Глава восьмая Сталин и Берия
Глава восьмая
Сталин и Берия
В 1953 году произошло два политических убийства, факт которых влияет на ход мировой истории по сей день. Вначале – на границе между зимой и весной 1953 года – был убит Сталин. А не позднее, скорее всего, начала августа 1953 года был убит и Берия.
Эти два имени «продвинутые» «историки» соединяют так: «Берия – убийца Сталина…» Но, конечно же, это, как уже сказано, ложь. Да ещё и ложь очень давнего и не отечественного происхождения… ещё в 1976 году западный советолог чечено-гитлеровско-заокеанского происхождения Абдурахман Авторханов издал во Франкфурте-на-Майне книгу под названием «Загадка смерти Сталина».
Тогда и об этой книге, и об её авторе знали в России немногие… Аппарат Лубянки и ЦК, обществоведческий «бомонд», деятели «самиздата» да завсегдатаи некоторых интеллигентских кухонных «междусобойчиков» – вот, пожалуй, и все, кто как-то был об Авторханове наслышан.
Однако с января 1991 года, с началом публикации в академическом журнале «Вопросы истории» авторхановской книги «Технология власти», имя бывшего довоенного директора Чеченского отделения Партиздата стало официально разрешённым. В мае 1991 года эстафету Академии наук СССР подхватил Союз писателей СССР, и в № 5 журнала «Новый мир» опубликовал без каких-либо комментариев главы из давней книги Авторханова о смерти Сталина…
С того и пошло-поехало, и теперь имя Авторханова, ранее запретное, в нынешней «Россиянии» известно весьма широко.
О книге Авторханова и о нём самом разговор нам ещё предстоит – в свое время. А сейчас я просто приведу первые строки его книги «Загадка смерти Сталина»:
«На вершине пирамиды советской партократии не было достаточно места для двух преступных гениев – для Сталина и Берии. Рано или поздно один должен был уступить другому или оба погибнуть во взаимной борьбе».
По своей антиисторичности и лживости приведённая выше цитата может считаться классической. Но особенно провокационной, провокационной – с учётом времени написания – «на вырост» делает эту цитату, во-первых, противопоставление Берии Сталину, а во-вторых, попытка представить их равнозначными фигурами.
В действительности же Лаврентий Павлович Берия никогда себя Сталину не противопоставлял и никогда – наверняка даже в мыслях – с ним не равнялся. Хотя вряд ли их отношения были всегда безоблачными. К тому же – я в этом уверен – были и желающие Сталина с Берией ссорить, подставлять второго перед первым. Возможностей к тому было много, ибо не совершает ошибок лишь тот, кто ничего не делает. Берия, хотя всегда выполнял огромный объем работы и большую часть его проблем на него взваливал сам Сталин, ошибок почти не совершал. Но – всяко ведь бывает…
О Сталине и о Берии в книге, касающейся смерти Сталина, надо сказать отдельно уже потому, что смерть Сталина Авторханов и прочие радзинские именно на Берию и взваливают – мол, убил, палач, и всё тут.
Ничего такого в действительности, конечно, не было – я об этом уже говорил и ещё скажу. И какое-либо – самое косвенное, самое опосредованное – участие Берии в каких-либо антисталинских акциях было невозможно с любой точки зрения. Прежде всего – с психологической точки зрения. Берия если и бывал недоволен Сталиным, то лишь так, как бывает недоволен учителем талантливый и давно оперившийся ученик, которого учитель всё ещё не считает полностью взрослым. Сама горячность, проявляемая Берией в такой своей обиде, свидетельствует в пользу Берии…
Типичный пример поклепа на Берию. В книге Николая Добрюхи «Как убивали Сталина» её автор сообщает, что при его встрече с сыном Чкалова тот безапелляционно заявил: гибель Чкалова – на совести Сталина и Берии…
Но даже Добрюха, сам возведший на Берию много напраслины, возражает сыну Чкалова и пишет, что теперь не по слухам, а по рассекреченным документам можно буквально по минутам проследить, как прежде всего Берия, Ворошилов и Сталин пытались спасти Чкалова и 12 декабря спасли.
Это именно так, потому что тогда Берия самым жёстким образом запретил вылет Чкалова, а через три дня руководители опытного завода и сам Чкалов этим запретом пренебрегли. Но, поди ж ты, о том, что Берия, опасаясь-де Чкалова как конкурента, «убрал» его, не писал из «демократов» только ленивый.
И ведь многие верят в это до сих пор!
Во времена, когда Берия вошёл в ближайший круг делового общения Сталина, то есть к началу 1939 года, этот круг был весьма узок. Кто же в него входил?
Во-первых, Молотов, Микоян и Ворошилов… Это были профессиональные революционеры-большевики с дореволюционным стажем, члены ещё ленинской гвардии, для которых Сталин оставался в подходящую минуту по-прежнему Кобой. Лишь с ними тремя Сталин был на «ты» в личных разговорах и личной переписке. И лишь они трое естественным образом позволяли себе обращаться на «ты» к Сталину.
Далее шёл Лазарь Каганович – примыкая к первой тройке, однако не находясь к Сталину так близко, как она. А за ним – без особых личных приоритетов – Сталина окружали Жданов, Маленков, Берия, Булганин, Хрущёв, Щербаков, Вознесенский, Андреев. Причём для всех них Сталин был безусловно «товарищем Сталиным», и в любом случае дистанция сохранялась.
Внутри же этой тесной компании личные связи имели разный характер, но ни одна не была окрашена особой теплотой – с младых ногтей никто друг с другом знаком не был, а на нормальную человеческую дружбу ни у кого из них и времени, собственно, не было. Есть хорошие рабочие контакты – и ладно!
