ЮНОСТЬ КИНОЗРИТЕЛЯ

ЮНОСТЬ КИНОЗРИТЕЛЯ

Кинотеатры моего детства. — «Золотой ключик» заканчивается в 1939-м. — Американский Сталин на нашего не похож. — Папа строит танки в Сормове. — Марика Рёкк в пижаме с балкона видна лучше. — In der Nacht ist der Mensch nicht gern aleine… — Мой выбор огорчает родителей.

«С трёх лет я мечтал снимать кино!»

Это не мои слова. Так говорят в своих интервью многие мои нынешние коллеги.

Я не мечтал снимать кино. Я был обыкновенным мальчиком, который просто любил смотреть фильмы. Любил не больше и не меньше, чем прочие советские мальчишки.

Для меня кино не было «кинематографом», а было — «киношкой». Относился к нему потребительски, ждал от него исключительно развлечений.

И все же, вспоминая свое детство, я слышу мелодии…

Далёко, далёко за морем

Стоит золотая стена…

Звуки этого вальса-бостона возвещали нам, колпинским мальчишкам, о том, что очередной сеанс «Золотого ключика» заканчивается. Это было до войны — тысяча девятьсот тридцать девятый год, мне восемь лет… Близко от дома, на другой стороне канала был деревянный кинотеатр, откуда и доносилась музыка. В войну он, конечно, сгорел…

Бей, барабан, походную тревогу!

Время не ждёт!

Товарищи, в дорогу!..

Во время войны смотрел советские комедии. Помню смешное в этих фильмах, помню героическое — атаки, апофеозы, страстный голос Николая Симонова в «Петре Первом». И снова песни, песни… Они позволили сохранить в памяти частицы киновпечатлений.

Жил на свете капитан,

Он объездил много стран… —

и перед глазами Николай Черкасов в роли Паганеля.

Много песен о Волге пропето,

Но ещё не сложили такой… —

это уже классика!

Или вот:

Вар-вар-вар-вары!

Шагай вперед, малыш…

Что это?.. «Три мушкетёра», американская комедия 1939 года с братьями Риц — смешная, дурацкая. Но ведь тогда «смешная, дурацкая» — это были наилучшие характеристики. Во время войны шло много кинокомедий — считалось, что они отвлекают людей от тягот повседневного невыносимого быта. Вероятно, так оно и было.

Мы с мальчишками с нашего «двухсотого» завода ходили через небезопасный трущобный район Челябы «Порт-артур» в центр города, в кинотеатр «Спартак». Смотрели все подряд — боевые киносборники, «Радугу» Марка Донского, английские фильмы «Джорж из Динки-джаза» и «Багдадский вор» с Конрадом Вейдтом, американскую «Северную звезду» Льюиса Майлстоуна (Льва Мильштейна из Кишинева) по сценарию Лилиан Хеллман с Эриком фон Штрогеймом в роли немецкого оккупанта советского колхоза, «Миссию в Москву», в которой с замиранием сердца рассматривали Рузвельта, Черчилля, а также Сталина, Молотова в исполнении американских актеров.

— Не похожи… — шептали мы друг другу.

В кинотеатрах залы всегда были полны — дети, калеки, женщины.

Этим и заполнено было мое отрочество в Челябе — кино, собрание сочинений Диккенса да еще толстая пачка замусоленных почтовых открыток, которыми мы обменивались, с репродукциями картин русских художников. Я их срисовывал и раскрашивал — «Аленушка», «Три богатыря», «Утро в сосновом лесу»…

Потом Сормово, житье в двухэтажном деревянном доме бабушки Надежды Осиповны. Здесь я разглядывал марки в альбоме, доставшемся мне от дедушки Василия Павловича, бесконечно перелистывал иллюстрации Гюстава Доре в дедушкиных книгах — Библия, «Дон Кихот», «Гаргантюа и Пантагрюэль».

Отец строил танки теперь на Сормовском заводе. Эти машины — новенькие, свежепокрашенные, с пилами и топорами, принайтованными к бортам, с танкистами в белых новых полушубках — днем и ночью ползли из ворот завода мимо нашего дома и школы напротив, где в то время был госпиталь. Они то проваливались в глубокие ямы разбитой ими улицы, то выползали оттуда пушками вверх. Но спали мы спокойно в этом грохоте — привыкли.

Ярким событием тех лет было возвращение из немецкого плена отца моих двоюродных сестер Лены и Ларисы — Виктора Ивановича Третьякова. От него остро пахло чем-то незнакомым, каким-то чужим туалетным мылом (потом понял, что это была всего лишь лаванда). В Нюрнберге, в лагере он был в Сопротивлении, доказал это, был прощен и вернулся на автозавод имени Молотова, где и раньше работал инженером.

После войны появлялось все больше трофейных фильмов: «Путешествие Марко Поло», «Знак Зорро», «Тарзан» и, наконец, «Девушка моей мечты»!

Мой друг по литературной студии Дворца пионеров Феликс Нафтульев имел фотоаппарат «ФЭД». Многократно пересматривая этот фильм, он снял с экрана все важнейшие эпизоды. У меня до сих пор хранится в старом фотоальбоме кадр с Марикой Рекк в пижаме, сделанный Феликсом.

Любимый фильм бесноватого фюрера торжественно в течение многих месяцев не сходил с экрана кинотеатра «Титан», что на углу Литейного и Невского. В качестве дополнительного аттракциона там предлагался не попкорн, а беготня крыс по длинному проходу между креслами.

Однажды Феликс сказал:

— Нужно искать зал с балконом!

— Зачем?

— Она купается в бочке…

— ?

— Сверху, наверное, снять ее интереснее.

Значительно продвинулся наш немецкий язык, который до этого с отвращением (язык врага) мы изучали в школе. Теперь мы распевали с ужасающим акцентом:

In der Nacht ist der Mensch nicht gern aleine…

Что в переводе означало: «По ночам мужчина не хочет быть одинок…»

Вот таково было благотворное влияние киноискусства на наши неокрепшие души.

В соответствии с завещанием вождя мирового пролетариата, кино почиталось важнейшим из всех искусств. Товарищ Сталин всячески поддержал эту установку, и потому кино у нас было не только важнейшим, но и великим. Величие кинематографа в те годы выражалось, в частности, в названиях кинотеатров. В Ленинграде были: вышеозначенный «Титан», а также «Великан», «Колосс», «Гигант» и даже «Колизей»!

Как мы выбирали фильмы?.. Как и теперь, надо полагать. Молва была лучшей рекомендацией. Рецензии критиков не имели никакого значения. В те времена мы даже говорили: «Раз в статье ругают, надо смотреть…»

Как видите, мой кинематографический багаж был невелик. Смолоду я не помышлял стать кинодеятелем, не поступал после школы во ВГИК, редко-редко ходил по пригласительному билету в ленинградский Дом кино на Невском проспекте. Но когда попадал туда, то с интересом слушал рассказы режиссеров. Помню свое восхищение на вечере молодого небожителя Владимира Венгерова и его рассказ о съемках «Двух капитанов»…

Я был «стопроцентным зрителем»… и литературным мальчиком, поэтому мы с Феликсом и поступили на филологический факультет Ленинградского университета. Я — на газетное отделение, он — на русскую филологию.

Мой выбор огорчил родителей. