивает за партией почетную роль основной руководящей силы в системе диктатуры пролетариата».

Свою критику «новой оппозиции» Сталин венчал осуждением высказываний Зиновьева относительно перспектив построения социализма в одной стране. Сталин приводил слова Зиновьева: «Под окончательной победой социализма следует понимать, по крайней мере: 1) уничтожение классов и, стало быть, 2) упразднение диктатуры одного класса, в данном случае диктатуры пролетариата»… Чтобы еще точнее уяснить себе, – говорит дальше Зиновьев, – как стоит вопрос у нас в СССР в 1925 году, надо различать две вещи: 1) обеспеченная возможность строить социализм, – такая возможность строить социализм вполне, разумеется, может мыслиться и в рамках одной страны и 2) окончательное построение и упрочение социализма, т. е. осуществление социалистического строя, социалистического общества».

Комментируя это заявление Зиновьева, Сталин писал: «Что все это может означать? А то, что под окончательной победой социализма в одной стране Зиновьев понимает не гарантию от интервенции и реставрации, а возможность построения социалистического общества. Под победой же социализма в одной стране Зиновьев понимает такое строительство социализма, которое не может и не должно привести к построению социализма. Строительство на авось, без перспективы, строительство социализма при невозможности построить социалистическое общество – такова позиция Зиновьева. Строить социализм без возможности построить его, строить, зная, что не построишь, – вот до каких несообразностей договорился Зиновьев».

Хотя критикуя неверие в возможность победы социализма в одной стране, Сталин на сей раз не упомянул имени Троцкого, он посвятил специальную главу критике теории перманентной революции в ее интерпретации Троцким и тем самым дал понять, что позиция троцкистов совпадала с позицией Зиновьева – Каменева и их сторонников. Стараясь доказать антиленинский характер «новой оппозиции», Сталин допускал очевидные логические натяжки, а его обвинения Зиновьева и Каменева в капитулянстве перед «капиталистическими элементами», основанные на их высказываниях о перспективах социалистического строительства, были сильно преувеличенными. В то же время очевидно, что стремление Сталина доказать чуждость взглядов «новой оппозиции» политике партии и принципам ленинизма было вызвано не только политической борьбой, но и тем обстоятельством, что в позициях Зиновьева, Каменева, Троцкого Сталин усматривал сходство с позициями тех своих политических противников, с которыми он боролся большую часть свой революционной жизни.

Еще в 1907 году в статье «Лондонский съезд РСДРП» Сталин упрекал меньшевиков в недооценке революционной роли крестьянства, готовности уступать буржуазии лидерство в революции. Неудивительно, что, против «новой оппозиции» он выдвинул те же обвинения в мелкобуржуазном уклоне, что и против меньшевиков".

А в 1909 году в статье «Партийный кризис» он осуждал руководство РСДРП за отрыв от рабочих масс России, их нужд и чаяний. Теперь же, критикуя Зиновьева за тезис о «диктатуре партии», Сталин обвинял его в отрыве от масс и одновременно в политике, ведущей к расколу партии. Как и меньшевиков и иных противников большевизма, Сталин осуждал «новую оппозицию» за «идейные шатания» и «колебания» ее лидеров.

В определенной степени использование схожих обвинений было следствием того, что в 1926 году против Сталина выступали многие из тех, чью позицию он осуждал в 1907—1909 годы. Еще в 1907 году после Лондонского съезда он писал о чуждой большевикам позиции Троцкого. Известно, что, когда в 1909 году он критиковал позицию руководства РСДРП в своих статьях и проектах резолюций Бакинского комитета, Зиновьев и Каменев были в ближайшем эмигрантском окружении Ленина и несли ответственность за политику ЦК РСДРП.

