С
С
САМОЕДСТВО (1984)
Очень многие люди, к несчастию своему, обладают неистребимым качеством: самоедством. Данная черта характера природой мне отпущена вволю.
За ответом нет уже ничего, ответ мертв, жизнь – в вопросах. Наваливаются разрешимые и, главное, неразрешимые проблемы – и ты воюешь, споришь, ищешь выхода.
А выход всегда в работе.
Во время съемок каждой картины наступают зоны отчаяния. Ощущение собственного косноязычия, когда вроде бы точно знаешь, что сказать, а слов не находишь. Если, конечно, ты не превратился в преуспевающего ремесленника, который всегда в себе уверен.
Лично мне спокойнее, когда мне неспокойно.
Кто я есть на данном этапе своего развития, куда двигаюсь и как это движение соотносится с процессами общественного бытия? Вне таких сомнений, вне «миллиона терзаний» ты произносишь команду «мотор!», не ведая зачем. Или – что еще опаснее – заведомо рассчитывая на то, что уровень тех, кто будет твою картину смотреть, ниже твоего собственного уровня.
А это уже – аморально. Даже в том случае, если ты прав. (I, 7)
САФОНОВА ЕЛЕНА
(1993)
Интервьюер: Героиня в «Очах черных» – она, по моему представлению, должна олицетворять идею русской красоты, русской души, русского добра… Все были очень удивлены вашим выбором на эту роль Сафоновой. Почему?
Я не очень понимаю, чем вам не угодила Лена Сафонова? Мне с ней хорошо работалось…
Она мне очень понравилась уже в картине Мельникова. Лена показалась мне актрисой нового характера – это во-первых, а во-вторых, она произвела впечатление на итальянцев-продюсеров: они не хотели бы русскую красавицу с толстой косой, они хотели нечто более европеизированное, субтильное, для понимания европейского менталитета. И я в этом направлении не сопротивлялся, ибо был уверен, что Лена Сафонова это может сделать.
Надо сказать, что картина открыла Лене огромные перспективы, она стала много сниматься и во Франции, и в Италии. Как я понял, эта роль принесла ей успех.
Довольны ли Вы как режиссер тем, что она сделала?
Во всяком случае, мы друг с другом сделали все, что могли. На большее я лично сам не мог бы рассчитывать.
Лена – очень профессиональная актриса, которая выработала в себе мощнейший иммунитет против плохой режиссуры.
Это вообще беда наших актеров: при ужасной режиссуре они все равно должны быть на уровне. То есть они как бы занимаются саморежиссированием и окружением себя определенным защитным полем, которое не дает грубому режиссеру, плохому режиссеру, неталантливому нарушить ту инфраструктуру, которая существует в актере.
Моя проблема в том, что это поле у Лены очень сильное, и поэтому нам было трудно вначале: мне добиваться ее доверия, а ей обмануть меня, что она искренна. (III, 2)
САФРОНОВ НИКАС (2004)
Он агрессивен, подвластен влиянию, знает конъюнктуру, умеет обмануть, очень мастеровит, свободен в технике письма, знает себе цену, не имеет никаких проблем с формой, обладает большой фантазией, независим, лишен комплексов, живописен, театрален… (I, 111)
СВОБОДА (1990)
Русскому человеку не свобода нужна, а отсутствие неволи.
Это разные вещи.
Русский человек понимает свободу как бунт, как вседозволенность. Отчего идет все негативное, отрицательное? Оттого, что человек связан. Его отпусти, и он создаст себе трудности сам и потом их героически станет преодолевать. Он живет только из сопротивления.
Для русского это принципиально важно. И никакая демократия ему не нужна… (I, 31)
(1990)
Многие считают, что свобода и демократия – понятия тождественные.
Но это вовсе не так.
Свобода – понятие, по-моему, прежде всего нравственное… То, что многие понимают у нас под словом «свобода», есть не что иное, как элементарное уважение к человеческой личности. Считать западный мир безоговорочно свободным может только тот, кто не испытал на себе этого уважения. Если тебя не могут без причины взять и посадить в тюрьму, или если ты можешь поселиться в любой обыкновенной гостинице любого города в своей стране, или если сидишь в ресторане и не боишься, что тебя обхамят, – это еще не свобода. Это просто признание элементарного правового общества, где уважают человеческую личность.
В нашем же понимании свобода часто как бы отождествляется со вседозволенностью. Ну а умноженная на безверие, нищету и страх, вседозволенность эта трансформируется во всеобщее бедствие, остановить которое ничем, кроме силы, нельзя.
Вот почему в России часто за каждой «оттепелью» начиналась новая жестокая реакция… (I, 32)
(1990)
Истинная свобода – это гармония человека с собственной исторической памятью, гармония с собственной душой… (I, 33)
(1992)
Люди накинулись на запретные ранее темы, стали похожи на детей, которых запустили в шоколадную лавку и разрешили есть что хотят, пообещав, что ничего им за это не будет.
И они обожрались.
Они с наслаждением кинулись ругать то, что нельзя было ругать раньше. Они предполагали, что, коснувшись запретных тем, смогут наконец сказать то, что хотели, и обрести истинную свободу.
Это неправда. Им нечего сказать. Кроме того, что они говорят о запретном. Не бывает несвободы. Свобода внутри человека. Для меня никогда не существовало несвободы.
И не потому, что я – Михалков. (I, 45)
(1995)
У д’Артаньяна, по-моему, был девиз: «Меньше свободы – больше независимости».
Мы не понимаем, что такое свобода. Я говорю от своего лица: «Я не понимаю, что это такое».
Вы знаете, что такое демократия во Франции? Это – можно то, что можно, а нельзя то, что нельзя. И только попробуйте перепутать это. А несвобода – это когда сегодня нельзя то, что было можно вчера. Тогда выходят с транспарантами и заявляют, что нарушен закон демократии.
А для России свобода – это когда можно все. Это называется «вольница»: Стенька Разин, Емельян Пугачев.
