Щ

Щ

ЩЕПАЧИХА

(2010)

Мое убежище. Автономное плавание. Там и лошади, и охота, и монтажная, и спортзал, и футбол, и теннис, и хозяйственные дела… Казалось бы, совершенно праздная жизнь, а ни минуты свободной нет.

Плюс – только те люди, которых мне хочется видеть в данный момент… (XV, 46a)

ЩОРС ЛЕНА

(1993)

Увлечений было много…

Из-за одного висел на одной руке на одиннадцатом этаже на балконе в «Доме на набережной»… Лена Щорс – была такая девушка.

Там была компания старше меня, не слабая такая: Миша Буденный, Валера Полянский – высокопоставленная компания, элита, дети элиты. Лена Щорс была пикантная девушка, с большой грудью, с серыми бархатистыми глазами. И однажды у нее дома, пытаясь поразить компанию, я запел песню Галича: «У лошади была грудная жаба». «А маршал, бедный, мучился от рака, / Но тоже на парады выезжал, / Он мучился от рака, но, однако, / Он лошади об этом не сказал». Совершенно забыв, что там был Миша Буденный. В общем, меня тихо вывели оттуда на лестничную площадку и закрыли за мной дверь. А нужно знать, что это был за дом! Вот тогда я впервые почувствовал, что такое быть оскорбленным. Наверное, происхождение дало себя знать…

Я позвонил в дверь обратно. Открыли. Я вошел. Они танцевали. Я выпил что-то, вышел на балкон и сказал: «А вот это вы можете сделать?» Перелез через балкон на одиннадцатом этаже и повис не наверху, на перилах, а внизу, отпустив одну руку. Мне было четырнадцать лет…

И когда они наклонились, чтобы вытащить меня, я абсолютно точно помню, что ужас на их лицах носил совершенно другой характер: что будет, если из «их квартиры»… и так далее. Это не испуг, что человек разобьется, а испуг, что разобьется у нас.

Я не взял их руку. Подтянулся сам обратно и ушел. (III, 2)

(2007)

Мне очень нравилась Лена.

Она была не по годам хорошо сложена, что называется, созрела, и это распаляло подростковое воображение, создавало обманчивое впечатление, будто заветное, то, о чем так сладко мечталось, вот-вот произойдет.

Разумеется, я не мог признаться Лене, что учусь в младших классах. Почему-то казалось, она не станет общаться с малолеткой. Чтобы не рисковать, накинул себе пару годков. Все бы ничего, внешне я соответствовал заявленному возрасту, но… и так-то учился неважнецки, серединка на половинку, а тут для конспирации взял в руки учебники старшеклассников и окончательно поплыл… (II, 57)

«ЩУКА»

(1993)

Интервьюер: Как Вы попали в Щукинское училище?

У меня никогда не возникало вопроса, кем я стану.

Я до Щукинского училища работал в театре, играл актером в Театре Станиславского, учился в их студии.

Еще будучи школьником, играл беспризорника в пьесе Крона «Винтовка 392116». Играл я, конечно, ужасно, как понимаю теперь… Но импровизацией, подражанием, дуракавалянием я занимался усиленно.

В Щукинское я поступил в то же лето, когда снимался в фильме «Я шагаю по Москве», в шестьдесят втором году… Позже, перейдя во ВГИК, я понял, что Училище было замечательным…

Что Вы читали, если помните, на вступительных в Щукинском?

Помню прекрасно. Я читал Михаила Светлова: «Молодой уроженец Неаполя, / Что оставил в России ты на поле…». Из прозы я читал Пришвина «Иван-да-Марья», а басню читал Михалкова. Это был шаг к моей независимости: собственно говоря, а почему я должен читать другого, только потому…

Отборочными турами руководил такой преподаватель – Бенинбойм. Мастерами были Леонид Моисеевич Шихматов и Вера Константиновна Львова.

Но папа ваш никак не участвовал в том, что Вы поступили в Щукинское?

Ни-ког-да мой папа не участвовал ни в том, чтобы меня «поступать» в институт, ни в том, чтобы меня «освобождать» от армии.

Никогда!

Родители совершенно не влияли на мой выбор. Не поощряли, не запрещали, так что я не могу вам рассказать душещипательную диккенсовскую романтическую историю.

Кто-нибудь учился с Вами, кто стал потом известным актером?

Известной актрисой стала Настасья Вертинская, она же стала моей первой женой… (III, 2)

(2000)

Интервьюер: А почему в свое время Вы ушли из Щукинского училища?

Я не ушел. Меня выгнали с четвертого курса. Из-за съемок в кино.

Мы в тот момент начали самостоятельно ставить спектакль, а меня запретили пускать в училище. Постановку я заканчивал тайно.

У меня уже тогда созрела мысль уходить на режиссуру, и я понимал, что если я окончу «Щуку», то обязан буду после училища еще три года проработать в театре (по законодательству), прежде чем поступать в другой вуз.

Поэтому я не стал ничего делать для того, чтобы Захава, тогдашний ректор, переменил свой приказ, хотя он очень хотел. Мне говорили: да пойди ты к нему. Но я делал вид, что обижен.

И с четвертого курса «Щуки» поступил сразу на второй курс ВГИКа. (II, 33)

Данный текст является ознакомительным фрагментом.