Хотя на сей раз Сталин, в отличие от 1907 года, не указывал на преобладание в рядах оппозиции представителей национальных меньшинств, а в рядах сторонников большинства – представителей русского народа, это обстоятельство бросалось многим в глаза. Например И. Дейчер, находившийся тогда в СССР, замечал, что «евреи были очень заметны среди оппозиции… В то же время мало евреев было среди сталинцев и еще меньше среди бухаринцев». Пока Сталин искал идейно-политическую природу позиций Зиновьева, Каменева, Троцкого и других в истории партии, некоторые коммунисты, особенно молодые, не обремененные опытом дореволюционной борьбы, видели сходство между позицией Зиновьева-Каменева и платформой троцкистов и старались разоблачить классовую чужеродность и тех и других. В то время широкую известность получил протокол заседания кандидатской группы ВКП(б) поселка Сохондо Читинского округа. В нем было запечатлено мнение одного из членов группы Ивана Русака: «Троцкий давно начал вести раскольническую линию. Троцкий не может быть коммунистом, сама его национальность указывает, что ему нужна спекуляция. Зиновьев одно время, я помню, Троцкого осаживал на пленуме, но, видно, Зиновьев с Троцким покумились. Они ошиблись в русском духе, за этими нэпачами русский рабочий и крестьянин не пойдет».

Утверждая, что национальные предрассудки помогали борьбе против оппозиции, израильский ученый И. Недава писал о том, что «член ЦК Юрий Ларин (Михаил Залманович Лурье) руководил в Москве семинаром по антисемитизму и оставил любопытный отчет о нем… Вот какие вопросы задавали ему пытливые представители пролетариата: «Почему оппозиция на 76 процентов состоит из евреев? Как евреям удается занимать все хорошие должности? Почему евреи не хотят выполнять тяжелую работу? Почему так много евреев в университетах? Не подделывают ли они свои документы? Не станут ли евреи предателями в случае войны? Не избегают ли они военной службы? Не кроется ли причина антисемитизма в самих евреях, в их психологии, этике, традициях?»

Несмотря на наличие таких вопросов, вряд ли в партии, в которой интернационализм был основой мировоззрения, национальные предрассудки могли сыграть решающую роль. Кроме того, надо учесть, что многие видные сторонники курса Сталина были евреями (например Ярославский, Каганович, Землячка). В «школе Бухарина» было также немало лиц еврейской национальности. Однако сторонники оппозиции стали активно использовать тему антисемитизма для самообороны.

В марте 1926 года Троцкий написал Бухарину: «Мыслимое ли это дело, чтобы в нашей партии, в Москве, в рабочих коллективах, безнаказанно велась злостная антисемитская и одновременно клеветническая пропаганда?…» Вскоре Троцкий поставил вопрос об антисемитизме на политбюро, обвинив руководство в пассивности по отношению к антисемитским настроениям. Поскольку революционеры в течение многих лет повторяли, что антисемитизм присущ «черносотенной» реакции, Троцкий мог теперь утверждать, что «национал-крестьянское» «перерождение» партии приняло крайние формы и торжество контрреволюции не за горами. В то же время жупел антисемитизма мог заставить большинство политбюро проявлять сдержанность в выпадах как против него, так и против вождей «новой оппозиции».

С целью нейтрализовать провокационные утверждения о том, что в основе критики оппозиционеров лежит антисемитизм, Сталин выпустил специальное заявление о том, что ЦК борется с Троцким, Зиновьевым и Каменевым не потому, что они евреи, а потому, что они оппозиционеры. Однако это заявление было также истолковано как часть антисемитской пропаганды. В своей работе «Термидор и антисемитизм» Троцкий писал: «Каждому политически мыслящему человеку была совершенно ясна намеренная двусмысленность этого заявления, по видимости, направленная против крайностей антисемитизма, фактически же питающая их. «Не забывайте, что руководители оппозиции – евреи», – вот настоящий смысл слов Сталина, опубликованных во всех советских газетах». Получалось, что Троцкий был готов критиковать Сталина и его сторонников и за их пассивность, и за их активность в борьбе против антисемитизма.

О том, что в идейной борьбе использовалась демагогия и клевета, свидетельствовала публикация в майском номере журнала «Новый мир» за 1926 год «Повести непогашенной луны» Бориса Пильняка. Хотя в предисловии автор утверждал, что в повести не следует искать аналогий с обстоятельствами смерти М.В. Фрунзе, сходство между историей болезни предреввоенсовета и сюжетом произведения Пильняка было очевидным. Фактически Пильняк возлагал ответственность за смерть Фрунзе на Сталина, который якобы принудил пойти председателя Реввоенсовета на операцию, а затем с помощью верных ему врачей умертвил его.

На самом деле Фрунзе был тяжелобольным человеком, но упорно не слушал врачей, давно настаивавших на интенсивном лечении, а потом, в связи с ухудшением его здоровья, предлагавших операцию. В 1925 году политбюро в специальном решении обязало Фрунзе согласиться с мнением врачей (помимо Сталина за это решение голосовали и другие его члены, включая Зиновьева и Каменева). Подобные решения уже не раз принимались партийными инстанциями. В своих мемуарах А.И. Микоян довольно подробно описал, что Сталин вместе с ним и Кировым беседовал с врачами, советовавшими сделать операцию. По словам Микояна, Сталин расспросил хирурга Розанова о предполагавшейся операции, и тот убедил Сталина в необходимости таковой, сославшись на то, что иначе Фрунзе не вылечить, так как он не будет соблюдать необходимого режима.

Однако, комментируя эти события через полвека, Микоян приводил слова А.В. Снегова, утверждавшего, что «Сталин разыграл с нами спектакль… Розанова он мог и не вовлекать, достаточно ГПУ «обработать» анестезиолога. Готовясь к большим потрясениям в ходе своей борьбы за власть, говорил А.В. Снегов, Сталин хотел иметь в Красной Армии под надежным командованием верного ему человека, а не такого независимого и авторитетного политического деятеля, каким был Фрунзе. После смерти последнего наркомом обороны стал Ворошилов, именно такой верный и в общем-то простодушный человек, вполне подходящий для Сталина».

Помимо того что версия об убийстве Фрунзе не подтверждена никакими фактами, устранение человека, который полностью поддерживал Сталина и других в их борьбе против Троцкого, было бы нелепо. Этой версии противоречит и отсутствие каких-либо свидетельств о том, что в конце 1925 года ОГПУ было послушным инструментом Сталина. В то время ОГПУ находилось под властью Ф.Э. Дзержинского, лица весьма самостоятельного в своем политическом поведении, а среди руководителей ОГПУ было немало политических противников Сталина. Кроме того, известно, что Ворошилов колебался между Сталиным и Бухариным, а потому убивать Фрунзе Сталину, чтобы «опереться» на Ворошилова, было опасно.

Нелепость этой живучей версии очевидна для всех серьезных исследователей. Адам Улам писал: «Это было клеветой, и возможно, что Пильняку кто-то подсказал эту историю, чтобы нанести удар по Сталину». Комментируя неудачную операцию, А. Улам замечал: «Эта история не является из ряда вон выходящей. Если почитать партийные газеты этого периода, то часто можно найти жалобы на некомпетентность кремлевской медицинской службы, шокирующие истории о том, как врачи объявляли старого революционера здоровым, в то время как он терял сознание и умирал сразу же после выхода из больницы, и многие подобные истории. Можно заподозрить, что, как и все прочее, российская медицина была разрушена революцией и все еще не оправилась от потрясений. В случае серьезных заболеваний или даже при необходимости совершить небольшую операцию многие партийные деятели обращались за медицинской помощью за границу (как это сделал Троцкий, поехав в Берлин для удаления полипов в носоглотке)».

Фрунзе был не единственным, кому неудачно сделали операцию. У Ленина после операции по удалению пули, проведенной в апреле 1922 года, начались параличи, которые закончились инсультом. К замечаниям Улама можно добавить, что ошибки врачей не редкость. В 1999 году президенту США Б. Клинтону был представлен доклад о том, что в Америке ежегодно до 50 000 смертей вызвано ошибочными диагнозами врачей и неверно проведенными операциями. Если такое творилось в самой богатой и развитой стране мира в конце XX века, то что же можно было ожидать от разоренной России в начале XX века?