Мы же отсюда, мы же не из Лувра на землю нашу свалились. Мы продолжение этой вольницы, этих степных просторов, помноженных на широту души и созерцательность ума русского человека… (XII, 3)
(1999)
Интервьюер: Вы занимаете высокое место в социальной иерархии, скажите, путь наверх увеличивает степень свободы человека или ограничивает?
Чудовищно ограничивает.
Хотя – что понимать под свободой. Может быть, для человека, который всю жизнь был Акакием Акакиевичем, а потом вырвался и попал в Государственную думу, его ограниченные возможности расширяются с приходом к власти.
Для творческого человека – это все зеркально наоборот. (II, 31)
(2006)
Интервьюер: Важной установкой русского сознания является образ Родины как земли, территории. А вот, скажем, для американцев территория намного менее актуальна. Там на первом месте – свобода. В каких отношениях со свободой русский человек?
В очень плохих, потому что для него свобода – это воля, хотя на самом деле это разные вещи.
Парадоксально, но когда у русского человека три галстука, он начинает теряться. Мне не кажется, что это хорошо, но это так. Может быть, это наша беда, но не вина.
Вы правильно сказали про землю. Для русского человека, для национального характера география имеет очень большое значение. Бескрайность рождает ощущение свободного открытого дыхания. Бескрайность… Но именно поэтому, к сожалению, русский человек часто свободу принимает за хаос, за вседозволенность…
Реальным духовным и нравственным ограничителем для русского человека в этом смысле была церковь… При всей иерархичности церкви, реальная внутренняя свобода и равноправие всегда были в храме… (II, 55)
«СВОЙ»
(2010)
«Свой среди чужих» – это в определенном смысле бренд. Одноименная картина стала культовым произведением, для меня же – первый полнометражный фильм. «Свой среди чужих», «чужой среди своих» – эти словосочетания оказались знаками, под которыми проходила вся моя жизнь: всегда существовать вопреки течению. И не потому, что я оппозиционер или диссидент, я просто не люблю и никогда не любил петь в хоре…
«Свой» – журнал для тех, кто «поет не в хоре», кто имеет свою личную точку зрения и готов ее отстаивать. Это журнал для тех, кто интересуется предметом, рассматривая его во всем объеме. Мы готовы препарировать те или иные события или личности, делая это для действительно любознательных людей.
Это журнал для тех, кто любит путешествовать, мужские забавы, такие, как спорт, путешествия, приключения. Для людей, которые в определенном смысле авантюрны. Но, как говорил Че Гевара: «Я авантюрист, но я из тех авантюристов, которые рискуют своей шкурой, а не чужой». У нашего журнала загорелое, слегка небритое, мужественное лицо. Но не с той щетиной от Кристиана Диора, которая нынче в моде, а с щетиной человека, у которого не было времени побриться, потому что он был занят серьезным делом. Этот самостоятельный, индивидуальный мужской проект однозначно может заинтересовать и женщин.
Почему?
Потому что дефицит мужского в нашем обществе сегодня наличествует. Интересен не показной мужчинка, а именно мужчина…
И еще…. Это журнал для людей, которые не считают себя венцом творения, для тех, кто верует. (II, 66)
СВЯТОЙ ЧЕЛОВЕК
(2000)
Я недавно прочел, что означает «святой человек». Меня это потрясло.
Святой – это тот, кто всегда и каждому делает лучше, чем себе. Всегда и каждому.
Так просто – и так невыполнимо. (II, 34)
(2007)
Формулировка простая и гениальная одновременно…
Мы можем иногда пожертвовать чем-то для совсем чужого, ради родного идти на жертвы готовы многие, но так, чтобы всегда и для любого…
Много назовешь людей, подпадающих под эту характеристику?
Интервьюер: А Вы?
Я встречал праведно живущих, но они вряд ли позволили бы вслух рассуждать о своей святости. Возможно, это сделают другие. Потом, спустя время.
Однако речь ведь сейчас не о конкретных фамилиях, не о суете мирской, а об определенном образе жизни. (II, 59)
7 НОЯБРЯ
(2004)
7 ноября я всегда хожу в церковь – отмаливаю грехи отцов и ставлю свечи за расстрелянную царскую семью… (III, 6)
СЕКС
(2007)
Интервьюер: Поведайте о первом сексуальном опыте. Андрей Сергеевич рассказывал мне, будто он Вас совратил, точнее, приобщил.
Брату я многим обязан, но в данном случае он приписывает себе чужие заслуги. Нет, Андрон здесь ни при чем…
Первая физическая связь с женщиной у меня получилась корявая. Я толком ничего не знал, и партнерша, к несчастью, оказалась столь же неопытна и неумела. В итоге все вышло ужасно муторно, сумбурно, беспомощно и печально.
Вы еще в школе учились?
Оканчивал-то я уже вечернюю и параллельно снимался в «Приключениях Кроша». Сколько мне было в ту пору? Шестнадцать, кажется…
В общем, первое свидание оставило лишь чувство жестокого разочарования. На поверку секс оказался совсем не тем, о чем рассказывали старшие ребята и что я рисовал в воображении. Долго потом не решался на повторение опыта, даже мысли подобные гнал. Но не зря опытные цирковые наездники советуют упавшему с лошади поскорее сесть в седло, чтобы не развился комплекс неполноценности, не пропала уверенность в собственных силах. Через какое-то время я встретился с той же барышней. Получилось гораздо лучше. До идеала было далеко, но хоть что-то!
Второе наше свидание оказалось последним. Мы расстались, чтобы больше не встретиться. Девушка сделала что могла и исчезла из моей жизни.
Избранница догадывалась, что она у Вас первая?
Сначала нет, а во второй раз я сам признался. У нее до меня имелся сексуальный опыт, но, полагаю, минимальный.
Где происходили романтические свидания?
Кажется, у нее дома. Все плыло как в тумане, так, что детали воспроизвести сегодня трудно. Кстати, не скажу, что партнерша была красавицей. Совсем нет. Случившееся носило скорее медицинский характер… (II, 57)
(2011)
Интервьюер: В рамках ММКФ кроме конкурсного кино будет представлено с два десятка кинопрограмм, в том числе «Секс. Еда. Культура. Слава». Чьими усилиями на фестивале появилось кино про секс? Кто затейник?