Как я догадываюсь, имело место и вот что… Поскольку для всех скрытых врагов страны и шкурников наиболее опасен был Берия – как наиболее мощный управленец, именно против Берии, как правило, и плелись закулисные интриги. Думаю, что инициировали их и вели их не непосредственно соратники Сталина (думаю, даже Хрущёв при живом Сталине этим не грешил), а кое-кто из окружения соратников Сталина. Но порой могли быть грешны и сами «олимпийцы». Они ведь тоже были людьми и, как показала жизнь уже после Сталина, скрытыми страстишками обладали.
Здесь, пожалуй, показателен конфликт, описанный Главным маршалом авиации Головановым. Однажды, в период подготовки к Тегеранской конференции, он, войдя в прихожую на даче Сталина, услышал громкий голос Верховного: «Сволочь! Подлец!»… Не желая быть невольным свидетелем «разноса», Голованов хотел уйти, однако Сталин уже заметил его и пригласил: «Входите!»
В небольшой комнатке на подоконнике полусидел Молотов, а напротив Сталина спиной стоял Берия, которого Голованов сразу не узнал.
«Посмотри на эту сволочь», – резко сказал Сталин и приказал Берии повернуться. А когда тот повернулся с видом растерянным, Сталин приказал ему снять очки. Берия снял пенсне, и Сталин воскликнул: «Видишь, змея… Носит очки, хотя зрение полторы единицы. Вячеслав носит очки по нужде, он близорук, а этот маскируется».
Наступила тишина. Затем Сталин, уже спокойно, пожелал всем всего хорошего, и Голованов, Берия и Молотов вышли, причём Берия что-то горячо доказывал Молотову, который был невозмутим, молчал и на объяснение Берии никак не реагировал.
Голованов так и не понял, чему был свидетелем. А свидетелем он был одного из тех случаев, когда Берию кто-то – не исключаю, что и Молотов – «подставил». Между прочим, Берия был близорук, как и Молотов, и пенсне носил не для маскировки. Но кто-то же уверил Сталина в обратном. И кто-то же вызвал гнев Сталина по отношению к Берии… Если бы этот гнев был вызван каким-то «ляпом» самого Лаврентия Павловича, то он вряд ли был бы растерян. Его растерянность явно была связана с тем, что он не ожидал какого-то поклепа на себя и был выбит из колеи резкой реакцией Сталина – почему и пытался объяснить что-то хотя бы Молотову.
Молотов не любил Берию – тут двух мнений быть не может. Да и остальные его, похоже, не очень-то жаловали, кроме разве что Кагановича и, в той или иной мере, Маленкова и Жданова.
Возможно, шло это от того, что с самого начала войны Берия оказался чуть ли не единственным из высших управленцев, помогавших непосредственно Сталину, кто практически не имел в то тяжкое время сбоев. А самокритика – как естественное состояние личности – была свойственна в этом кругу лишь самому Сталину, да и то не всегда.
Интересно, что Главному маршалу авиации Голованову, по отношению ко всем, о ком он вспоминает, вполне объективному, эта объективность изменяет в двух случаях – когда он пишет о Василии Сталине и о Берии. Так, Голованов, сравнивая Берию и Маленкова, заявляет, что второй-де выгодно отличался от первого незаурядными якобы организаторскими способностями и умением мобилизовать людей на дело. Более того, Александр Евгеньевич считает, что Маленков был лучшим помощником Сталина по военным делам и военной промышленности. Но любой, кто знаком с распределением обязанностей во время войны и тем, кто как с ними справлялся, поймёт, что Голованов, мягко говоря, заблуждался. Занятый делами с авиацией дальнего действия, он просто не мог оценить масштаба и характера усилий Берии по организации оборонного производства.
Голованов же пишет, что Берия был заядлым, грубым матерщинником. И вот тут я ему верю, хотя в мемуарах различных людей мы находим свидетельства и обратного… Однако в ситуации, когда из всего высшего руководства лишь Берии – кроме, конечно, самого Сталина – приходилось ежедневно изображать из себя Фигаро не на сцене, а в жизни, такой эмоциональный выход по отношению к людям, близко стоявшим к Лаврентию Павловичу по статусу, был вполне объясним. Конечно, у Берии был перед глазами пример неизменной вежливости Сталина. Но он-то Сталиным не был, и ему для того, чтобы не срывать многочисленные и разнообразные поручения Сталина, приходилось иногда срываться самому. При этом Голованов и Берия были все же людьми очень разного типа. Да и, надо заметить, разного калибра.
Для Берии главным было содержание, а не форма. Он мог быть щеголеватым, а мог выглядеть порой чуть ли не затрапезно – все определялось конкретной ситуацией. Голованов же относился к постоянно внутренне подтянутым людям. Но ведь и сделать он успевал намного меньше «заядлого матерщинника». Не тот, повторяю, был у Александра Евгеньевича государственный «калибр».
Кроме того, Берия мог подспудно раздражать как Голованова, так и особенно старших своих коллег тем, что в любой момент имел вид очень уверенный, который у другого можно было бы счесть самоуверенным и самодовольным. У Берии же таким образом выражались его выдающиеся деловые активность и потенциал. Он сам находился в постоянной готовности к действию и был готов побуждать к действию других. Здесь с ним до какой-то степени мог сравниться разве что Лазарь Каганович, но он-то как раз к Берии относился более лояльно, чем другие.
Что же до Сталина, то он, как я понимаю, Берию не то чтобы недооценивал – если было бы так, то Сталин не поручал бы ему серьёзнейшие дела. А ведь масштаб и круг задач Берии, которые ставил перед ним Сталин, постоянно расширялись, вплоть до того, что в завершающей, наиболее важной, в некотором смысле, фазе войны Сталин сделал Берию даже формально человеком № 2 в СССР, назначив его вместо Молотова заместителем Председателя Государственного Комитета Обороны – ГКО. Да и после войны системное положение Берии в экономике то и дело было ведущим – после Сталина.