Хотя экземпляры журнала «Новый мир» с повестью Пильняка были конфискованы, «примечательно, – отмечал А. Улам, – что для Пильняка и редактора в то время не было никаких последствий… То ли из презрения ко лжи, то ли из-за расчетливой сдержанности, а может быть, и от того, и другого Сталин предпочел не реагировать на клевету, которая даже в демократическом обществе обеспечила бы достаточные основания для уголовного судебного преследования ее автора и издателя». Сталин предпочел не ввязываться в очередную интригу, а продолжал атаковать оппозицию за ее отход от ленинизма в его интерпретации, что предполагало прежде всего веру в возможность построения социализма в одной стране.

Свой доклад «О хозяйственном положении Советского Союза и политике партии», который он сделал по итогам апрельского (1926) пленума ЦК ВКП(б) перед активом ленинградской партийной организации, Сталин целиком посвятил вопросам экономического развития страны. Он объявил, что начался второй этап развития нэпа. По его словам, первый этап был связан с восстановлением сельского хозяйства, что позволило создать внутренний рынок в стране, наладить производство сельскохозяйственного сырья для промышленности и обеспечить население продовольствием. Второй этап нэпа – это «прямое развертывание индустриализации».

Развитие промышленности, отмечал Сталин, позволит решить проблему товарного голода. Вместе с тем Сталин подчеркивал, что индустриализация страны будет по-настоящему эффективной, если она будет сопровождаться приоритетным производством средств производства. Он говорил: «Индустриализация должна пониматься прежде всего как развитие у нас тяжелой промышленности и, особенно, как развитие собственного машиностроения, этого основного нерва индустрии вообще. Без этого нечего и говорить об обеспечении экономической самостоятельности нашей страны».

Отмечая, что страна не может следовать тем путем, которым следовали другие страны при накоплении средств для индустриализации (ограбление колоний или побежденных стран, сдача в концессии своих естественных богатств и предприятий), Сталин подводил к выводу, что СССР может изыскать средства для развития промышленности лишь путем собственных сбережений, путем «социалистического накопления». В этих целях Сталин призывал энергично бороться с расхищением государственной собственности. Пересказав содержание публикации в «Комсомольской правде» о расхитителе, Сталин подчеркивал: «Заслуживает тут внимания не столько сам вор, сколько тот факт, что окружающая публика, зная о воре, не только не боролась с ним, а, напротив, не прочь была хлопать его по плечу и хвалить его за ловкость, ввиду чего вор стал в глазах публики своего рода героем… Когда ловят шпиона или изменника, негодование публики не знает границ, она требует расстрела. А когда вор орудует на глазах у всех, расхищая государственное добро, окружающая публика ограничивается смешками и похлопыванием по плечу. Между тем ясно, что вор, расхищающий народное добро и подкапывающийся под интересы народного хозяйства, есть тот же шпион и предатель, если не хуже… Таких воров у нас сотни и тысячи. Всех не изведешь с помощью ГПУ».

Сталин осудил и чрезмерное расточительство при расходовании государственных средств: «У нас царит теперь разгул, вакханалия всякого рода празднеств, торжественных собраний, юбилеев, открытий памятников и т. д. Десятки и сотни тысяч рублей ухлопываются на эти «дела». При этом Сталин замечал: «Знаменательнее всего то, что у беспартийных замечается иногда более бережное отношение к средствам нашего государства, чем у партийных. Коммунист действует в таких случаях смелее и решительнее… Объясняется это, пожалуй, тем, что коммунист иногда считает законы, государство и т. п. вещи делом семейным. Именно поэтому иному коммунисту не стоит большого труда перешагнуть, наподобие свиньи (извиняюсь, товарищи, за выражение), в огород государства и хапнуть там или показать свою щедрость за счет государства».

