Ч

Ч

ЧЕЛОВЕК

Нравственный человек

(2008)

Вопрос: Как в современном многоликом и многообразном в религиозном и национальном плане мире сформировать высокообразованного и высоконравственного человека?

Я думаю, что ответы давно даны.

Во-первых, я считаю, что права моя мама, которая говорила, что воспитывать надо, пока ребенок поперек кровати лежит, когда вдоль – уже поздно. А во-вторых, православное воспитание. Не в смысле церковноприходской школы, а в смысле принадлежности к тем культурным традициям, корням, к тому привычному для русского человека нравственному критерию. Традиция и должна способствовать тому, чтобы человек вырастал пригодным для жизни в этом конкретном месте. «Где родился, там и сгодился».

Мой французский продюсер говорил, что его родина там, где меньше налоги. Логично? Логично. И я думаю, что для большого количества людей это верно. Почему я должен жить на родине с большими налогами? А есть другое представление, которое вообще может быть связано с запахами, со скамейкой, с березкой, с речкой, с чем угодно! И совсем не имеет отношения ни к налогам, ни к понятию патриотизма, вот просто есть оно – и слезы текут.

Почему? Непонятно.

Опять же я не могу давать советы, я не Макаренко и не Песталоцци, но мне кажется, что самое главное – это воспитание иммунитета. Человек может в любую сторону поворачивать голову, ездить, кататься, пробовать на вкус и не бояться отравиться, если у него иммунитет. Национальный иммунитет. Это бабушкины сказки, это все то, что впитывается вместе с молоком матери, в том числе и слова Божественной литургии в воскресенье, которые детишки да и взрослые не всегда понимают. Но в этом есть мистическая связь с веками, потому что те же слова слышали Александр Невский и Дмитрий Донской.

Это сакральная связь! Это связь национального генетического кода.

Поэтому я думаю, что надо этому просто тихо следовать, а не задумываться: «Как же сделать ребенка порядочным человеком?!» Должно быть естественное течение жизни, нужно просто дать возможность впитывать все это, направлять его в ту сторону, где он может этим напитаться, а не отпускать его куда хочешь. Вот когда у него будет ядро внутри, будет внутренний нравственный баланс, тогда он может попасть в ужасающую грязь, и она к нему не прилипнет. (XV, 40)

Советский человек

(1992)

Я никогда не чувствовал себя советским человеком.

Я – русский.

Я никогда не знал, что означала советская национальность, это искусственно придуманное идеологическое понятие, у которого нет ни корней, ни исторического оправдания… (II, 22)

Человек, которому все удается

(2005)

Интервьюер: Вы – человек, которому всегда все удается?

Просто у меня никогда не было желаний, которые бы не совпадали с моими возможностями.

Трагедии человеческие случаются тогда, когда человек думает, что он может, только потому, что он хочет. Меня в этом смысле спасли две вещи: от матери с отцом данные способности и энергетика, направленная на созидание.

Интересно – созидать, и неинтересно – пользоваться победами. Неинтересно снять картину, сесть на нее и ждать славы. Может быть, за это Господь и послал мне возможность испытать эту славу.

Огромное количество моих коллег с наступлением перемен изрекли: «А вот теперь мы вам скажем правду». А это не правда, и ничего нет, они отступились от себя самих, и о них забыли.

Моя Студия, которой пятнадцать лет, на сегодняшний день единственная в стране Студия, которой не стыдно. Есть повод горевать о других погрешностях в моей жизни, но за то, что мы сделали, нам не стыдно. Мы не бежали, не догоняли, не прыгали с одной колеи на другую, не бегали на демонстрации, не декларировали ничего, мы просто следовали тем традициям, которые в нас были заложены. (XV, 25)

ЧЕРНОМЫРДИН

(1995)

Мало кто может быть доволен сегодня работой правительства.

Но за одного битого двух небитых дают. Тому же Черномырдину досталось тяжелейшее наследие…

Самое страшное, что может быть в России, – это голодные и обиженные у власти. Да, нынешняя власть – уже не голодная, как это ни цинично звучит, и значит, она может заняться делами государства, а не только своими собственными.

Если смотреть по-серьезному на страну и ее будущее, то в Черномырдине я вижу обстоятельность, отсутствие желания давать невыполнимые обещания и искреннее желание что-то делать.