Затейниками являются те, у кого с «этим» проблемы.
Ну а Вы что думаете по «этому» поводу?
Я не пуританин, не монах, мне что-то нравится, что-то не нравится, но это часть жизни… кинематографа. И если это часть жизни кинематографа, наверное, есть смысл к ней относиться как к части жизни, а не просто закрыть глаза и считать, что ее нет.
Поэтому кто захочет смотреть такое кино – пусть смотрит.
Вы пойдете на кино про секс?
Я ходил бы на все эти фильмы, но, к сожалению, смогу пойти всего один раз, и то, если Вас там увижу… (XV, 56)
СЕМАГО
(2001)
Вот мне Семаго, бывший народный депутат, четыре раза присылал Счетную палату по поводу моего фильма «Сибирский цирюльник».
Он просто не мог поверить, что сорок три миллиона долларов, составляющие бюджет картины, это не повод для того, чтобы их украсть. Он не понимал того, что мне было важно и интересно, собрав эти огромные деньги, сделать то, что я никогда не мог сделать раньше в процессе производства моих картин.
Пять тысяч человек «массовки», горячая пища для всех, классная современная аппаратура, вагончики для всех актеров, чтобы на морозе у них бороды не отклеивались и чтобы создать наконец человеческие, цивилизованные условия для всех, кто работает рядом с тобой на съемочной площадке.
Но это не укладывалось в голове у Владимира Семаго.
Зато укладывалось то, что из того, что получил режиссер на картину, ему следует десять миллионов оставить себе, а на остальное как-нибудь, что-нибудь снять.
Но если мы будем жить по принципу: «Скажи мне, где ты работаешь, и я тебе скажу, что и как ты воруешь», то действительно никакого толку никогда не будет. (II, 38)
СЕМЕЧКИ
(1994)
Я, говоря с иностранцами, пытаюсь им объяснить: ну что такое, скажем, семечки для русского человека?
Это же не еда, это образ мысли, мировоззрения; миросозерцание – сидит на завалинке, семечки жует.
Ни одна реформа в России не сможет органично осуществиться, если она не будет включать в себя и момент семечек на завалинке. Органично включать. Иначе эта реформа будет выпирать, получится кривой и лопнет, как все неорганичные для России реформы.
Все равно семечки вылезут, через самую жесткую политику, сквозь все заслоны. Нельзя иначе.
Вот чего чужому никогда не понять…(I, 64)
СЕМЬЯ
Род Михалковых – Кончаловских
(1990)
Семейную традицию я понимаю как осознание принадлежности к своим корням. Чем дальше, глубже в прошлое можешь проследить эти корни, тем сильнее традиция.
Род Михалковых уходит в глубь российской истории. Первое упоминание относится к XIV веку. Были в роду и монахи, и воеводы… Больше было воевод. Очевидно, от своих предков (воевод) я унаследовал вкус к состязанию, азарт. Один из предков был постельничим при дворе первого царя из династии Романовых.
По материнской линии корни Суриковых – Кончаловских уходят в польские земли… (I, 31)
(1994)
Мой предок приходился троюродным братом первому Романову.
Недавно знакомый историк сообщил мне, что двое моих пращуров участвовали в Куликовской битве. И оба, между прочим, выжили.
Одна только семейная переписка сохранилась у нас за триста лет… (I, 57)
(2005)
Интервьюер: А территориально род Михалковых – Кончаловских далеко простирается?
Обширная география получается: Кострома, Рыбинск, Ярославль…
В Ярославле мой прадед Михалков был последним предводителем дворянства. Все Михалковы были Сергеи и Владимиры. Много было разных военных, воевод.
Недавно мне принесли духовные завещания моих предков времен Ивана Грозного. Такие трогательные бумаги… Что кому отписать: кому – саблю такую-то, а этому корову, шкуры какие-то. А тот еще остался должен, ну там, две штуки сукна. Да! Потом требовалось испросить чего-то у должников. Если он должен был, допустим, деньги, то можно брать не деньги, а корову… Ну, в общем, все серьезно… По-взрослому, как сегодня говорят.
А по маминой линии – это Сибирь, если говорить о Сурикове. И Франция, потому что жена у него была француженка.
А по отцовской линии в основном Волга, Кавказ…Так что с точки зрения истории и географии семья постаралась. (II, 51)
Родительские заповеди (2005)
Их очень много.
«Никогда не обижайся. Потому что, если тебя хотели обидеть, не доставляй этим людям удовольствия. А если не хотели, то их можно простить». Или: «Если тебе что-то катится в руки просто так и ты без всяких затрат можешь протянуть руку и взять, подумай, сколько из десяти людей от этого бы не отказались. Если насчитаешь больше пяти – откажись. Потому что идти надо в узкие врата».
«Счастье жизни – в самой жизни», – слова Толстого. «Делай что должно, и будь что будет». (1, 121)
Семейная обстановка (1998)
Надеюсь, я полностью соответствую той обстановке, которая царила в нашем доме.
Это была естественная жизнь в большой семье с сильной корневой системой. Я не мог понять, за что меня не любят в классе, когда я утром честно признавался учительнице, что опоздал, потому что Рихтер играл ло трех часов ночи и не давал спать. Я не понимал, что в этом особенного. А у нас за столом, когда приходил генерал Московский, Александр Александрович Вишневский, такие имена витали, что мало не покажется: Сережа Рахманинов, Паша Васильев. Велемир Хлебников, по рассказам мамы, спал у нас на рояле, а Маяковского бабушка спустила с лестницы, сказав, что отказывает ему в доме. Все это казалось естественным.
