Вместо послесловия

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Вместо послесловия

Мы совсем недавно перевалили через рубеж третьего тысячелетия и еще можем оглянуться на стремительно удаляющийся от нас XX век. Для нового поколения молодежи «поющие шестидесятые», первая оттепель хрущевской поры, время такое же давнее, как для моего Первая мировая война. Новый ускоряющийся ритм жизни, Интернет, мгновенно связывающий континенты и грозящий заменить книги, – почти как у Рея Бредбери в «461° по Фаренгейту». Победное шествие постмодернизма и других суперсовременных течений в искусстве, отменивших рифмы и ритм в стихах, мелодию в музыке и похожесть в рисунке. Объявление нравственности в литературе устаревшим атавизмом. Диктатура силовых структур и продажных чиновников вместо демократии. Поглотившая все коррупция, проникающая во все эшелоны власти. Все как будто призвано разделять людей, отталкивать их друг от друга. Не кажутся ли по-детски наивными сегодня знаменитые строки Булата Окуджавы, пением которых заканчивались когда-то многотысячные фестивали авторской песни «Возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке»?

Помню, где-то еще в начале 90-х годов Булат сказал мне: «Как все поменялось вокруг. Ведь когда-то мы были в авангарде, а теперь все наоборот. Мы в арьергарде». Справедливость его слов за последние годы стала очевидной. При распаде единого политического, экономического и культурного пространства на просторах бывшего Союза авторская песня из неподцензурного и крамольного искусства 60-х превратилась в одно из последних немногих средств объединения людей, борьбы за души следующего поколения, разъедаемые наркотиками, национализмом и криминалом. Если раньше ее основой было свободное дыхание в несвободной стране, атака лживого авторитарного строя, то теперь она старается отстоять те немногие духовные ценности, которые еще сохранились в людских душах.

Несмотря на то что первое поколение поющих «шестидесятников» навсегда осталось в прошлом веке, а на смену ему так и не пришла новая поэтическая когорта поющих поэтов, потребность в песне осталась. Не случайно каждый год, так же как и прежде, собирают тысячи участников многочисленные фестивали в России и за рубежом. Пока есть потребность петь вместе, пока существует не поддающееся разрушению единое песенное пространство, остается надежда на будущее.

Оборачиваясь назад, я могу сказать, что вряд ли был советским поэтом, зато был советским научным работником и всю сознательную жизнь работал на оборону своей страны. Данное обстоятельство никогда не мучило мою совесть. Хотя я отлично понимал, что способствую созданию орудий убийства, которые попадут в руки людей, которым их доверять нельзя. Параллельно существовали как бы два разных человека. Первый – Городницкий-поэт, автор стихов и песен, которого, после доноса в 1968 году, когда он попал в «черные списки», пятнадцать лет не печатали, запрещали выступать с песнями, вымарывали фамилию из театральных афиш.

В то же время был второй Городницкий – научный работник. В те времена еще не было компьютеров, а разные отделы КГБ, похоже, не соприкасались друг с другом. Поэтому в своей второй ипостаси я являлся, хотя в анкете и было написано «беспартийный еврей», ученым, успешно работавшим на оборону Советского Союза. В загранрейсах я вел себя прилично, не пытался сбежать на Запад, контрабанду и антисоветскую литературу не провозил, а главное – работал над актуальнейшими проблемами для нашего славного Военно-морского флота. Я честно работал на оборону своей Родины, считая, что делаю правильное, святое дело. Как ученый, которого замечательно сыграл Алексей Баталов в фильме «Девять дней одного года».

Что же касается песен, то были поэты и авторы, которые действительно являлись диссидентами. Например, Александр Галич или мой друг Юлий Ким, писавший в молодости обличительные антисоветские песни. Я же никогда этого не делал. Поэтому, когда теперь многие поэты и барды начинают бить себя в грудь и кричать, что они были героями и боролись с Советской властью, я всегда подчеркиваю, что никогда не был диссидентом. Я был нормальным советским гражданином. Однако все стихи и песни, которые я писал, я писал без цензуры «сверху». Ни я, ни Юрий Визбор и Булат Окуджава, бывшие членами партии, ни Новелла Матвеева, ни Владимир Высоцкий никогда не воевали с советской властью. Это власть, сразу поставившая авторскую песню вне закона, воевала с нами, поскольку любая попытка свободно дышать и говорить в несвободном государстве сама по себе уже являлась крамолой. Не случайно в те времена социалистический реализм определялся как «восхваление начальства методами, доступными его пониманию».

В последнее время я ловлю себя на том, что все чаще оглядываюсь в прошлое. Старые друзья и собеседники уходят один за другим, а новых заводить поздно. Как гласит восточная мудрость, тот, кто сажает деревья под старость, уже не может надеяться, что будет сидеть в тени их ветвей.

Память начинает подводить, особенно по части всего недавнего. «Память, как зрение, делается дальнозоркой: помню войну и не помню, что было вчера». Среди постоянной суеты текущих дел, шумного громыхания сегодняшних буден и ежедневных телевизионных и интернетовских страшилок, в моих ушах все явственнее звучат негромкие струнные аккорды давно умолкших гитар.

Может быть, и впрямь пора собираться на собственную малую планету?

Мала планета, названная мной, —

В диаметре – лишь девять километров.

Она между Ураном и Луной

Летит в потоке солнечного ветра.

Моей заслуги в том особой нет,

Но, полагаю, радоваться стоит,

Что между малых солнечных планет

И этот затесался астероид.

Когда с Землею оборвется нить,

Приятно все же, что ни говорите,

Свой образ для потомков сохранить,

Летя всегда по собственной орбите.

Когда-нибудь, во времени ином,

Такими же вот звездными ночами,

Ее найдет на карте астроном,

Прочтет названье и пожмет плечами.

А кто захочет встретиться со мной,

Поставит диск и поглядит в окошко,

Где над Москвою в темноте ночной

Сияет ярко млечная дорожка.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.