И он – делает. (II, 29)

«ЧЕРНУХА»

(1998)

Интервьюер: «Чернуха» и «порнуха», которую Вы не снимали и не снимаете, тем не менее существует. Каким образом можно регулировать это – вводить худсоветы или цензурные варианты?

Нужно просто слушать жизнь.

А как Вы научите их это делать?

Очень просто. Рублем.

Допустим, картина «Маленькая Вера», которая была «бумом». Первая ласточка, люди кинулись туда… Но дело в том, что на сегодняшний день глубоким заблуждением является считать, что те картины, которые были прибыльными и кассовыми пять-шесть лет назад, удерживают зрителей в зале.

Это неправда.

Невозможно существовать людям, особенно в тех условиях, в которых они сегодня существуют, без того, чтобы они ощущали себя (как бы помягче сказать) уродами, дебилами, ублюдками. Если все время человеку говорить, что он живет в обществе проституток, убийц, наемников, коррупционеров, мафиози, наркоманов, то у него вымывается почва из-под его ступней, ему не за что удержаться в этой жизни. Особенно сегодня. Это кино лишено связи с теми, от кого кинематографисты хотят получать деньги, – со зрителями.

Но не только кино и телевидение строят свою жизнь, предлагая те же условия игры, что мы – ублюдки.

Это та самая недальновидность людей, которые никогда не имели дело с Россией и не имели дело с ее историей.

Им почему-то кажется, что мы такие.

Дело даже не в этом. Дело в том, что они не понимают, что если человеку все время говорить, что он ублюдок и убийца, то он в него превратится.

Если сегодня к этому не отнестись как к государственной проблеме, проблеме национальной безопасности, то в будущем ничто не остановит людей, если они сами захотят это поломать. И они сметут все. И правых, и левых, и праведных, и неправедных.

Доводить до этого – значит абсолютно не задумываться ни о своем будущем, ни о будущем своих детей.

Но это приносит прибыль, это живые деньги…

Правильно.

И все-таки в России долго запрягают, но быстро ездят.

Если не представлять себе то, что может быть с людьми, если не регулировать это, они отвернутся и не понесут своих денег.

Я не должен приходить в кинотеатр и закрывать глаза дочери или сыну, зажимать уши жене – таким образом я разрушаю институт кинематографа как зрелища, как акцию и явление. Если человек, глядя на экран, все время чувствует себя неловко – это не может в результате принести прибыль.

Потому что люди не захотят присутствовать все вместе на этом зрелище… (VI, 1)

(2002)

С этой самой «чернушностью» вообще интересная история.

Была такая картина режиссера Каневского «Замри. Умри. Воскресни». Потрясающая картина человека из самых недр народных, выросшего на Дальнем Востоке. Пронзающая картина. Изнутри все сделано.

Режиссер получает за нее «Золотую камеру» на Каннском кинофестивале, одевается в самом модном магазине и решает: «Оба-на! Нашел золотую жилу!» И начинает инсценировать всякую мерзость.

И все! Искусство закончилось!

Господь ему дал в какой-то момент возможность почувствовать, что не он хозяин своего таланта, он только проводник между Господом и остальными.

Но где там! Решил человек, что поймал бога за бороду…

А люди посмотрели его новые работы и ахнули: «Да что это такое?! Там было мерзко – тут еще мерзее».

Когда он был обнаженно искренен, когда пропустил все, о чем снимал, через себя, через свое детство, это было одухотворенным, была мощь и правда. А когда начал клепать то, что показалось нужным для успеха, искусство ушло, пропало, растворилось. (I, 92)

ЧЕХОВ

(1979)

У Чехова (по мотивам произведений которого поставлен фильм «Неоконченная пьеса для механического пианино») мне дороги его человеческая боль, его душевный крик, всегда мучающий вопрос – так ли жить надо, как живем?

Поэтическую структуру его творчества можно сравнить с айсбергом, подводная часть которого – боль, сострадание и гнев против пошлости, скудости ума и бездуховности… (I, 9)

(1990)

Я надеюсь, что когда-нибудь поставлю «Вишневый сад». По моему мнению, гениальная пьеса. Сейчас пересматриваю Чехова для себя, и возникают совершенно противоположные акценты.

Что такое «Чайка»?

Это трагедия людей, перешагнувших возможности своего дарования. Перешагнули право божественное, стали заниматься тем, на что нет призвания. Нина Заречная была бы замечательная девочка. Она стала бы матерью, кончила бы курсы. Так нет: «львы, крокодилы…» То есть, как только человек перешагивает через порог, когда надо нести ответственность талантом, а он не соответствует, то рушится все: жизнь, взаимоотношения; все виноваты, трагедия возникает жуткая… Вся драматургия Чехова построена на запретной любви: я люблю – меня не любят; мы не можем любить друг друга, она любит, я не могу – женат. То есть когда смотришь на Чехова сейчас, когда отметается трактовка МХАТа, ты вдруг начинаешь рассматривать индивидуально каждого – и возникает абсолютно другое значение.

Я мечтаю поставить «Иванова». Он сам про себя говорит: «Я взвалил на себя непосильную ношу – надорвался». Совершенно противоположная концепция обвинению среды, ибо у каждого человека есть выход: можно совершить, а можно не совершить; можно пойти, а можно не пойти – остаться; можно сказать, а можно промолчать.

Я мечтаю с одними и теми же актерами сделать триптих пьес Чехова с Мастроянни в главной роли. Притом что на Западе он будет играть по-русски вместе с русскими актерами. И запустить их в годовое турне по миру: Нью-Йорк, Токио, Бомбей… (I, 31)

(2006)

Вопрос: Год назад Вы мне рассказывали о своих театральных планах, связанных с Чеховым. Мы еще обсуждали, как бы Вам пошла роль Тригорина, и Вы признались, что мечтаете его сыграть с Неёловой – Аркадиной.

Чехов – обязательно.

У меня уже готова вся концепция. Я хочу поставить четыре спектакля – «Дядю Ваню», «Трех сестер», «Чайку» и «Механическое пианино» – и выпустить их все вместе. Пусть идут один за другим, будучи совершенно полярными. И чтобы в них играли одни и те же актеры. (I, 124)

ЧЕЧНЯ

(2006)

В Чечне сегодня идет мучительная работа по исправлению грубейших ошибок, допущенных ранее. Заварившие эту кашу совершенно не знали ни Кавказа, ни истории собственной страны.

Интервьюер: Булыжник в спину ушедшему Ельцину?

Прошлое не терпит сослагательного наклонения, но, прежде чем принимать решение о вводе войск, стоило хотя бы прочесть главу из повести Льва Толстого «Казаки», где описывается, как русские передавали чеченцам тело убитого.

Сколько уважения в отношениях между воевавшими друг с другом!

Почему не бросили еще одну генеральскую звезду на погоны Дудаеву, не дали ему пост заместителя министра обороны России?

Уверен, не пришлось бы сейчас разгребать эти завалы… (II, 54)

(2010)

Интервьюер: Вы считаете, что в России легко можно говорить на тему Чечни?

Абсолютно! Я говорю об этом и в ходе неформальных бесед, и на большом экране, в моем фильме «12», который смотрят тысячи зрителей.

По-моему, война в Чечне – это огромная ошибка в толковании со стороны действующей власти. Я говорю о тех правителях, которые захотели ввести войска на Кавказ, совершенно не зная этого региона, даже не прочитав произведений Толстого, не вспомнив об исторической роли генерала Ермолова; о руководителях, полагающих, что эту проблему можно быстро решить с помощью сильной армии, но забывающих, что она воюет с людьми, с пятилетнего возраста воспитывающимися в чувстве гордости за свою страну и предпочитающими умереть с кинжалом в руке. (I, 141a)

Чечня глазами иностранцев

(2000)

Ведущий: Сегодня, 3 апреля 2000 года, известные представители науки и культуры возмутились антироссийской кампанией, в которую включились даже их западные коллеги.

Кинорежиссер Никита Михалков, певец Александр Градский, пианист Николай Петров и другие, – всего 21 человек, подписали обращение, в котором обвинили западные средства массовой информации в искажении событий, происходящих в Чечне. «В последнее время, – говорится в обращении, – на Западе всерьез обсуждаются вопросы о введении санкций против России, объявлении международного эмбарго на торговлю и даже приостановке членства нашей страны в некоторых международных организациях». Подобные разговоры, считают авторы обращения, не что иное, как результат явно тенденциозной и односторонней информации о событиях в Чечне. «Таким образом, – цитирую, – в сознании мировой общественности шлифуется образ страшного государства, ужасного народа, чудовищной страны, которая не имеет ни культуры, ни прошлого, ни настоящего, ни будущего». Это слова Никиты Михалкова.

Ну а сейчас Никита Михалков – гость нашей студии. Спасибо, что Вы пришли к нам в гости. Это была ваша инициатива – выступить с подобным обращением?