Однако Сталин, увы, не оценивал Берию так, как последний того заслуживал. Иными словами, Сталин не видел в нём своего естественного (естественного в силу универсализма) преемника на посту лидера государства. Сам же Берия – по позднейшему свидетельству его вдовы – считал, что в случае смерти Сталина или его отхода от дел претендовать на первую роль в СССР ему, ещё одному «нацмену», вряд ли будет разумным. Этому можно поверить – Берия был готов стать «рабочей лошадью» при формально первом Маленкове, как оно, собственно, на первых порах после смерти Сталина и произошло.
Но Берия был готов, пожалуй, и к первой роли – позднее я об этом ещё скажу. И если бы его выдвигал на потенциально первую роль сам Сталин, то…
Не так уж были Маленков, или Булганин, или Пономаренко, или даже Ворошилов и Каганович настолько популярны в стране, чтобы широкие массы были просто-таки возмущены, если бы преемником Сталина оказался кто-то не из их числа.
Даже Молотов в этом смысле для масс не был бесспорен. С другой стороны, не так уж непопулярен был Лаврентий Павлович – особенно если иметь в виду не просто массу, не просто «низы», а массу тех «низовых» специалистов, профессионалов, которые определяли облик новой страны. Здесь Берия был даже, пожалуй, беспрецедентно популярен. Причём не только среди атомщиков, ракетчиков или цитрусоводов. Имеется любопытнейший документ, который и сегодня мало доступен, поскольку опубликован в капитальном, но малотиражном (1000 экз.) сборнике «Кремлёвский кинотеатр. 1928–1953…», изданном издательством «Росспэн» в 2005 году. Документ этот – письмо от 8 мая 1951 года, направленное Берии выдающимся киноактёром Николаем Черкасовым:
«Глубокоуважаемый Лаврентий Павлович!
После долгих размышлений решаюсь беспокоить Вас по следующему вопросу. В моих творческих планах последних лет первое место занимала и продолжает занимать мечта – воплотить в кино образ лучшего, талантливейшего поэта нашей советской эпохи Владимира Маяковского.
Сценарий, написанный тов. Б.А. Катаняном, сосредоточивает все внимание зрителя на Маяковском… не в семейно-бытовом плане и не в узко-литературной среде, а в связях поэта со своими читателями, с народом. Такой образ Маяковского, исторически глубоко правдивый, очень увлек меня. Я сжился с ним и уже работаю над ним…
Два года тому назад сценарий этот был принят студией Ленфильм, но затем движение его по инстанциям приостановилось.
Если так будет продолжаться, то я, вероятно, лишен буду возможности воплотить этот замечательный образ на экране по очень простой причине – я старею, …а Маяковского надо играть молодым.
Мое горячее желание работать над этой достойной самого вдохновенного труда ролью и заставляет меня беспокоить Вас просьбой помочь мне в этом деле…»
Почему же Черкасов обратился именно к Берии? Вопросами культуры и идеологии занимались Маленков, Ворошилов, Суслов, Фадеев, наконец, министр кинематографии Большаков… В те же дни – 12 мая 1951 года – режиссёр Михаил Ильич Ромм хлопотал за оператора Бориса Израилевича Волчека через «дорогого Георгия Максимилиановича» Маленкова.
А Черкасов писал Берии.
Почему?
Ответ мы находим у самого Черкасова:
«Я набрался храбрости написать Вам это письмо и послать Вам сценарий, потому что в моей памяти свежа встреча с Вами и Ваше удивительное внимание.
С глубоким уважением.
Преданный вам Н. Черкасов
8 мая 1951 г.».
Однако Лаврентий Павлович не имел никакого реального отношения к «культуре», и всё, что он мог сделать, – это переправить письмо в ЦК Маленкову с резолюцией: «В ЦК ВКП(б). Маленкову Г.М. Прошу Вас заинтересоваться. Л. Берия. 14.V.». Маленков же адресовал просьбу Черкасова в секретариат Суслову, на чём дело вновь и заглохло. Не нужен был «агитатор, горлан и главарь» с его «ста томами партийных книжек» банде «поэтических рвачей и выжиг».
И непоэтических – тоже.
Что же до Берии, то, как видим, он в среде подлинно творческих русских интеллигентов-интеллектуалов был ценим и уважаем – как и сам Сталин. Впрочем, Берию ценил и простой народ, и тому тоже отыскиваются свидетельства в архивах. Так, 9 июня 1950 года секретарю ЦК М.А. Суслову была направлена записка Отдела агитации и пропаганды ЦК, где были приведены выдержки из писем, пришедших в «Правду» после выхода на экраны фильма «Падение Берлина». Фильм критиковали обычные, нечиновные советские люди, и вот как, в частности, критиковали:
«…Тов. Вагин (Москва):
«…Члены Политбюро настолько искажены, что прямо неудобно за постановщиков. Нельзя же, прикрываясь хорошим замыслом и содержанием, показывать уродливо руководителей. Товарищей Ворошилова, Молотова, Микояна, Берия и других членов Политбюро народ любит, и показывать их надо такими, какими их знает народ».
Тов. Семенов (подполковник):
«Мне, участнику нескольких парадов в Москве, довелось видеть товарищей Молотова, Ворошилова, Маленкова, Булганина, Берия и др. на трибуне. Они не произносили в это время речей, но это – энергичные, волевые люди. Не уносишь этого впечатления после просмотра фильма «Падение Берлина», здесь они показаны пассивными, я бы сказал, карикатурными»…»
Обращаю внимание читателя на тон писем – в нём нет и тени той якобы рабской психологии, которую приписывают советской массе нынешние «продвинутые» «историки», «мастера слова», «политологи».