Во всем, что касалось быта, гостей, традиций, семью держала мама. У нас был духовник. Отец этому не мешал, хотя священник старался приходить на дачу, когда отца не было, чтобы никого не смущать…
Была еще бабушка, Ольга Васильевна Кончаловская-Сурикова. Вот уж крутейший характер был, сибирский. Я как сейчас помню: «Ах ты, па-а-кость!» Тебя сразу как морозом пробирает. Ее и мама моя боялась до последних дней. Но в самое тяжелое состояние меня ввергало, когда сама мама говорила очень тихо: «Никита, пойди, пожалуйста, сюда…» По большому счету экзекуциям нас подвергали за ложь, тут ничем нельзя было отмолить. (I, 76)
(1998)
Кстати, я только сейчас стал задумываться о некоторых вещах, связанных с детством, с моим отношением к семье…
Например, поймал себя на мысли о том, что не тоскую по своим детям. То есть они как бы всегда со мной, но в них нет воспитанной с детства необходимости держать друг друга за руки и заглядывать в глаза.
Да, клан Михалковых жив, но он существует сознанием, что мы вместе. Между прочим, для меня это принципиальный вопрос. Я могу отца месяцами не видеть (прости меня Господи!), но знаю, что он здоров, а он в курсе, что Никита занят монтажом фильма в Париже. Я чувствую семью за спиной, но нам не требуется произносить высоких фраз и демонстрировать на публике глубину чувств.
Надеюсь, что мои дети понимают все правильно и живут с ощущением, что у них есть отец и он всегда готов ради них… а дальше должны идти те самые громкие слова, которых я и хочу избежать… (I, 75)
(2002)
Вопрос: Когда Вы появляетесь дома, то родные разбегаются по углам? Вы тиран, диктатор?
Глупо ждать от человека, чтобы он признался в том, что он тиран, даже если это так.
В этом смысле, мне кажется, Вам следовало посмотреть мой фильм «Утомленные солнцем» и почувствовать мои отношения с одной из моих дочерей – с Надей.
Мои дочери рассказывают мне то, что они не рассказывают маме. Это показатель. Они предпочитают разговаривать со мной на темы, которые, честно сказать, и мне не хотелось бы слушать. (I, 90)
(2002)
Безусловно, мне нравится, когда семья большая!
Дочка Надя что-то спросила, сын Тёма пробежал, рядом жена Татьяна – все что-то делают, чем-то занимаются.
Это здоровая суета – дом живет!
Вообще, русская семья должна быть большой. К сожалению, именно несчастные обстоятельства нашей жизни не дают людям рожать детей. Они отвыкают от ощущения дома, семьи в самом благотворном понимании этого слова. Это же здорово, когда есть дети, внуки, бабушки, дедушки…
Прикрываясь какими-то проблемами в ущерб продолжению рода, продолжению себя, люди отдают предпочтение карьере, которой, кстати, добивается далеко не каждый. Годы идут, а тыл так и не создан. В результате человек порою остается у разбитого корыта: ни семьи, ни дома…
А семья – это, собственно, и есть то, что называется жизнью, она ограждает детей от всего, что может искорежить их существо. Это то, что они потом перенесут в свою семью, передадут своим детям.
Так было в семье моего деда, потом так было в семьях моих родителей, когда мы детьми варились во всем этом. (II, 41)
(2004)
Вопрос: Скажите, у Вас есть какой-то секретный рецепт семейного счастья?
У меня нет такого секрета.
Самое главное – это гармония, когда то, что ты хочешь, совпадает с тем, что ты можешь. И еще кажется важным, чтобы к детям относились не лучше, чем к ним относится Господь Бог. Дети часто на этом ломаются и оказываются незащищенными и не готовыми к жизни. (I, 105)
(2012)
Вопрос: Вы за патриархальные отношения в семье? Что для Вас ваша семья?
Я за патриархальные отношения в семье. По крайней мере, в русской семье. Но дело в том, что на сегодняшний день просто очень сильно ослабло понимание того, что такое мужчина. Это не только бицепсы и, так сказать, гордый взгляд или командные нотки в голосе. Это позиция, это слово, это держание слова, это возможность быть для других некой защитой, за спину которого можно спрятаться, ну и так далее, и так далее… В этом смысле я придерживаюсь патриархальных традиций.
Что касается того, что такое семья?
Вы знаете, я думаю, что об этом так много сказано, что я не хотел бы повторяться. Я знаю только одно, что президентом России не может стать человек, который никогда не нянчил своих детей, никогда не видел, что такое внутрисемейные отношения, который никогда не принимал участия в этих отношениях. Он может быть умным, талантливым, каким угодно, но это очень важно для русского человека, вот это вот – отцовство, потому что жить в России и не знать, что такое семья, – это очень большое обеднение собственной жизни.
То, что у тебя за спиной есть, те связи, которые тебя связывают с миром, то единственное для каждого и индивидуальное, – это вот ощущение того, что в твоих жилах течет кровь твоих предков, которых ты знаешь, и та же кровь течет в жилах твоих детей и внуков – это очень терпкое и очень сильное ощущение, о котором когда задумываешься, то берет оторопь и в то же время тепло становится.
Поэтому я думаю, что семья – это не просто ячейка общества, это нечто большее. Особенно если есть возможность проследить свой род как можно дальше (не только папу с мамой). Это вызывает очень сильное чувство, даже не могу объяснить какое… (XV, 64)
Семейные традиции
(2009)
Интервьюер: Ваш прадед – Василий Суриков, дед – Петр Кончаловский, отец – Сергей Михалков, брат – Андрон Михалков-Кончаловский, дети один талантливее другого…Сегодня ваша семья – это клан, мафия?
Думаю, Промысл…
Поверьте, мы никого не тянем, у нас нет и никогда не было круговой поруки, и если бы, скажем, Надя не имела способностей, которыми она обладает, я бы ни в коем случае не снимал ее в «Утомленных солнцем – 2», а тем более в первой картине.
С нее же и спрос больше – ведь правда?
Конечно.