Да нет, я думаю, что она родилась во многих умах сразу. Я не могу взять себе пальму первенства в этом. Просто мне кажется, что на сегодняшний день вновь возникает система двойных стандартов.

Почему-то никого не волновала Мэри Робинсон, когда бомбили не Косово, а просто столицу суверенного государства – Белград, и китайское посольство, и телевидение, и мирные жители гибли. Это было нормально, так как там наводился свой порядок.

Как только разговор идет о нас, мы мгновенно становимся пасынками судьбы. Любой имеет право вмешаться в наши внутренние дела. Вот информация, которую сегодня имеет мир о нас (это действительно мои слова): «Мы выглядим в глазах мира каким-то чудовищем, монстром, без культуры, без внутреннего права на то, чтобы решать свою судьбу».

А параллельно с этим, по сути дела, идет нападение не на политику в Чечне, идет нападение на огромное количество избирателей, которые сегодня в первом туре выбрали президента, избрали своим волеизъявлением человека, отвечающего за войну в Чечне, взявшего на себя ответственность за эту войну!

Сегодня, когда нам предлагают прекратить все, что там происходит, что нам сказать тем ребятам, которые там находятся? А которые там погибли?

Где же тогда правда отношения к происходящему в стране?

Я думаю, что война – это трагедия. Огромная трагедия нашего народа. Я совершенно уверен, что победа должна быть за русским оружием и чеченским народом! Не надо путать бандитов, бандформирования, людей, взявших в руки оружие и прикрывающихся мирным населением, с самим мирным населением.

Никто не возражает, вы обратите внимание, когда Англия разбирается с Ирландией, Турция разбирается с курдами, когда были Фолкленды. Это все как-то вписывается в мировой порядок. Хотя на самом деле не будем наивными людьми и не будем полагать, что НАТО интересовала судьба албанцев в Косово.

Идет передел мира.

Дешевле держать войска в Югославии, чем в Германии. Ключ к Европе – это Балканы. Это все знают. Сегодня идет война с Западом (по отношению к нам информационная), а не за чеченский народ. Западу наплевать на чеченский народ. Идет передел мира. Идет разговор о каспийской нефти, о глобальной геополитике. Так давайте тогда так и говорить. Давайте будем откровенны.

А изоляция, которой нам грозят, она кому выгодна? Европа может жить без России? А если Россия, устав от борьбы в этом отношении (в информационном поле), устав от всего этого, вдруг возьмет и чуть повернется в сторону Востока, где миллиард двести пятьдесят миллионов?

Тогда что будем делать?..

И что самое главное, наивно предполагать, что Россию можно переломить через колено! Разговаривать – да! Да и кончать войну, конечно, нужно. Неужели есть здравомыслящий человек, который скажет: нет, пусть гибнут люди с той и другой стороны. Ее надо кончать, но не по чужой указке. Мы сами разберемся, как нам поступать с самим собой. Я думаю, что я не одинок в этой точке зрения. Это – волеизъявление народа, поскольку пятьдесят два процента населения проголосовали за Путина именно потому, что надеются, что ему можно доверять. И мало того что он берет эту войну на себя, он несет за нее ответственность!

Как Вы думаете, Вас услышат те, к кому Вы обращались? Наверное, все-таки ваше обращение нацелено не на внутреннюю политику и не внутрь России, а на Запад?

Я на это не надеюсь.

Вы же знаете, как о нас в средствах массовой информации информируют мир. Если бы я жил за границей, если бы я долго не был в России, если бы я не ездил по нашей стране, а смотрел бы только CNN, BBC и так далее, то я бы никогда не захотел в Россию вернуться. Потому что образ, создаваемый там, это образ страны, для которой действительно нет никакого исхода. Она – безысходна абсолютно. Это при том, что для меня лично даже названия чеченских городов, чеченских селений: Урусмартановский район, Ачхоймартановский район, Ведено… – это вся моя картина «Свой среди чужих, чужой среди своих». Я там был в течение четырех месяцев с моей съемочной группой. Я их знаю. И во мне это отзывается огромной болью. И во всех тех, кто работал на этой картине. Мы же помним, как мы там работали, как к нам относились…

А сегодня выросло поколение, воспитанное только на войне. Люди, для которых война стала профессией. Причем не война за что-то против чего-то, а неправедная война, война не за освобождение!

Это просто – международные террористы. И к ним во всем мире есть вполне реальное отношение. Не нужно их путать с народом!