Так, инспектор районного отдела народного образования из Кронштадта Данилова, мастер Московского завода шлифовальных станков Дроздов, учитель из Красногорска Иванов, слесарь из Ростова Ярославской области Буревой, Титов и Белканов из Риги, Коваленко из Мурманска, Мехоношин из Ярославля, Осминкин из Ленинграда, не сговариваясь, жёстко осудили введение в картину некоего сталевара «Алексея Иванова», представленного в фильме «передовым стахановцем», встретившимся со Сталиным…
«Зритель испытывает неловкость и даже стыд за… парня… Совершенно неуместно и никому не нужно было показывать знатного молодого человека в роли придурковатого Иванушки…».. «Почему Алексей по желанию сценариста остался каким-то недоразвитым простачком, ограниченным, примитивным человеком?…» «Образ сталевара в мирных условиях и на войне – неотёсанный, необразованный, невоспитанный парень! Это не реальный облик передового советского человека… Даже наши умные советские дети с возмущением следят за Алексеем Ивановым и бросают самые нелестные реплики о нем…».. «Кто он – …советский рабочий, выросший в коллективе, любящий товарища Сталина с детства, или мужичок дореволюционного времени из медвежьего уголка…»
Это всё – «непричесанные» «рядовые» мнения. И это – мнения людей, ощущающих себя хозяевами страны и жизни и не склонных к тому, чтобы их оглупляли…
Но ещё более важны для нас сейчас оценки, данные этими людьми Берии. Они ведь тоже искренни и показывают, что Берия в народе не имел репутации «палача». Лишний раз в этом можно убедиться при знакомстве с историей, связанной с именем кинорежиссёра Александра Довженко…
В январе 1944 года Сталин жёстко, но, увы, справедливо раскритиковал довженковский сценарий «Украина в огне». Надо сказать, что его выступление можно считать образцом умной и политически точной чисто профессиональной критики. Сталин назвал Довженко украинским националистом, но это не было приговором – Довженко снимал документальные фильмы, в 1948 году поставил художественный фильм «Мичурин» и получил за него Сталинскую премию. Третировали режиссёра коллеги-кинематографисты: задвигали, отлучили от преподавания во ВГИКе, меньше, чем другим, платили… И вот жена Довженко, актриса Юлия Солнцева, 20 августа 1951 года написала Берии:
«Многоуважаемый Лаврентий Павлович!
Обращаюсь к Вам с просьбой принять и выслушать меня. Я хочу с Вами говорить о Довженко. Создавшаяся ситуация вокруг этого человека, не дающая возможности работать, ухудшается с каждым днём. У него был второй инфаркт, и жить осталось, очевидно, считаное время (Довженко умер 25.11.56 г. – С.К.). Сейчас Довженко находится на трассе Запорожье – Каховка. Работает над сценарием.
Прошу простить меня за беспокойство. Хочу заверить Вас в крайней необходимости этого письма.
Ю. Солнцева
20 августа 51 г.
телеф. Г1–18–39».
У заместителя Председателя Совета Министров СССР, председателя Специального Комитета Л.П. Берии тогда (как, впрочем, и всю его послевоенную жизнь) хватало хлопот с крупными народнохозяйственными проблемами, с «атомными» и ракетными делами… В разгаре были работы по системе ПВО Москвы «Беркут»… Так что лично встречаться с женой Довженко у него времени не было, да и что лично Берия мог? Однако то, что он мог, он сделал: через своего помощника по Совету Министров Б. Людвигова переслал 27 августа 1951 года письмо Солнцевой заведующему Отделом художественной литературы и искусства ЦК В.С. Кружкову и поручил Людвигову договориться о приеме Солнцевой в ЦК.
В своей «епархии» Берия имел обыкновение назначать точные контрольные сроки, но в ЦК он не распоряжался, и «бумага» двигалась неспешно. Письмо Солнцевой было зарегистрировано в Техническом секретариате Оргбюро ЦК 28 августа 1951 года, однако автора выслушали только в октябре.
24 октября 1951 года В.С. Кружков докладывал об этом Суслову, ссылаясь на договоренность «с секретариатом тов. Берия». Кружков также сообщал, что министр кинематографии Большаков «имеет в виду вызвать т. Довженко на беседу, проявить большое внимание к его творческой работе (через два месяца после мольбы жены! – С.К.) и постараться рассеять представления о какой-либо его дискриминации»…
Примеры Черкасова и Солнцевой вряд ли были единственными – просто их сегодня рассекретили хотя бы в малотиражных сборниках документов. Но уже эти примеры поражают! Ведь Черкасов и Солнцева почти одновременно обратились к Берии независимо друг от друга, не сговариваясь! Выходит, именно у Берии была репутация человека внимательного, обязательного, чуткого и справедливого? И что тогда остаётся от образа «монстра» и «палача»?
Но, не создав такой образ, сложно записать Берию в отравители Сталина. А не свалив смерть Сталина на Берию, не уйдёшь от скользкого вопроса: «А кто же тогда, если это не Берия? И зачем?».
Так что и этой, вполне рациональной – кое для кого, – причиной объясняется тщательное распространение всяческих гнусностей о Берии в течение десятилетий.
А реальный Берия даже драповый отрез, выданный ему на наркомовскую шинель, за вычетом той материи, которая нужна была для пошива одной шинели, отдавал коллегам.
Вряд ли Сталин был об этой стороне натуры Берии хорошо осведомлен – каждый день у обоих был настолько загружен, что основным был вопрос работоспособности и компетентности, а не гуманизма, чисто деловых, а не личностных, качеств. Сам же Берия выглядеть перед Сталиным лучше, чем он есть, явно не пытался – вопреки заявлениям его хулителей.
В этом смысле показательно и интересно, какую статью дал Берия в «Правду» к 70-летию Сталина. Напомню, что 21 декабря 1949 года «Правда» опубликовала посвящённые Сталину статьи Молотова, Берии, Ворошилова, Микояна, Кагановича, Булганина, Андреева, Хрущёва, Косыгина, Шверника, Шкирятова и Поскребышева.