Критикуя лидеров оппозиции, Сталин как рачительный хозяин обращал внимание на то, что они были готовы рассуждать о мировой революции и «термидоре», но уходили от будничной, нелегкой работы по управлению сложной государственной машиной. Однажды Сталин предложил Микояну заменить Каменева на посту наркома внутренней и внешней торговли. Уговаривая Микояна принять новое назначение, от которого тот долго отказывался, Сталин приводил следующие аргументы: «Новое дело – трудное, это правильно. Но скажи, вот Каменев работает. Чем и как он может лучше вести дело? Ничем. Почему? Потому что во многих вопросах внутренней экономической политики Каменев не разбирается, работает поверхностно, ничего не знает о заготовках, плохо разбирается в сельском хозяйстве и других вопросах… А в этих вопросах ты много развит… Во внешней торговле Каменев также не понимает и не имеет опыта… Каменев вел мало практической работы в наркомате – он больше был занят своей политической оппозиционной деятельностью, а ты будешь работать по-настоящему и дело пойдет».

Забросив государственные дела, вожди оппозиции готовили новое наступление. В начале июня 1926 года в подмосковном лесу состоялось тайное собрание сторонников оппозиции, организатором которого был заместитель военного наркома М.М. Лашевич. Было известно, что Зиновьев использовал коминтерновский аппарат для подготовки и распространения материалов оппозиции.

Летом 1926 года «новая оппозиция» и троцкисты объединились. Программным документом так называемой объединенной оппозиции стало «Заявление 13-ти», подписанное Троцким, Зиновьевым, Каменевым, Крупской, Пятаковым, Лашевичем, Мураловым и другими. Несмотря на целый ряд обоснованных замечаний о наличии острых проблем в стране (отставание в развитии промышленности, рост безработицы и розничных цен и т. д.), о невнимании правительства к нарастанию кризисных явлений в экономике, растущей бюрократизации в партии, «Заявление» по сути повторяло вывод «Письма 46» 1923 года о том, что решение этих сложных проблем требует прежде всего смены руководства.

Зиновьев, Каменев, Лашевич и другие, которые еще два года назад клеймили Троцкого и его сторонников за нападки на руководство и аппарат партии, теперь подписали заявление, в котором говорилось: «Сейчас уже не может быть никакого сомнения в том, что основное ядро оппозиции 1923 года, как это выявила эволюция руководящей ныне фракции, правильно предупредило об опасностях сдвига с пролетарской линии и об устрашающем росте аппаратного режима». В свою очередь Троцкий тоже выступил с заявлением: «В «Уроках Октября» я связывал оппортунистические сдвиги политики с именами Зиновьева и Каменева. Как свидетельствует опыт идейной борьбы в ЦК, это было грубой ошибкой. Объяснение этой ошибки кроется в том, что я не имел возможности следить за идейной борьбой внутри семерки и вовремя установить, что оппортунистические сдвиги вызывались группой, возглавляемой Сталиным против тт. Зиновьева и Каменева».

Бывшие противники отрекались от обвинений в адрес друг друга, объединяясь против нового общего врага – Сталина. В этих целях было вновь использовано ленинское «Письмо к съезду». Авторы «Заявления» подчеркивали: «Вместе с Лениным, который ясно и точно формулировал свою мысль в документе, известном под именем «Завещания», мы на основании опыта последних лет глубочайшим образом убеждены в том, что организационная политика Сталина и его группы грозит партии дальнейшим дроблением основных кадров, как и дальнейшими сдвигами с классовой линии».

Дискуссия на июльском пленуме 1926 года приобрела исключительно острый характер. Сталин выступал трижды. В ответ на требования оппозиции он предал огласке ленинское «Письмо к съезду» и еще три неизданных письма Ленина. В свою очередь, оппозиции было предъявлено обвинение в создании подпольных организаций в ряде городов страны. Резкой критике была подвергнута статья Я. Оссовского, опубликованная в журнале «Большевик», в которой он ставил вопрос о невозможности сохранения единства в ВКП(б). Дискуссия была настолько напряженной, что после одной из своих эмоционально насыщенных речей против оппозиции Ф.Э. Дзержинский умер от сердечного приступа.