Я, кстати, и сам бы там не снимался, если бы не она, потому что мог дать ей больше внутри кадра в качестве отца и партнера. То же и Анна – если бы она не была одаренной, не снималась бы у меня в «Сибирском цирюльнике»…
В этом смысле гармония – это когда то, чего ты хочешь, совпадает с тем, что ты можешь. Самая большая трагедия, связанная с выбором профессии, разыгрывается, когда человек считает, что он это может, потому что хочет. Возникает порой катастрофа, когда, предположим, отец – режиссер, мама – актриса (или же оба актеры) и сын или дочь идут по их стопам, а Бог не дал…
Предъявить нечего…
Начинается страшное разрушение, потому что вроде бы все условия и соответствующее окружение есть, а таланта нет, и вот тут важно точно понять, что дано и чего не дано. Почему я, скажем, не пустил Надю в театральный учиться? Она окончила МГИМО, при том что с точки зрения нутра и даже технической оснащенности актерской стоит очень высоко, но я понимал, что, если, допустим, Бог даст, открою свою Академию, то, что нужно, дочь доберет… Все необходимое актрисе она уже получила на съемочной площадке, а вот два языка, историю искусств и так далее в объеме, необходимом любому нормальному человеку, в театральном она не изучит.
А Вы в генетику верите, в то, что, если родители талантливые, у них обязательно появятся одаренные дети?
Нет. Я в Бога верю – точка ру.
В вашей семье блюли какие-то традиции, принципы: дескать, воспитывать надо именно так, а не иначе, или Вы росли с братом как трын-трава, впитывая атмосферу дома?
Воспитывала мама, но Вы правы: домашняя атмосфера значила больше, чем педагогические ухищрения.
Уроки дома, уроки семьи… Плюс определенные вкусовые традиции, довольно жесткие, потому что Василий Иванович Суриков был человеком крутого нрава – любил и не любил без полутонов. Слово «теплый» он вообще ненавидел (допустим, термин «теплые отношения»), говорил: «Теплыми могут быть только помои». Либо горячее, либо холодное, либо души не чаю, либо терпеть не могу – это впитала и мама. Она в этом смысле имела сибирский характер – такой же резко континентальный, как красноярский климат, правда, была при этом отходчивой.
Безусловно, основой была все-таки атмосфера в семье плюс воцерковление, пусть и негласное: мы были с детства крещенные, и священник приходил к маме постоянно. (I, 137)
Брат
(1979)
Интервьюер: Ваш брат тоже кинорежиссер. Помогает или чем-то мешает Никите Михалкову опыт Андрея Михалкова-Кончаловского? Совпадают ли ваши эстетики?
Поначалу опыт брата мешал, и мне было необходимо вырваться из-под его влияния.
Думаю, что этот барьер я преодолел.
Оставаясь братьями и друзьями, мы тем не менее разные (я имею в виду наши работы). И это очень важно, мы друг от друга не зависим.
А когда снимаетесь в фильмах Михалкова-Кончаловского, трудно приходится?
С одной стороны, мне с ним проще, чем с другим режиссером, потому что ощущаю его, наверное, все-таки лучше, чем любой другой артист. Но в то же время и сложнее, потому что я его знаю, и ему труднее меня «обмануть», равно как и мне его «обмануть» как режиссера труднее. Это обстоятельство требует от актера больших душевных затрат, большей душевной тщательности и внимания.
Только не подумайте, что у других режиссеров я халтурю. Но если какого-то другого режиссера я могу порой провести, что называется, «на технике», то в работе с братом наше общение доводится до той степени искренности и остроты, когда в результате начинает возникать истинное: то есть это уже нельзя сыграть, это надо прожить… Так, например, мы работали недавно на «Сибириаде». В этой картине, которая еще не закончена, есть куски, по-моему, совершенно пронзительные…
Мое отношение к брату как художнику прежде было, пожалуй, неосознанным. Однако шло время, и я начал отличать, что мне в его фильмах близко, а что – не очень, что «мое», а что «не мое».
Можно по-разному относиться к «Романсу о влюбленных», но кто станет отрицать, что этот фильм по-своему революционный, первый у нас в жанре мюзикла. И, ринувшись в новое, Михалков-Кончаловский обычно не использует уже найденное потом дальше, не выжимает его до конца.
В этом отношении мне бы хотелось быть похожим на брата…(I, 8)
(1989)
С Андроном отношения были всегда очень зависимые с моей стороны, с самого детства.
Представьте, старший брат в доме, занимающийся музыкой, его друзья, первые магнитофоны «Днепр», первые джазовые пластинки, американская выставка, первая в Москве. И таинственные шорохи, шепот, хихиканье под тихие мелодии за дверью, закрытой от меня. Все это притягивало.
Я очень любил брата и люблю. Всегда был ему верен, даже в самых, казалось бы, не детских ситуациях. Как-то я должен был его ждать, дозваниваясь по телефону с улицы. Был кошмарный мороз. Но я не мог уйти со своего поста и, абсолютно окоченев, привязал шарфом телефонную трубку к голове и продолжал в течение двух с половиной часов накручивать диск. Мне было сказано, и я должен был делать так, а не как-то иначе. Мы всегда железно, беспрекословно выполняем обещанное.
Словом, я был под несомненным влиянием брата. А когда начался его ВГИК и в доме появились Андрей Тарковский, Женя Урбанский, Эрнст Неизвестный, Люся Гурченко, Инна Гулая, Гена Шпаликов, притягательность мира Андрона и его друзей стала для меня просто огромной. Авторитет брата вырос до гигантских размеров. И его воспитательные уроки действовали на меня куда сильнее, чем порка отца (считаные разы, но я ее получал)…
Уже потом, еще до Щукинского училища, когда я работал в Театре имени Станиславского и учился там в студии, я пригласил брата на спектакль. Как сейчас помню, я играл в пьесе Крона «Винтовка 392116». Со сцены, не удержавшись, нашел глазами Андрона и, взглянув на его лицо, похолодел от ужаса. Я увидел мрачное, презрительное выражение, из которого было ясно, что ему все это откровенно не нравилось. И брат не скрыл от меня своего отношения.