Так вот, любопытная деталь… Несмотря на то, что Ленин во всех статьях упоминался, естественно, не раз, лишь Берия, которого «продвинутые» «историки» представляют пресмыкающимся перед Сталиным, ясно провёл в своей статье мысль о приоритете Ленина, справедливо отводя Сталину роль великого продолжателя дела Ленина. Об этом Берия заявил сразу, начав статью так:
«После великого Ленина в мире не было и нет имени, столь близкого сердцам миллионов трудящихся, как имя великого вождя Сталина… <…> Из всех современников Ленина никто не смог полно, как Сталин, понять и оценить величие Ленина…»
Эта же мысль – проходящая, повторяю, через всю статью красной нитью – присутствовала и в конце:
«Вся жизнь и деятельность товарища Сталина является великим вдохновляющим примером верности ленинизму и безграничной любви к Ленину, примером самоотверженного служения рабочему классу и всему трудовому народу, делу освобождения человечества от гнета и эксплуатации…»
Берия был также единственным, кто часть своей статьи посвятил значению самокритики. Он прямо и обширно цитировал Сталина и писал: «Самокритика – это постоянно действующее оружие большевизма, неразрывно связана с его природой и революционным духом». Собственно, и это было, по сути, раскавыченной цитатой из сталинской статьи «Против опошления лозунга самокритики», опубликованной в «Правде» 26 июня 1928 года.
Берия был единственным, кто особо подчеркнул в своей статье величие русского народа и его особую роль как руководящей силы Советского Союза. А в IV разделе статьи он написал так:
«В годы суровых военных испытаний… советские люди ещё яснее и отчетливее увидели в товарище Сталине черты его великого учителя Ленина. Они увидели, что нашу армию и народ на борьбу с озверелым врагом ведёт испытанный вождь, как Ленин, бесстрашный в бою и беспощадный к врагам народа, как Ленин, свободный от всякого подобия паники, как Ленин, мудрый и смелый при решении сложных вопросов, как Ленин, ясный и определённый, правдивый и честный, любящий свой народ так, как любил его Ленин…»
Воля ваша, но желание подольститься к Сталину здесь может усмотреть только очень уж откровенный ненавистник Берии.
Причём, хотите – верьте, хотите – нет, но Берия же оказался единственным из всех авторов статей, помещённых в № 555 «Правды» за 21 декабря 1949 года, который не аттестовал Сталина как «гениального вождя». В статье, скажем, Хрущёва, объёмом ровно вполовину меньшей, чем бериевская, эта формула была употреблена три раза. В статье Берии – ни разу.
Это не значило, конечно, что Берия отказывал несомненно гениальному Сталину в гениальности. Но саму формулу «гениальный вождь», употребляемую «доброхотами» Сталина, Берия не использовал. Он писал о гениальности Сталина не в казённой манере, а – тут это слово вполне уместно – творчески, осмысляя суть Сталина умно, в духе диалектики! Берия констатировал, что «…имя товарища Сталина стоит в ряду имён величайших гениев человечества – Маркса, Энгельса, Ленина…», а описывая военные годы, отметил:
«Вся деятельность нашей партии и Советского государства направлялась товарищем Сталиным. Его гениальная прозорливость, способность быстро схватывать и разгадывать смысл надвигающихся событий, особенности каждого этапа войны, его умение нацелить и направить силы партии и народа на выполнение главных и решающих задач, его несокрушимая воля, твёрдость и настойчивость в проведении принятых решений – обеспечили нашему государству победу над врагом».
Но ведь это так и было! И кому как не товарищу Л.П. Берии, заместителю Председателя Государственного Комитета Обороны товарища И.В. Сталина, было это знать в полной мере? Причём Берии тем проще было отыскать в своей душе такие слова в адрес Сталина и положить их на бумагу, что эти слова могли быть отнесены – за исключением эпитета «гениальный» – и к самому Берии. Он ведь уже более десяти лет проходил непрерывное «очное обучение» в школе высшего государственного управления, руководимой Сталиным, да плюс около десяти предыдущих лет имел возможность получать уроки в этой «школе» периодически.
А учеником Берия был способным – это признавал даже такой нелояльный к нему человек, как академик Капица, да не где-нибудь, а в письме на имя Сталина.
В заключительной части юбилейной статьи Берия коснулся темы о гениальности Сталина ещё раз – но опять-таки без захваливания, а объективно, сказав:
«Гениальность нашего вождя сочетается с его простотой и скромностью, с исключительной личной обаятельностью, непримиримость к врагам коммунизма – с чуткостью и отеческой заботой о людях. Ему присущи предельная ясность мысли, спокойное величие характера, презрение и нетерпимость ко всякой шумихе и внешнему эффекту».
Наконец, последнее о юбилейной статье Берии о Сталине. Все остальные статьи в юбилейном номере заканчивались здравицами в честь лично Сталина в той или иной форме. И лишь Берия закончил свою статью чётким призывом: «Вперёд к новым победам под руководством великого Сталина!» Лишь Каганович после пожелания Сталину долгих лет жизни закончил схоже: «Под водительством великого Сталина вперёд к победе коммунизма!».
Как и Сталин, Берия не был способен стоять на месте, и слово «вперёд» его вполне характеризовало и как государственного деятеля, и как личность. Думаю, в том числе и поэтому можно говорить о беспрецедентной эффективности управленческой «связки» «Сталин – Берия».
Впервые в явном виде она, как уже было сказано, образовалась в годы войны и ближе к концу её получила даже формальное оформление после назначения Берии в 1944 году заместителем Председателя Государственного Комитета Обороны, то есть – официально вторым после Сталина человеком в системе государственной власти военного времени. Тогда же Сталин провел Берию на пост председателя Оперативного бюро ГКО, которое рассматривало все текущие вопросы.