Я недавно был в Чечне, и я слышал, как мирные жители говорили: если русские отсюда уйдут, мы будем стрелять им в спины, потому что это будет предательство. Вы оставите нас наедине с бандитами. Это люди говорили в Чечне.

Зачем им было врать? Не для телевизора же?!

Что может сделать реально, сейчас, на ваш взгляд, Россия, чтобы переломить эту ситуацию отношения Запада?

Я думаю, что Россия должна идти своей дорогой.

Россия должна терпеливо объяснять Западу и пытаться добиться и пробиться к сознанию западного жителя, средств массовой информации, интеллектуалов и простых людей Запада.

Объяснять нужно!

Но это – не повод для того, чтобы замереть и вымолвить: знаете, как вы сказали, так и будет. В конце концов, мы сами отвечаем за свою жизнь. Запад за нас никогда не отвечал.

И я думаю, что у нас достаточно опыта, ума, таланта, культуры и истории для того, чтобы решать свои вопросы самим. Я абсолютно уверен – чеченский народ рано или поздно, и надеюсь, что как можно скорее, заживет в мире, наконец. И начнет строить свою жизнь в составе великой страны.

Я убежден, что только такое может быть.

И будет!

Все-таки, опираясь на опыт второй кампании чеченской, Вы верите в то, что России удастся навести там порядок?

А у нас нет другого выхода. Дело же не в наведении порядка самом по себе, а дело в том, что у нас нет другого выхода.

Повторяю еще раз.

Разговор идет не просто о Чечне, разговор идет совсем о других вещах. Намного более глобальных, намного более пристально и далеко смотрящих.

Я снимаю шляпу перед НАТО. Они ставят перед собой цель, и они ее достигают. Я мечтаю жить в стране, которая ставит перед собой цель, добивается ее и доказывает миру, что она права! (V, 5)

ЧИНОВНИК

(2001)

Интервьюер: Сейчас вновь появились слухи о высоких чиновничьих перспективах для Вас. Вы-то сами себя видите в роли чиновника?

Как бы сказать поточнее… Человеком в галстуке, который с утра в кабинете с бумагами, я себя не вижу. Мне это неинтересно, хотя я человек не ленивый (был бы ленивым, не снял бы в эти тяжелые времена пять картин): все равно сплю по четыре-пять часов в сутки. Но я не могу ради карьеры стать Молчалиным, который вынужден только слушать и подчиняться.

Импровизация в чиновничьей среде – вещь недопустимая.

Не хотел бы, чтобы мои слова были восприняты как уничижительные. Наоборот, я считаю, что России, как и любой другой стране, без квалифицированного чиновничества не обойтись. Однако чиновничья работа не должна быть проявлением стремления к власти. И без соответствующего призвания не обойтись. Я такими талантами просто не обладаю.

Словом, я себя не вижу в роли чиновника. (I, 81)

(2005)

Я очень внутренне удовлетворен тем, что не обременен никаким чиновничьим постом, который не позволял бы мне высказать свою точку зрения на любом уровне. А если б я был человек команды, то обязан был бы принять правила игры команды и выполнять их.

Но я выступаю как частное лицо и потому всегда высказываю свое мнение, пусть даже оно кого-то раздражает. Я предпочитаю, кстати говоря, вот так существовать, быть тем, кто я есть, высказываясь так, как считаю нужным, – нежели быть облеченным серьезной государственной властью и чиновничьими постами.

Меня это по большому счету устраивает. Хотя я мог бы и в Думе сидеть, и министром быть…

Интервьюер: Вы в печати недавно высказались в том духе, что Вы, если б захотели, то давно были бы министром культуры.

Да. Был бы, если б захотел.

Но смысла нет.

Никакого… (II, 49)

ЧИНОВНИЧЕСТВО

(1999)

Россия никогда не проживет без чиновничества. Не потому, что такая плохая страна, а потому, что в большой стране чиновники необходимы. Россия без чиновников – это хаос, анархия, безобразие и вседозволенность.

Другой разговор – зачем человек становится чиновником?

«Служить бы рад, прислуживаться тошно», – говорил Грибоедов. А ведь он-то был потрясающим чиновником. Грибоедов был великим чиновником, но таким, для которого политика, как сказал Достоевский, была всего-навсего любовью к Родине. (I, 77)

ЧТЕНИЕ

(2003)

Интервьюер: Кого из писателей любите, что читаете?

