Случайные слова, случайные поступки…
Случайные слова, случайные поступки…
Сколь часто мы делаем что-то, говорим о чем-то совершенно не задумываясь. Слова вылетают словно без нашего участия, жест происходит будто сам по себе. Люди не осознают их. Да и что осознавать, мало ли что скажется или сделается – просто так, по неведению, на автопилоте…
Но оказывается, следить за словами, контролировать жесты и детали поведения стоит. Недаром же раньше существовало множество поверий, по которым не следовало говорить определенные слова («чтоб тебя черт побрал», «поди ты к лешему», «дьявол тебя забери» и прочее), запрещалось бросать вслед уходящему мусор (выметать из избы), кидать на дорогу колья и веревки. Конечно, мы, образованные люди ХХI века, сочтем все это допотопными приметами, посмеемся над «глупыми предками» и… будем явно не правы. Конечно, не каждое сказанное слово как лыко в строку, но ведь слова обычно облекаются в дела. Да что говорить – слова имеют обыкновение сбываться, даже если они случайны…
Чаще всего слова-предчувствия и жесты-символы встречаются в рубежные периоды. И случаются они даже не у ясновидящих пророков, а у простых у людей, далеких от мистического взгляда на жизнь. И уж никто из них не претендует на звание предсказателей.
Легендарный Александр Вертинский, поэт-композитор и певец-актер, выступал на заре ХХ века под маской поэтического Пьеро. Как известно, этот грустный персонаж был старинным героем итальянской комедии дель арте. Правда, со времен Возрождения, когда возник этот герой, он претерпел уже множество изменений. Вот и молодой певец Вертинский мыслил его как альтер эго поэтической души, не понимаемой сытой буржуазной публикой, неким отверженным духа посреди пира пошлости.
Но в концертах Вертинский всегда следовал старинной традиции – костюм его Пьеро состоял, как полагалось в веках, из белоснежной атласной куртки свободного покроя, белой шапочки и конечно же белого шелкового плаща. Зрители, особо зрительницы, были в восторге от такой элегантности. Александра Николаевича даже прозвали «белым романтиком».
Вот только зрители ХХ века и не подозревали, что в те времена, когда возник грустный Пьеро, белый цвет считался цветом несчастья, даже траурные одежды были белыми. Но однажды, следуя какому-то мрачному наитию, Вертинский заказал точно такое же одеяние для своего Пьеро, но… черного цвета. Наверное, певец-актер решил, что сейчас именно черный цвет лучше подчеркнет грусть песен его Пьеро.
И вот Вертинский первый раз появился на концерте в черном костюме Пьеро. Шел вечер 26 октября 1917 года. Публика встретила и черного поэта с восторгом. Любовь не убьешь цветом. Но сам Вертинский – романтическая душа, трепетная натура – вернулся после концерта в мрачнейшем расположении духа. Что такое – он и сам не понимал. Но мир мерещился в черном свете…
На другой день грянула революция – та самая, Октябрьская, которую потом будут весь век отмечать почему-то в ноябре. И действительно, весь мир еще долго будет пребывать в черном свете, а несчастья сыпаться как из рога изобилия…
Другой пример случайного предсказания – литературный вечер современной поэзии и прозы в Ленинграде 25 февраля 1925 года. Зал Государственной академической капеллы на Мойке, 20. Анна Ахматова читает свое стихотворение, посвященное Сергею Есенину. Строки странны, если не сказать больше…
Так просто можно жизнь покинуть эту,
Бездумно и безбольно догореть.
Но не дано Российскому поэту
Такою светлой смертью умереть…
Скорбно пафосные строки… Но ведь один поэт пишет другому поэту. А у них, поэтов, свои взаимоотношения со смертью – они с ней всегда на «ты». Но дальше идет что-то невообразимое:
Всего верней свинец душе крылатой
Небесные откроет рубежи,
Иль хриплый ужас лапою косматой
Из сердца, как из губки, выжмет жизнь.
Ну а это каково? Мало того что в первом четверостишии Ахматова практически прямо сказала, что смерть поэта – не его рук дело: ему не дано умереть собственной смертью, значит, ее принесет кто-то извне. Недаром до сих пор не умолкают споры о том, сам ли поэт повесился в ленинградской гостинице «Англетер», или ему помогли люди из органов. Но во втором четверостишии Ахматова, гадая, каким будет выглядеть «помощник смерти для поэта» – пулей или петлей с «хриплым ужасом», совершенно четко обрисовывает картину, как хрипит повешенный и жизнь уходит из него по капли, по вздоху, по хрипу…
Впрочем, и эти строки были для Ахматовой всего лишь поэтической метафорой. Скорее всего, она просто хотела сказать, что для российского поэта и смерть трагична, как вся жизнь. Но вышло по-иному. Ее описание хрипа в петле абсолютно предвосхитило смерть Сергея Есенина. И ведь стихотворение это было написано еще за 10 месяцев до трагедии в «Англетере»!
И уж совершенно поразителен случай невольного пророчества, произошедший с Борисом Пастернаком и Мариной Цветаевой. Вот как рассказал об этом Константин Паустовский, великий писатель земли русской и чрезвычайно интуитивный человек. В начале войны в день, когда Цветаева собиралась в эвакуацию из Москвы в Елабугу, к ней, чтобы помочь в сборах, пришел молодой тогда еще поэт Борис Пастернак. Чемоданы в то время были хлипкими, чтобы они не раскрылись, не лопнули в самую неожиданную минуту, их обычно перевязывали для прочности веревками. Вот Пастернак и принес самую прочную веревку, какую сыскал. Чтобы Марина Ивановна не сомневалась, сказал: «За ее прочность я ручаюсь! Она все выдержит, хоть вешайся на ней!» Каков же был потом ужас Пастернака, когда ему рассказали, что именно на его хваленой веревке Цветаева и повесилась, не пережив тягот и унижения…
Вот вам и случайные слова, случайные поступки!
Данный текст является ознакомительным фрагментом.