Вообще моя судьба могла сложиться иначе: мог бы стать киномальчиком, дальше путь известный, тому множество примеров. Я не знаю, с чем связано, что этого все же не случилось. Наверное, я во многом должен быть обязан сопротивлению, которое во мне зародил брат. Это только с виду, в общем было все гладко. Отец вовсе не знал, куда я поступаю, потому никакого блата просто не существовало. Я абсолютно самостоятельно держал экзамен в Щукинское училище, стал студентом, играл на сцене, был достаточно модным и разбитным, с юмором. Думаю, что к сегодняшнему дню я мог бы быть тоже народным артистом РСФСР, но чем-то другим…
Все-таки мое положение несколько отдельное, я не примкнул ни к каким группировкам. Мне удалось в течение всех этих лет не снять ни одной картины, которая могла бы мне открыть, хотя бы даже временно, какие-то новые возможности, о которых я потом думал бы со стыдом, а может быть, наоборот, и бесстыдно: почему другие могут, а я нет?
Одно из самых пагубных оправданий: в конце концов, ты не хуже, чем делает кто-то. И называется уровень еще более низкий, чем твой.
Почему этого не случилось? Не знаю.
Возможно, потому, что рядом был брат. И кино его рядом, конечно же. И потрясшая меня картина «Ася Клячина». Я даже не представлял себе, как невидимо она оказывала влияние на огромное количество режиссеров, в том числе и на меня. Это как воздух, в котором есть какой-то запах, – ты можешь не хотеть его чувствовать, но он существует помимо тебя.
Потом я снимался у Андрона в «Дворянском гнезде». И тут я понял – думаю, и он тоже, – что мы идеальная пара для работы актера с режиссером. Ему очень трудно обмануть меня как актера, а мне его – как режиссера. Мы проработали эту картину, потом «Сибириаду», считаю, что это одна из моих удач. Тут не было ни одного момента пустоты.
Но вот за что я более всего благодарен брату: он сумел уберечься от соблазна – делать из меня себе подобного. Считаю, что это его серьезнейшая человеческая акция по отношению ко мне.
Мы с ним очень разные.
Наши дороги в искусстве идут параллельно. Он делает упор на философско-притчевую структуру, я – на погружение в атмосферу создаваемого мира. А вот возрастные грани между нами уже почти стерлись, ему – пятьдесят два, мне – сорок четыре. Однако иногда я чувствую себя мальчиком рядом с ним, иногда – зрелым человеком. Как ни странно, в каких-то экстремальных ситуациях я не раз оказывался сильнее его, защищал, брал на себя, в другой обстановке – он бывал более мудр, более тонок. Меня раздражает в Андроне то, что я ненавижу в себе в человеческом плане. Наверное, как и его во мне. То есть я иногда вижу в нем нечто такое, что во мне видят другие. И от этого испытываю чувство раздражения.
Но при всем этом с годами наша близость растет. Я никогда не терял ощущения его присутствия, где бы он ни был. Мы постоянно перезваниваемся. Причем по телефону говорим намного дольше и более искренне, чем сидя за столом рядом друг с другом.
Потому что ничто не отвлекает, когда я звоню ему в Лос-Анджелес или он мне в Москву – значит, для того и звоним, чтобы поговорить. (II, 19)
(1993)
Интервьюер: Что Вы думаете о творчестве своего брата Андрона?
Андрон – один из крупнейших режиссеров мирового кино.
Я на многих его картинах учился, скажем, «Первый учитель», «Ася Клячина», «Дядя Ваня». Не на всех, в основном на тех, которые он сделал здесь. «Асю» я просто считаю великой картиной, потрясающей. То, что он сделал там (за границей), для меня эти фильмы в большей степени стирали его лицо. То есть я могу уловить в них Андрона, которого я знаю и люблю, но монтаж… и вообще необходимость быть подчиненным желаниям продюсера у меня как-то выбивали из рук карты.
Я считаю, что из западных его картин лучшая, на мой взгляд, «Дуэт для одного».
Вы общаетесь с Андроном?
Не так часто, все-таки он довольно много живет вне России, нас разделяют расстояния.
Мы довольно разные люди, разные режиссеры, но я очень его люблю и очень люблю у него сниматься… (III, 2)
(1994)
Интервьюер: Есть ли у Вас идейные или творческие разногласия с братом, убежденным «западником»? Разногласий нет.
В кино хватит места всем, просто мы выбрали разные пути. Как сказал Островский: «Кто-то любит арбуз, а кто-то – свиной хрящик».
А брату я очень благодарен. И в первую очередь за то, что он не стал делать из меня похожего на себя. (I, 57)
(1998)
Вообще Андрон, будучи старше меня на восемь лет, воспитывал меня довольно жестко.
У нас с ним было много всяких историй. Он только часть описал в своей книге. А что за водкой для него бегал, так это с удовольствием, чтобы потом глядеть, как они там пьют и танцуют. Потому что пили, простите меня, Тарковский, Женя Урбанский, Смоктуновский, Юлик Семенов, Примаков, между прочим.
Так что я не жалею… (I, 76)
(1998)
Кстати, во взглядах на Россию, на то, что с ней происходит, ключ к пониманию разницы между мной и братом. Мы с Андроном воспринимаем факты, события абсолютно одинаково, но оцениваем их по-разному.
«Что русскому здорово, то немцу – смерть». Андрончик говорит: «Кошмар!» Я отвечаю: «Благо!» (II, 30)
(1998)
В молодости брат был для меня непререкаемым авторитетом, с годами отношения видоизменились, но кое-какие уроки Андрона помню до сих пор…
Другое дело, что мы с ним по-разному мыслим. Я двигаюсь от частного к обобщению, меня интересует небо, отраженное в росинке, а Андрон, наоборот – идет от общего к частному.
И я не знаю, что лучше, а что хуже. (I, 75)
(2000)
Интервьюер: Ваш брат недавно вернулся жить в Россию, как Вы к этому отнеслись?
Да брат – везде брат, ну чего же…
А Вы переживали, когда он уехал в свое время в Америку?
Переживал.
Не отговаривали?
Не отговаривал. Во-первых, бессмысленно, а во-вторых, я не мог и не хотел брать ответственность за его решение.
Но вообще его отъезд довольно крепко ударил по всей семье.
И Вам досталось?