Приходится читать только то, что мне может пригодиться, что необходимо для работы. Это трагедия всех людей моей профессии. Но есть вещи из разряда тех, что навсегда. Это Пушкин, Чехов, Бунин, Толстой.

Знаете, у меня, когда я был совсем молодым, была смешная история. После «Я шагаю по Москве» я приехал в Венгрию, такой надутый индюк. И меня журналист спрашивает: «Каких Вы любите композиторов?» Я и начал называть всех, кого помнил: и Баха, и Моцарта, и Шуберта…Он смотрел на меня, слушал, а потом и говорит: «Давайте так! Кого Вы не любите?»

Тут я попал в полный просак, потому что до этого момента назвал всех, кого знал… (XV, 4)

ЧТО БУДЕТ? (2000)

Вы хотите узнать у меня, что будет?..

Мы сейчас переживаем новую мутацию. Мы снова учимся жить. Жить по-человечески, по-людски. И у меня есть безусловное ощущение возрождения. Абсолютно оптимистическое ощущение.

Посмотрите, самодостаточные люди, воспитанные в нынешних условиях, отказавшиеся многие от своих профессий, научившиеся жить в этих условиях, которые ездили по миру… Они хотят жить здесь. Потому что поняли, что только тут интересно, только тут весело.

Жить интересно только здесь!

Это не значит, что интересно жить среди нищиты, голода, нищих детей, бездомных… Нет, наоборот. Интересно, потому что видно, как это можно преодолеть.

Но есть органика. Органика движения. Естественность смены осени на зиму, а зимы на весну. Так вот, органика изменения внутренней жизни России – неторопливость. И она растянута во времени. Но мы не хотим ждать. Как атеистам, нам никак не хочется быть удобрением для будущего. Мы хотим все и сразу, сейчас и немедленно. Поэтому все обещают то, чего не могут дать. А люди хотят в это верить и верят тем, кто обещает. А потом разочаровываются и ищут нового. Только скорее, прямо сейчас.

Есть органика движения русской мысли, русского склада ума. Вы посмотрите, что понадобилось пережить за десять лет для того, чтобы вернуться к спокойному пониманию в общем-то простых истин: моя земля, мой дом, мой хлеб, моя жена, дети.

Нормально, когда есть преемственность во власти. Не будем говорить «наследственная передача» (об этом рано), но преемственность. Мы отвернулись от всего того, что было наработано не только в России дореволюционной, но и в годы советской власти. А ведь преемственность власти в России была всегда, пусть и в уродливой форме, но была. Я не говорю сейчас о ситуации революции. И в советские времена менялись лидеры, но абсолютно нереально было представить себе, что пришел новый генсек – и утром вышли люди с трехцветными флагами. Так же как и представить себе, что Буш или Клинтон сменился Гором, и все вышли утром с красными знаменами и запели «Марсельезу» или «Интернационал». Стабильность страны – такой, как Россия, равно как и Америки – заключается в преемственности власти.

Мы будем вновь учиться тому, что мир уже прошел.

К сожалению, нас никогда не учили чужие ошибки. Мы должны сами наступать столько раз, сколько Господь нам пошлет, на те же самые грабли, набивать себе шишки. И вот эти прошедшие десять лет надо было потратить на то, чтобы понять: не все было так плохо, что существовало до 1991 года, и что мы так стремительно разрушили, и от чего с такой легкостью отказались. Была мощь, достоинство. Была стабильность. Мир уважал нас, и сейчас не важно, что уважение порою зиждилось на страхе. Америку сегодня тоже во многом уважают из-за страха, а ее это, как видим, не очень-то волнует.

Так вот, начав реформы, мы решили, что достаточно лишь механически сменить направление – и все произойдет само собой. Оказалось, что это не так. И поэтому нам понадобилось десять лет, чтобы на собственной шкуре ощутить действие своего культурного и исторического легкомыслия. А легкомыслие это – плод отсутствия у нас национального иммунитета, духовной безопасности…

Я абсолютно уверен, что ни одно государство, особенно такое огромное, как Россия, не может рассчитывать на покой и благополучие, если его вооруженные силы не будут ощущать любви и уважения к себе со стороны и своего народа, и тех, кто им руководит. А без этого они никогда не смогут гарантировать ни независимости, ни покоя нашей стране.