Как ни старался Сталин и его сторонники сосредоточить внимание на актуальных проблемах развития страны, оппозиция, обвинявшая руководство партии в «национал-крестьянском» уклоне и измене делу мировой революции, навязывала дискуссии по международным вопросам, которые в значительной степени носили схоластический характер. Бурные дебаты вызвал вопрос об отношении руководства партии к так называемому Англо-русскому комитету, представлявшему собой контактную организацию между британскими профсоюзами и ВЦСПС. Оппозиция утверждала, что, поддерживая отношения с Англо-русским комитетом, руководство ВКП(б) сотрудничает с ренегатами рабочего движения и тем самым обрекает на провал классовую борьбу английского пролетариата. В ответ Сталин осуждал «теорию перепрыгивания через неизжившее себя движение» и проводил параллели между отношением оппозиции к текущим событиям в Англии и позицией Каменева в апреле 1917 года, а также с поведением Троцкого в Бресте. Правда, эти сравнения трудно назвать обоснованными. Жаркие споры разгорелись по вопросу, который был явно вне сферы влияния советских коммунистов: исход классовых баталий в Англии и поведение британских профсоюзов вряд ли зависели от позиции ВКП(б).

Пленум укрепил позиции Сталина. В состав кандидатов в члены политбюро были введены многие его сторонники: Г.К. Орджоникидзе, А.И. Микоян, С.М. Киров (каждый из них подолгу работал в Баку), ученик Сталина по работе в орготделе ЦК Л.М. Каганович, а также бывший троцкист, но затем активный борец против оппозиции А.А. Андреев. По решению пленума организатор тайного собрания в подмосковном лесу Лашевич был исключен из ЦК, а еще до этого снят с поста заместителя военного наркома. Зиновьев был выведен из политбюро и вскоре снят с поста председателя Коминтерна.

Однако «объединенная оппозиция», потерпев поражение в июле 1926 года, не сложила оружие. Уже в августе Зиновьевым и Троцким было подготовлено «Обращение в ЦК», в котором утверждалось, что «верхушка сталинской фракции» пожелала «обеспечить перевес Сталина над Томским, Рыковым, Бухариным». Очевидно, что оппозиция, которая еще в конце 1925 года пугала Сталина и его сторонников угрозой подчинения Бухарину, теперь рассчитывала добиться раскола среди победителей, запугивая Бухарина, Рыкова и Томского угрозой подчинения Сталину. Одновременно лидеры оппозиции решили обратиться к партийным массам.

На гектографах, стеклографах и пишущих машинках оппозиционеры размножали свои призывы и обращения. 1 октября 1926 года Троцкий, Зиновьев, Пятаков, Радек, Смилга, Сапронов и другие выступили с пропагандой своих взглядов на собрании партийной ячейки московского завода «Авиаприбор». Однако собрание приняло резолюцию (78 голосами за, 21 против), осуждавшую оппозицию, и потребовало от МК ВКП(б) принять решительные меры по борьбе с оппозицией, «не останавливаясь перед мерами организационного характера». Зиновьеву, который пытался выступить на ленинградском заводе «Красный путиловец», не дали завершить свою речь. С 1 по 8 октября в партийных ячейках Москвы и Ленинграда, на собраниях которых присутствовало 87 388 человек, за оппозиционеров проголосовало лишь 496.

Попытки Троцкого использовать гипнотическую силу своего красноречия провалились. Дейчер писал: «Впервые за почти тридцать лет, впервые с тех пор, как он начал свою карьеру как революционный оратор, Троцкий обнаружил, что он стоит беспомощно перед толпой. Его самые неоспоримые аргументы, его гений убеждения, его мощный, звенящий металлом голос не помогали перед лицом возмущенного рева, который его встретил. Оскорбления, которым подверглись другие ораторы, были еще более грубыми. Ясно, что первое совместное обращение оппозиции к партийному мнению кончилось провалом».