На вопрос «Кто вытянул страну во время войны в первую голову?» есть лишь один ответ: «Сталин!» Но среди тех, кто ему в этом помог, первенство по справедливости надо отдать Берии. Это лучше слов доказывало и то, что, когда война закончилась и ГКО был упразднен, 6 сентября 1945 года решением Политбюро было образовано Оперативное бюро СНК СССР в составе: Л.П. Берия (председатель), Г.М. Маленков (заместитель председателя), А.И. Микоян, Л.М. Каганович, Н.А. Вознесенский и А.Н. Косыгин. Это Бюро ведало вопросами работы промышленных предприятий и железнодорожного транспорта, то есть всеми ключевыми вопросами экономики страны. А это означало, что и после войны «связка» Сталин – Берия не распалась.
Вскоре она ещё более окрепла, ввиду того что Берия стал фигурой № 2 в советском атомном проекте. Это был тогда высший «атомный» рейтинг, если учесть, что фигурой № 1 был сам Сталин.
В то же время уже перед войной их управленческая «связка» работала неплохо – особенно после того, как 3 февраля 1941 года Берия был назначен одним из заместителей Председателя Совнаркома СССР Сталина и сразу же расширил объёмы своих государственных инициатив.
Характерный момент: 8 марта 1941 года Берия направляет Сталину проект постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б) «О мероприятиях выполнения плана лесоповала в навигации 1941 года по Наркомлесу и Управлению лагерей лесной промышленности». За день до этого Маленков и Берия докладывали тогдашнему Предсовнаркома Молотову (с мая его сменил сам Сталин) о необходимости замены наркома лесной промышленности, причём предлагали «назначить руководителем Наркомлеса работника, хотя и не знающего лесного дела, но способного организовать и перестроить работу».
Последняя формулировка выдает авторство именно Берии – это был его стиль: уметь хорошо организовать то, с чем до этого сталкиваться не приходилось. И организовать не за счёт начальственной брани, а за счёт ускоренного самообразования в требуемых (но – не более того!) пределах, работоспособности, въедливости и верного подбора специалистов.
Впрочем, Сталин и Берия хорошо понимали друг друга ещё в те времена, когда первый был в Москве, а второй – в Тбилиси. Имеются интереснейшие записи председателя Кинокомитета Бориса Шумяцкого о просмотрах Сталиным (для Шумяцкого – Кобы) фильмов в Кремле. 9 декабря 1934 года, после просмотра фильмов «Чапаев» и «Последний маскарад», Шумяцкий записал, в частности:
«Коба, обращаясь к т. Берия (он был на просмотре с Микояном, Кагановичем, Ждановым и Орджоникидзе. – С.К.)… сделал ряд шутливых замечаний… Шутил…, что этой фильмой т. Берия хорошо достигает только одну цель – показать, насколько г. Тифлис нуждается во вложениях по ремонту и переустройству….»
Фильм «Последний маскарад» производства Госкинопрома Грузии, вышедший на экраны 25 октября 1934 года, снимал, конечно, не Берия, а режиссёр М.Э. Чиаурели. Однако в каждой шутке есть, как говорят, доля шутки. Доля же истины в шутке Сталина заключалась в том, что архитектор по образованию и призванию Берия в социалистическую реконструкцию Тбилиси вкладывал много сил организатора, да и талант архитектора. Сталин это знал и поддерживал – позднее именно Берии будет поручено курировать проекты «сталинских» высотных зданий в Москве. И вот нашёл повод над Берией подтрунить.
Ещё один штрих из деловых отношений Берии и Сталина… Не успел Берия стать наркомом внутренних дел, сменив Ежова, как 7 декабря 1938 года обратился к Сталину и Молотову с возражениями против передачи в НКВД Интуриста – организации по обслуживанию иностранных гостей, которая до этого находилась под неформальной опекой «органов». Берия убеждал:
«Факт перехода Интуриста в ведение НКВД безусловно станет известен за границей. Капиталистические туристические фирмы и враждебная нам печать постараются использовать для развертывания травли вокруг представительств Интуриста, будут называть их филиалами НКВД и тем самым затруднят их нормальную работу, а также своей провокацией будут отпугивать лиц из мелкой буржуазии и интеллигенции от поездок в СССР. Исходя из указанных соображений считаю целесообразным Интурист изъять из ведения НКВД».
На этой записке Сталин написал: «ТТ. Молотову, Микояну. Кажется, т. Берия прав. Можно бы передать Интурист Наркомвнешторгу. И. Сталин. 10.1.39».
И этот режим «инициатива Берии – поддержка Сталина» сохранялся и в дальнейшем, потому что Берия был компетентен, а Сталин всегда поощрял компетентных оппонентов. Собственно, он поощрял активность Берии ещё с тех времён, когда последний руководил Закавказьем, и поощрял наиболее радостным для человека дела образом – принимая предложения Берии к исполнению.
Было высокоэффективным и «атомное» сотрудничество Сталина и Берии. На вопрос «Кто сыграл наиболее важную роль в ликвидации атомной монополии США и устранении атомной угрозы для СССР?» есть тоже лишь один ответ: «Сталин!» Но среди тех, кто ему в этом помог, первенство по справедливости надо отдать опять-таки Берии – как и в деле обеспечения Победы 1945 года.
В своей книге «Берия: лучший менеджер ХХ века» я писал, что «атомный» Берия сегодня «документирован» наиболее полно, поэтому при изучении многотомного собрания документов «Советский атомный проект» хорошо выявляется роль как Сталина, так и Берии в этом проекте. Почти неизменная подпись Сталина под важнейшими документами, касающимися Специального Комитета и Первого Главного управления при Совете Министров СССР, доказывает, что Сталин годами не упускал из поля своего зрения ничего существенного, относящегося к атомному проекту. Берия же не упускал здесь вообще ничего – мимо него не проходили мало-мальски важные бумаги. Причём это не было мелочностью. Это было тщательностью – как врождённой, так и обусловленной высокой личной ответственностью Берии за успех дела.