Так вот через десять – пятнадцать лет, если Бог даст нам двигаться по правильному пути, те самые детишки, которые копошатся со своими бабушками в церквях, не понимая еще слов, которые слышат, они и станут основой этой армии. Хотя у меня уже сейчас есть ощущение возрождения русской армии, обретения какого-то внутреннего покоя и достоинства русским офицерским корпусом. И меня это очень радует. И дело не в стремлении построить всех, внедрить милитаристский дух. Нет. Это – моя опора. Для России армия была не столько средством защиты и нападения, это был образ жизни, это тоже была традиция. Золотые офицерские погоны на плечах – это не только знак власти и силы, это еще и образ чести и достоинства. Поэтому я уверен, что возникнут элитные офицерские корпуса, где будут воспитываться русские офицеры. Русские – вне зависимости от крови. Ведь русский офицер – это не понятие чистоты крови, это точка отсчета нравственного долга перед тем, что называется «твоя Родина, твоя Отчизна». Я догадываюсь, что некоторых перекосит от высокопарности этих слов, но я точно так же знаю, что никакая великая страна никогда не сможет достойно существовать, не имея исторически непререкаемых понятий и образов.

Для этого нужно время. А современному атеисту время на это очень жалко тратить. Ведь разговор не просто о культе или армии. Это система координат, по которой жила Россия тысячу лет. И она никак не может быть деформирована – человек деформируется, а она остается…

Вот что я думаю как человек, глубоко убежденный в том, что будущее России – это и либеральная экономика, и просвещенный консерватизм. (XV, 1)

ЧТО ЖЕ С НАМИ ПРОИСХОДИТ?

(2005)

Вот мы все время обсуждаем насущные проблемы, собираемся, выносим резолюции и как-то с удовлетворением в душе расходимся до следующего нашего собрания.

А между тем у меня есть ощущение, что существует некая серьезнейшая системная ошибка. Очевидно, что сколько ни говори слово «халва», во рту слаще не станет, если этой халвы нет. Сколько бы ни говорили о нравственном воспитании, этого воспитания не будет, если мы не поймем, что же с нами происходит.

Посмотрите, какие чудовищные испытания обрушились на мир в виде цунами, землетрясений. А десять дней по всем каналам нашего телевидения не сходят с экрана разного рода шоу-представления, шутки, песни, которые исполняют одни и те же люди. И ни у кого не возникло даже мысли хотя бы одну передачу отменить. Да, утешает, что российских граждан погибло в этом страшном природном катаклизме не много. Но ведь должен же быть внутренний такт принадлежности к тому, что называется человечеством. Увы, но у нас его, видимо, нет…

Где то, что называется «широким дыханием», всегда сопутствующим ощущению огромной страны? Где ответственность перед страной, которая лежит за границей Московской области, Садового кольца? Где ощущение ее величия?..

Это твоя Родина! Где это ощущение?

Я могу понять, скажем, членов правительства, которые, получив оксфордское образование, принимают сегодня те или иные решения в Москве. Вот они приняли решение – все вроде бы логично и продуманно, должно сработать, но не срабатывает.

Спрашивается, какого знания не хватает правительственным работникам?

Да дело в том, что они не знают страны. Им следовало бы хотя бы раз в квартал проводить свои совещания в Иркутске или, скажем, в Костроме, чтобы видеть свою страну непосредственно. Не исключено, что в таком случае и губернатор мог бы наладить дороги к приезду руководителей.

Ощущение, что методы руководства страной Монако или Венгрией можно применять к управлению такой огромной страной, как Россия, – совершенно ошибочно. И реформы в России могут осуществляться только с учетом русской территориальной специфики – тогда это будут реформы, понятные русскому народу и всем народам, населяющим нашу страну.

Теперь о Чечне. Напомню, что генерал Ермолов когда-то написал, что «этот народ нельзя покорить, нельзя воспитать, его можно только истребить». Конечно же, мы не можем здесь с генералом согласиться. Но это написал человек, который знал чеченский народ, знал, что чеченский ребенок с пятилетнего возраста носит кинжал. И «широкое дыхание» заключается совсем не в том, чтобы опрометчиво надеяться залпом выиграть войну – в результате такой стратегии Россия теряет своих лучших сыновей, а два поколения детей в Чечне ничего, кроме войны, уже не знают.

Думая о будущем, надо было бы взять пять тысяч детей из неблагополучных чеченских семей, отвезти их в Сибирь, потратить деньги на то, чтобы построить специальный кавказский офицерский корпус, и воспитать там. Через пятнадцать лет вы будете иметь пять тысяч человек кавказской национальности со своей верой, но это будут русские офицеры.