Рабочая аудитория, симпатии которой пытались завоевать лидеры оппозиции, могла откликнуться на разоблачение растущего бюрократизма и критику нэпа, который привел к возрождению социального расслоения. Однако эта аудитория не могла не видеть, что нэп вывел страну из разрухи. Заявление Сталина на XIV партсъезде о том, что сельское хозяйство страны в 1925—1926 годы достигнет 91% довоенного уровня, а промышленность – 93% довоенной нормы, оправдывалось. В то же время провозглашение Сталиным начала второго этапа нэпа – периода «прямой индустриализации» и постановка им задачи построения социализма в одной стране внушали новые надежды трудящимся на улучшение жизни и одновременно отражали стремление народов СССР к экономической и политической независимости.

«Поход в массы» оппозиции не был еще завершен, когда ее лидеры осознали провал своей очередной кампании. 4 октября 1926 года Троцкий и Зиновьев направили в политбюро письмо с предложением прекратить полемику. На заседании политбюро 11 октября Сталин констатировал: «Не подлежит сомнению, что оппозиция потерпела жестокое поражение. Ясно также, что возмущение в рядах партии против оппозиции растет». Теперь Сталин мог диктовать оппозиции свои условия, и он поставил вопрос значительно резче, чем в декабре 1925 года, когда выступал против «отсечения» лидеров оппозиции: «Можем ли мы сохранить лидеров оппозиции, как членов ЦК, или нет? В этом теперь главный вопрос». Условия, которые поставил Сталин вождям оппозиции, включали их безусловное подчинение решениям руководства, признание их действий ошибочными, разрыв со сторонниками оппозиции в Коминтерне. В качестве уступок оппозиции Сталин согласился смягчить тон критики, признать право оппозиционеров отстаивать свои взгляды в партийных ячейках и излагать свои взгляды на съезде партии в дискуссионном листке. 16 октября лидеры оппозиции в коллективном письме обязались прекратить полемику.

Однако публикация Максом Истменом в «Нью-Йорк таймс» ленинского «Письма к съезду», подозрение, что публикация была осуществлена по совету Троцкого, публичное объявление Троцким Сталина «могильщиком революции» не способствовали разрядке в отношениях между руководством и оппозицией. Провалился и расчет на раскол между Сталиным и Бухариным. 26 октября 1926 года на партконференции Бухарин, который, очевидно, не забыл обвинений оппозиции в его адрес в связи с лозунгом «обогащайтесь!», подверг очень резкой критике лидеров оппозиции.

На этой конференции доклад об оппозиции и внутрипартийном положении сделал 1 ноября 1926 года И.В. Сталин. В докладе, получившем название «О социал-демократическом уклоне в нашей партии», Сталин подробно разобрал историю создания «объединенной оппозиции», а также историю многих теоретических вопросов (о возможности победы социалистической революции в одной стране, о перманентной революции, о неравномерности развития капитализма и т. д.). Этот историко-теоретический анализ был необходим Сталину для того, чтобы доказать беспринципность «объединенной оппозиции» и ее разрыв с ленинизмом.

Как и во всех своих предыдущих выступлениях и статьях этого периода, Сталин подчеркивал, что «основной вопрос, разделяющий партию с оппозиционным блоком, – это вопрос о том, возможна ли победа социализма в нашей стране, или, что то же, каков характер и каковы перспективы нашей революции». «В чем состоит эта разница?» – ставил вопрос Сталин и отвечал: «В том, что партия рассматривает нашу революцию как революцию социалистическую, как революцию, представляющую некую самостоятельную силу, способную идти на борьбу против капиталистического мира, тогда как оппозиция рассматривает нашу революцию как бесплатное приложение к будущей, еще не победившей пролетарской революции на Западе, как «придаточное предложение» к будущей революции на Западе, как нечто, не имеющее самостоятельной силы».