Мне не давали снимать. Не дали снять «Дмитрия Донского». С огромным трудом я снимал «Очи черные» с Мастроянни…
Многие убеждены, что Вы всю жизнь старались «догнать и перегнать» брата… Вы согласны с этим?
Абсолютно нет.
Я собирался быть артистом, когда мой брат еще в консерватории учился. Потом, у нас настолько разные дороги, почти никогда не пересекающиеся, хотя я люблю у него сниматься и очень ценю его как режиссера…Но я никогда не хотел быть похожим на него. (II, 33)
(2000)
Интервьюер: Спрашивали Андрона, зачем он взялся рекламировать какие-то таблетки?
Я и так знаю, что он ответит.
Брат прекрасно представлял, какой резонанс вызовет его появление в рекламе, но раз пошел на это, значит, все просчитал.
Но ведь не бедный же человек, не на хлеб с маслом зарабатывает!
Выходит, предложили столько, что и не бедный согласился.
Получается, это лишь вопрос цены!
Давай не будем гадать за другого. Ты не в курсе обстоятельств жизни Андрона, и я не все знаю.
Если посчитать его расходы, вполне может оказаться, что деньги сейчас брату очень кстати. Он должен изрядную сумму бывшей супруге, строит по бракоразводному контракту ей дачу, у Андрона молодая жена, которая родила одного ребенка и ждет второго…
Конечно, можно и в шинельке бегать и ею же укрываться по ночам, но тогда нужно твердо знать, во имя чего жертвы. Каждый человек внутри имеет планку, ниже которой он не должен опускаться.
Вот и все. (II, 33а)
(2002)
Это неправда, что у меня непростые отношения с братом. Хотя они не могут быть простыми, потому что мы оба принадлежим к кинематографическому сообществу.
Потом, я никогда не завидовал Андрону. Приоритеты старшего в семье всегда были на первом месте, и завидовать ему было моветон. (I, 90)
(2009)
Интервьюер: Как Вы относитесь к книгам вашего брата «Низкие истины» и «Возвышающий обман», где он предельно откровенно обнажил свои отношения с известными и очень известными дамами?
Ну, это его дело…
Книжки Андрона Вы прочитали?
Конечно.
Понравилось?
Было интересно, другое дело, что это опустошает. Сказал же Достоевский: «Человек есть тайна», и дело не в том, чтобы что-то скрывать или прятаться, просто наша внутренняя жизнь намного интереснее, больше и выше внешней – это как раз то, чем человек живет. Именно она его питательная среда, а не тусовки, партии, обеды, наряды.
Брат спрашивал ваше мнение о своих откровенных произведениях, обсуждение было?
Он спросил: «Ты прочел?» – «Да», – я ответил. «И как?» – «Очень интересно». Вот, собственно, и все…
Друг друга мы стараемся не травмировать, у нас по всем поводам свои точки зрения, и порой они совпадают, а иногда – нет.
Василий Лановой мне сказал: «После прочтения этой мерзости Михалков-Кончаловский стал для меня руконеподаваемым…»
Это его право. Там же задета жена Ланового…
Ирина Купченко…
Совершенно верно, и я в данном случае ни одного, ни другого осуждать не могу. Есть вещи вкусовые…
Книги – это как бы исповедь Андрона, но есть у них одно существенное отличие…
В них задеты другие…
Дело не в этом, а в том, что все-таки исповедь не предполагает публичности. Ты исповедуешься перед Господом через священника, он тебе говорит, что по этому поводу думает, и ты должен сделать для себя какие-то выводы, а когда же ты, так сказать, обнажаешься перед остальным миром, должен быть готов ко всему.
Ваш брат талантливый человек?
Безусловно.
А как Вам его режиссерские работы?
Какие-то нравятся больше, какие-то меньше.
Это правда, что у Вас непростые отношения двух мощных художников?
Вы знаете, многим хотелось бы, чтобы так было, но нет, это исключено.
Я всегда его почитал, да и в семье культ старшего брата изначально был очень развит. Он меня, помню, лупил, я терпел… До какого-то момента я очень внимательно прислушивался к тому, что Андрон говорит, показывал ему свои фильмы, когда они уже были смонтированы и ничего нельзя было изменить
Но зачем-то все же показывали?
Безусловно, причем испытывал двойное чувство, когда он мне говорил, что тут нужно было бы сделать вот так, а там эдак. Часто я понимал, что его вариант лучше, но был счастлив, что переделать картину уже нельзя: это были мои ошибки, и я на них сам учился.
Еще я ему благодарен за то, что он никогда не пытался сделать из меня своего клона, то есть каждый из нас шел своей дорогой. В этом смысле мы, хотя и во многом сходимся, представляем совершенно разные направления в кино и в искусстве: в нем преобладает прагматик, западное представление о мире, а я, как он сам считает, в большей степени романтик…
Все это не мешает нам быть братьями: мы, собственно, и уравновешиваем друг друга в какой-то степени. (I, 137)
Дед
(1988)
Я хорошо помню деда (Кончаловского) – роскошного, огромного. Его ладони, мягкие и сильные, на которые он сажал внуков.
Это была удивительная личность.
Интересно, что их дача в Буграх до сих пор осталась за семьей. Там живет его сын – художник Михаил Кончаловский со своей семьей. Я помню остаточной памятью запах антоновских яблок осенью в этом деревянном доме, когда их складывали на зиму. Я помню окорока, которые коптил дед. Он делал сам ножи, даже делал бритвы… Это то, что называется семья… (II, 17)
(2003)
Есть глубоко врезавшиеся в память ощущения от дома деда, который жил в Буграх. Он жил жизнью совершенно помещичьей. Не было электричества (и до сих пор там нет электричества), керосиновые лампы, охота, свой мир, куры, свиньи, корова, запах копченых окороков и яблок антоновских, скрип половиц, постоянный запах краски, дед – живописец.