«Широкое дыхание». Мы видим, какой скандал разгорелся вокруг отмены льгот. Вот в срочном порядке отменяется решение, которое обсуждалось достаточно долго – отобрали льготы и теперь опять их дали. Ну как можно в такой стране, как Россия, принимать решения, которые нужно через день отменять? Тут приняли решение, а пока до Владивостока дошло, его уже восемь раз переменили. Это даже не непонимание, это отсутствие национального ощущения, корневой системы. И в этом заключается системная ошибка.

Я бы сказал, что для нашей страны требуется создание такого круглосуточного телевизионного канала, который бы позволил человеку в Москве, пожелавшему включить телевизор в три часа ночи, посмотреть новости из Новосибирска, Тобольска – из любого удаленного от центра города. Если можно было бы наблюдать жизнь страны в реальном времени, то у страны смогла бы появиться надежда, что ее слушают. Ведь сегодня, чтобы про тебя услышали, нужно совершить нечто такое, что выходит за рамки нормы нормального человека, допустим, «прославиться» в качестве убийцы – стяжать «славу» Герострата.

Невозможно жить лишь жизнью центра, который к жизни страны имеет очень мало отношения. Притом дело не в том, что в центре сосредоточен капитал, а в регионах – почти сплошная нищета. Нет, там другая жизнь. Это не значит, что тут хорошо, а там плохо – там иная жизнь, и эту жизнь нужно ощущать. Только тогда может возникнуть радость единства нации.

Неужели для того, чтобы объединиться, нам нужна еще одна Великая Отечественная война?! Непристойно оставаться сегодня в долгу у Германии, которую мы победили в страшной войне с невероятными жертвами. А ведь мы живем в тысячу раз хуже, чем наши побежденные противники.

Через шестьдесят лет после окончания войны, когда проезжаешь по русским деревням, создается ощущение, что только что кончилась Гражданская война – кругом почти сплошь одни вымершие деревни. Посмотрите, что видно на заднем фоне новостных программ – какая разруха, какое безразличие к той земле, на которой ты живешь. Как можно жить в том месте, которое ты не любишь настолько, что у тебя нет силы и воли привести его в порядок.

Это возможно только в одном случае – когда в обществе отсутствует ощущение целой нации!

И до тех пор, пока мы не поймем этого, не дойдем до дна и не оттолкнемся от него, мы будем все время «лечить» и «обматывать веревочками сгнившие трубы».

Поэтому мне думается, что, если мы реально не посмотрим на себя со стороны и не ужаснемся тому, насколько мы теплохладны и равнодушны к самим себе, нам нечего ждать, чтобы нас уважали другие. (XV, 9)

ЧУБАЙС

(2001)

Чубайс – один из самых талантливых администраторов, которых знала Россия. Правда, он не раз оказывался в ситуации, когда превращался в торпеду, пущенную мимо цели.

Это ужасное ощущение.

Мы очень серьезно с ним расходимся в оценках места России в современном мире. Чубайса можно любить или не любить, но это мужчина, который принимает решения и отвечает за них. В нем нет эдакого мышиного коридорно-коврового окраса. (I, 83)

ЧУДО

(2000)

Когда я был в пещерах Киево-Печерской лавры, один монах рассказал притчу о том, как во время голода люди молились о помощи, и пепел превратился в муку.

Я наблюдал за экскурсантами, которые вежливо, уважительно и будто бы с пониманием слушали эту, по их мнению, очень красивую легенду. А монах рассказывал с такими бытовыми подробностями, словно сам там был.

Или одна монашенка в Иерусалиме показывала нам остановки на Крестном пути Иисуса Христа на Голгофу – она плакала так, точно это происходило с очень близким ей человеком, причем вот здесь, сейчас.

Оглянувшись на слушающих ее, я подумал, что только в наше время человек стал требовать у Господа подтверждение чудесам. Если раньше что-то воспринималось как чудо, ни у кого не было изумления: «Ну надо же!» Но было: «Вот оно! Мы просили, и Он нам дал». И ничего от современного корыстного прагматизма: «Вот это да! Мы не верили в Него, а Он такое… Давайте еще чего-нибудь попросим».

Естественность чудесного для человека, живущего в вере, всегда была залогом веры и ее гарантией, и это вбиралось нашими предками действительно как воздух. (II, 34)

Данный текст является ознакомительным фрагментом.