Сталин потребовал «отказа оппозиционного блока от его принципиальных ошибок» и недопущения «наскоков» на ленинизм и «попыток ревизии» ленинизма. Он призывал: «поменьше болтовни, побольше творческой положительной работы, вперед за социалистическое строительство». И выражал надежду, что «в ходе отражения наскоков оппозиции партия сплотилась, как никогда, на основе социалистических перспектив нашего социалистического строительства».

Заслушав выступления Зиновьева, Каменева, Троцкого и других в ходе дискуссии по его докладу, Сталин был более резок. В заключительном слове он выдвинул «объединенной оппозиции» ультиматум из восьми пунктов, в каждом из абзацев которого были такие слова: «Партия не может и не будет больше терпеть…»

Состоявшийся накануне XV партконференции объединенный пленум ЦК и ЦКК ВКП(б) исключил Троцкого из политбюро, а Каменева освободил от обязанностей кандидата в члены политбюро. Правда, они, как и Зиновьев, остались членами ЦК. Однако, поскольку ЦК к этому времени превратился в довольно большое собрание (63 члена и 42 кандидата), очевидно, что впервые после Октябрьской революции Каменев, Зиновьев и Троцкий утратили статус высших руководителей страны.

Формально признав «волю партии», члены «объединенной оппозиции», имевшие многолетний опыт подпольной работы, брали на вооружение старые методы борьбы, которыми они пользовались в ходе подготовки русских революций. По словам И. Дейчера, «они собирались небольшими группами на кладбищах, в лесах, на окраинах городов и т. д.; они выставляли охрану и патрули для защиты своих митингов». В стране была создана параллельная оппозиционная компартия «большевиков-ленинцев», действовавшая в подполье. Оппозиционеры собирали партвзносы, создавали свои обкомы, райкомы, ячейки. У них имелись местные комитеты в Москве, Ленинграде, Харькове, Одессе, в городах Грузии, Урала, Сибири. Во время XV конференции оппозиционеры провели параллельную конференцию. В Москве, Ленинграде и Харькове были созданы подпольные типографии. Как и в годы дореволюционного подполья, «большевики-ленинцы» под руководством Троцкого, Зиновьева, Каменева и других готовились к затяжной борьбе.

Оценивая перспективы оппозиции, Сталин заявлял: «Я думаю, что они рассчитывают на ухудшение положения в стране и партии… Но раз они готовятся к борьбе и ждут «лучших времен», чтобы возобновить открытую борьбу с партией, то и партии зевать не полагается». Сам Сталин не складывал оружия. 7 декабря 1926 года он выступил на VII расширенном пленуме ИККИ с очередным развернутым докладом, посвященным оппозиции, под названием «Еще раз о социал-демократическом уклоне в нашей партии».

Поскольку на сей раз Сталин обращался к международной аудитории, менее знакомой с подоплекой текущих событий, то он постарался представить более глубокие исторические и теоретические обоснования борьбы против «объединенной оппозиции». Сталин показал конфликт с Троцким, Зиновьевым и другими в контексте истории внутрипартийной борьбы среди большевиков начиная с 1903 года и попытался объяснить идейно-политическую платформу оппозиции классовыми факторами (влияние непролетарских классов на пролетариат, наличие разных слоев в пролетариате).

В то же время Сталин обратил особое внимание на международные аспекты полемики с оппозицией. Он решительно отвергал обвинения оппозиции в измене советского руководства международному пролетариату. «Дело изображается так, как будто стоит пролетариат СССР и перед ним два союзника – мировой пролетариат, который готов опрокинуть немедля свою буржуазию, но ждет нашего предпочтительного согласия на это, и наше крестьянство, которое готово помочь пролетариату СССР, но не вполне уверено, что пролетариат СССР примет эту помощь. Это, товарищи, детская постановка вопроса». Считая, что строительство социализма в СССР – это лучший способ поддержать международный пролетариат, Сталин говорил представителям зарубежных компартий, что неверие в построение социализма в одной стране открывает дорогу капиталистической альтернативе: «Строим ли мы для того, чтобы унавозить почву для буржуазной демократии, или для того, чтобы построить социалистическое общество, – в этом теперь корень нашей строительной работы».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.