И практически все мои фильмы, в которых так или иначе действие происходит в усадьбе, даже географически навеяны этими впечатлениями из детства…
Вечернее сидение за фортепьяно с керосиновой лампой, когда дед играл Моцарта, читал наизусть Пушкина целыми страницами, пел арии из любых опер. Он был, я бы сказал, возрожденческого дарования и интересов человек. Эти сапоги болотные охотничьи кожаные, не резиновые, засыпанные овсом, потому что овес вбирает в себя влагу. Когда они возвращались с моим дядькой с охоты на зайцев, на уток, эти сапоги тут же ставились туда, где яблоки хранились и окорока висели, а засыпались ячменем кожаные ботфорты, еще до революции, я так думаю.
Бугры – под Обнинском. Там – не поселок, а просто стоял дом. Дом и огромный сад, где нужно было иметь все свое, чтобы жить. И самое-то главное, что совершенно стопроцентно на сегодняшний день рождает мои впечатления, когда я читаю, допустим, Чехова «Именины», «Обломова» – всего, что касается усадьбы, – это география дедовского дома. (XV, 25)
Прадед
(2005)
Интервьюер: В Красноярске есть Дом-музей вашего прадеда, Василия Ивановича Сурикова. Поддерживаете ли Вы связь с прадедовской Сибирью?
В первый раз я попал туда вместе с мамой и ее братом, моим дядькой, замечательным художником Михаилом Петровичем Кончаловским. Внук Сурикова, он ушел из жизни в возрасте девяноста четырех лет. Он пережил мою маму больше чем на десять лет, будучи младше ее на три года.
Так вот, в те времена, когда они вместе с мамой ездили туда, я тоже с ними ездил. Потом, уже осознанно, сам туда поехал. Я там бываю так часто, как могу. Всегда прихожу в дом прадеда.
Перед съемками «Сибирского цирюльника», например, попросил разрешения там переночевать. Ощущение, которое там испытал, потрясающе сильно. (II, 51)
Дети и внуки
(1991)
У меня четверо детей.
К сожалению, мало времени для того, чтобы часто быть с семьей. Но, например, последние четыре-пять месяцев, когда заканчивал свою картину во Франции, со мной была маленькая дочь, ей всего четыре года. Потом приехал средний сын – он еще учится в школе. Старший – на Высших режиссерских курсах, а старшая дочь только что закончила школу.
Есть ли среди них любимчики?
Нет, люблю всех одинаково.
Не могу сказать, что я ими всегда доволен, невозможно быть постоянно довольным своими детьми, но я не хотел бы их переделывать. Потому что вижу, что в них заложено практически все необходимое для того, чтобы быть достойным человеком и не стыдиться того, что живешь на свете.
Другой разговор, как это проявляется.
Возможно, у Вас есть своя система воспитания?..
Системы, конечно же, нет, но основа – это взаимное уважение в семье. Я всегда считался с их мнением, но они тоже всегда знали, что их мнение не последнее.
Последнее мнение все-таки будет за мной. (I, 37)
(1992)
Интервьюер: А какой Михалков отец?
Жесткий. Но страстно любящий своих детей.
Я хочу дать им нормальное образование, знание языков… Я никогда не заставлял их подчиняться моим законам, я учил их думать, создавать свои нравственные ценности, чтоб нормально было на душе.
Они независимы, но так или иначе приходится вмешиваться, корректировать их поступки или взгляды…
Есть такое слово – обожание. Вот обожание и боготворение есть единственно правильное российское взаимоотношение между детьми и родителями.
Это традиция в нашей семье. (II, 23)
(1993)
С моими детьми у меня бывают конфликты.
Но я в достаточной степени проявляю себя жестко, ибо считаю (может, и ошибаюсь), что Россия – особая страна, и любовь к детям у нас совершенно другая, и свобода по-иному понимается. Конфликты я пытаюсь разрешить мирным путем, но их исход, как правило, предрешен. И не в пользу детей.
Когда моего старшего сына забирали в армию, а была возможность оставить его в Москве, отдать в кавалерийский полк под Москвой, в ансамбль и прочее, то я, используя свое влияние, попросил тогдашнего начальника погранвойск отправить его на Дальний Восток, в пограничный флот. И делал я это совершенно осознанно, ломая себя как отец, но я знал по себе, что человек, который хочет жить в этой стране, должен иметь иммунитет. И разницу между жизнью в Москве и на Дальнем Востоке он должен ощущать и сам делать выводы из этого.
Самым большим подарком для меня в результате стало то, что я начал получать от него потрясающие письма. Да, сначала он просил прислать ему двухкассетный «Шарп». А потом написал: «Знаешь, пришли мне вместо «Шарпа» пару шерстяных носков». И эта естественная, нормальная переоценка произошла без всякой спекуляции: «давайте будем ближе к народу».
Думаю, что человека из него сделали именно эти три года. Он вернулся совершенно иным, причем не поломанным, нормально «оттрубил» от звонка до звонка. Думаю, что этим я помог ему больше, чем если бы он прослужил в ансамбле, потом бы комиссовали и поступил бы куда-нибудь. (I, 46)
(1994)
У меня четверо детей, двое из них поступали во ВГИК.
Я им тогда сказал: «Про вас всегда будут говорить, что все, чего вы добились, это благодаря отцу. Мне говорили то же самое. Но в глубине души вы должны быть уверены, что ваши успехи – ваша заслуга».
И никогда детям в их профессиональном продвижении не помогал. (I, 57)
(1994)
В мою задачу входит – не мешать им и не обязывать…
Я не помогал Ане и Тёме поступать в институт, не прилагал никаких усилий – тому есть свидетельства всех, кто бы очень хотел, чтобы было наоборот.
Я так воспитан родителями.
В свое время они не знали, куда я поступаю, куда ушел служить. Отец получил от меня письмо из армии, когда я уже был на Дальнем Востоке… (I, 65)
(1999)
Интервьюер: Бывает ли, что Вы извиняетесь перед своими детьми? Да. Я это делаю с наслаждением.
Мне очень приятно извиниться, когда я бываю неправ, а самое главное, я знаю, насколько им важно, что я извинился. (II, 31)
(2002)
Данный текст является ознакомительным фрагментом.