И всё же в отношениях Сталина и Берии были приливы и отливы. Имеются в виду личные отношения – от повседневных и первостепенных деловых услуг такого выдающегося сотрудника, как Берия, Сталин отказаться не мог даже на самое короткое время. Но теснейшие деловые повседневные контакты не означали человеческой близости.
В деловом же, в государственном масштабе Берия был неизменно на первых ролях, и это хорошо показал конец 1951 года.
Очередные годовщины Великой Октябрьской социалистической революции в сталинской Москве отмечали торжественным заседанием Московского Совета в Большом театре. Не была нарушена эта традиция и 6 ноября 1951 года – в год празднования 34-й годовщины Октября. На сцене, в президиуме, сидели Маленков, Берия, Ворошилов, Микоян, Булганин, Каганович, Андреев, Хрущёв, Шверник, Суслов, Пономаренко, Шкирятов, члены правительства, депутаты Моссовета.
Сталина среди них не было. Не было его на следующий день и на Красной площади – на военном параде. Сталина тогда вообще не было в Москве – с 10 августа по 22 декабря 1951 года он находился в отпуске, и участники заседания приняли приветствие ему, где он был назван «гениальным вождём и учителем советского народа, великим знаменосцем мира».
Спорить тут было не с чем – при всей заезженности формулировок они отражали действительность. Дважды два всегда равняется четырем, а Сталин был десятилетия назад и оставался к началу 50-х годов не только вождём, но и учителем народов. Тем не менее в зале его не было, а доклад кто-то должен был делать. В отчёте о торжественном заседании, помещённом в «Правде» 7 ноября, Маленков в списке президиума торжественного заседания стоял первым. Однако с докладом на заседании Моссовета выступил Берия.
Собственно, практика поочередного выступления членов Политбюро с докладами на торжественных заседаниях Моссовета была введена с 1945 года, но какой-то установленной очереди здесь, естественно, не было. В тексте несостоявшегося выступления Поскрёбышева на «антибериевском» Пленуме ЦК в июле 1953 года бывший секретарь Сталина утверждал, что, «посылая свой доклад тов. Сталину на просмотр, Берия заявил хвастливо, что его доклад по содержанию превосходит все предыдущие доклады членов Политбюро…» Но, мол, «тов. Сталин, ознакомившись с докладом, отметил неправильность ряда положений, выдвинутых в разделе доклада о международном положении, внеся в этот раздел серьёзные поправки принципиального характера…»
«Ну и что?!» – скажу я на это. Ну и похвалился Берия, так что с того! Во-первых, это было сказано ближайшему сотруднику Сталина с глазу на глаз – к слову. А почему бы человеку и не выразить таким образом удовлетворение от хорошо сделанной им работы?
Во-вторых, ну и внёс Сталин поправки! Так он ведь и в собственные тексты в ходе работы над ними вносил поправки – подобные документы в один присест не делаются. И надо ли было удивляться, что Сталин читал проект доклада с карандашом в руке и что-то в нём поправил?
В-третьих же, у Берии были все основания для высокой оценки собственного доклада, особенно с учётом того, что он похвалил тем самым не только себя, но и своих помощников по подготовке текста. Язык доклада, хотя и не был чужд казённых оборотов, оказался достаточно живым, деловым и внятным. Читая его, я предположил, что какие-то блоки доклада Берия предварительно диктовал стенографистке – в те годы он так иногда поступал. Во всяком случае, читался доклад легко.
В «Правде» он занял три полосы (с фото Берии и общим фото президиума с Берией на трибуне), и говорилось в нём обо всём понемногу, хотя кое на чём докладчик останавливался основательнее, например – на проблемах нефтяников и шахтеров. При этом общие положения излагались не тяжеловесно, а конкретные цифры были весомы и убедительны.
Основное внимание уделялось успехам. О недостатках тоже говорилось, но вскользь, в чём особого криминала не было – внутриполитический раздел доклада так и назывался: «Новые успехи мирного строительства в СССР».
В 1950 году закончилась первая пятилетка, а в 1951 году промышленная продукция в два раза превысила продукцию 1940 года. Здесь было чем гордиться – ещё пять лет назад в некоторых районах СССР порой ели крыс, потому что чуть ли не вся европейская часть страны лежала в развалинах. Теперь же первый восстановительный период заканчивался, и Берия с вполне обоснованной гордостью сообщал, что по сравнению с прошлым годом производство тканей выросло на 24 %, мяса и мясных продуктов – на 20 %, масла растительного – на 35 %, велосипедов – в 2 раза, фотоаппаратов – на 39 %. Берия говорил:
«Наша промышленность уже начинает выпускать в массовом порядке телевизоры, комнатные холодильники, стиральные и другие машины для домашнего обихода».
Второй раздел доклада был озаглавлен «Советский Союз в борьбе за мир», и уже в самом начале его докладчик привёл мощную по своей убедительности цитату из Сталина, сказав так:
«Огромный размах мирного строительства в нашей стране красноречиво говорит о мирном характере внешней политики Советского Союза и изобличает клеветников, разглагольствующих об агрессивных намерениях нашего правительства.
«Не может ни одно государство, – говорит товарищ Сталин, – в том числе и Советское государство, развертывать во-всю (так в тексте доклада. – С.К.) гражданскую промышленность, начать великие стройки вроде гидростанций на Волге, Днепре, Аму-Дарье, требующие десятков миллиардов бюджетных расходов, продолжать политику систематического снижения цен на товары массового потребления, тоже требующего десятков миллиардов бюджетных расходов, вкладывать сотни миллиардов в дело восстановления разрушенного немецкими оккупантами народного хозяйства и вместе с тем, одновременно с этим, умножать свои Вооружённые Силы, развернуть военную промышленность. Не трудно понять, что такая безрассудная политика привела бы к банкротству государства»..».
Это говорил не просто заместитель Председателя Совета Министров СССР и член Политбюро ЦК ВКП(б), но и председатель Специального комитета, курировавшего атомную и ракетную проблемы, один из создателей атомной и ракетной отраслей в СССР. Однако, говоря так, он не лукавил, как не лукавил и сам Сталин, произнося те слова, которые цитировал Берия. Вопрос ликвидации атомной монополии США в кратчайшие сроки был для России тогда вопросом жизни, защищённой русской бомбой, или вопросом смерти по «хиросимско-нагасакскому» варианту, а также – и по варианту «дрезденско-гамбургскому», когда англосаксы зажгли над Германией первые в мировой истории рукотворные огненные смерчи.
Атомную проблему под руководством Сталина и Берии Россия решила, и теперь подобные «испепеляющие» варианты с ней «не проходили». Ровно за месяц до доклада Берии, 6 октября 1951 года, в субботнем номере «Правды» был опубликован обширный «Ответ товарища И.В. Сталина корреспонденту «Правды» насчёт атомного оружия».
Шумных комментариев после этого было в мире много, и наилучшее, пожалуй, резюме сделал один из рупоров американских «ястребов» – еженедельник «News Week», опубликовав статью под названием «Равновесие атомных сил»…
Правда, до равновесия тогда было ещё далеко, но дышать нам стало, безусловно, легче. Янки хотя и разрабатывали новые планы атомных бомбардировок СССР, однако уже боялись сами на этом обжечься.
Думаю, для сегодняшнего читателя будет интересно познакомиться и ещё с одним блоком из внешнеполитического раздела доклада Берии:
«…деятели Соединённых Штатов не перестают болтать о своих будто бы мирных намерениях. Они, видите ли, не прочь «сохранить» мир, но на «условиях», которые будут продиктованы Соединёнными Штатами. А каковы эти «условия»? Народы мира должны стать на колени перед американским капиталом, отказаться от своей национальной независимости, принять ту форму правления, какую навяжут американские «советники», ввести у себя «американский образ жизни», развивать лишь те отрасли хозяйства и лишь в тех размерах, какие угодны и выгодны американским монополистам (выделение моё. – С.К.)… Словом, народы должны… стать подданными новоиспечённой американской империи.
У каждого честного человека возникает законный вопрос: на каком основании претендуют США на исключительное положение среди других стран? Может быть, на основании того, что у них имеется много золота, нажитого на крови и страданиях миллионов и пригодного для подкупа? Но народы не торгуют свободой…»
В то время, когда один из наиболее ярких соратников Сталина произносил эти слова, ни он, ни Сталин ещё не знали, что, хотя народы и не торгуют свободой, в России вскоре родятся те, кто, став взрослыми, будут направо и налево торговать свободой народов, предавая историческую будущность и своего собственного, и других народов мира.
И при этом – сохранять в России лишь те отрасли хозяйства и лишь в тех размерах, какие угодны и выгодны американским и международным монополистам.
Возвращаясь же в 1951 год, можно сказать, что акции Берии у Сталина – и так высокие – повышались. Но повторю: доверяя Берии такие важные дела, как предоктябрьский доклад в свое отсутствие, Сталин не видел в нём своего преемника. Нынешние «историки» много развели сплетен о том, что под конец жизни Сталин якобы вообще не доверял Берии, что раздутое этими «историками» так называемое «мингрельское дело» имело своей целью отставку и арест Берии, и т. д. Всё это, конечно, чепуха!
Но в то, что Сталина настраивали против Берии, я верю. Нет, Сталин не лишал Лаврентия Павловича своего доверия и даже, напротив, облекал его ещё большим своим доверием – о чём я в своём месте скажу. Однако основания для искренней обиды на Сталина у Берии иногда имелись.
Он, как и Сталин, был силён как государственный деятель разносторонним образом. Был он силён и тем, что лишь он один из всех сталинских соратников имел полноценный опыт крупной самостоятельной государственной деятельности в качестве первого лица. Он приобрёл его в те годы, когда стоял во главе Закавказского крайкома ВКП(б), ЦК Компартии Грузии и, одновременно, Тифлисского горкома. За те годы, пока он был руководителем Закавказья, Берия сделал для Кавказского региона, и прежде всего для Грузии и Тбилиси, так много, как никто не делал ни до него, ни после него за всю историю этих благодатных, но очень, увы, непростых мест.
Ни Маленков, ни Молотов, ни Жданов, ни Микоян, ни Ворошилов с Булганиным никогда самостоятельно не руководили странами. Из высших политических лидеров СССР подобный опыт, кроме Берии, был лишь у Кагановича и Хрущёва, в разное время занимавших пост первого секретаря ЦК КП(б)У, но Украина была особым случаем. На Украине её высшего руководителя всегда подпирал крепкий и многочисленный актив, Украина всегда была наиболее развитой в индустриальном отношении частью России. Там требовалась крепкая рука, но не требовалась та личностная самостоятельность, которая была обязательной для успеха в Закавказье. Так что и в этом отношении Берия лучше других помощников Сталина был подготовлен для руководства всем СССР.
Берия ощущал себя преемником Сталина и вслух обижался и выражал недовольство, когда Сталин предпочитал других. В помянутом выше непроизнесённом «выступлении» Поскрёбышев – сам того не поняв – свидетельствовал в пользу Берии, когда писал:
«Берия добивался… занять при жизни тов. Сталина место первого заместителя тов. Сталина по Совмину, считая, что только он один является действительным преемником тов. Сталина.
Когда же последовало решение утвердить тов. Булганина первым заместителем тов. Сталина по Совмину, то Берия был недоволен этим решением, характеризуя т. Булганина как слабо подготовленного и неспособного справиться с этой работой».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.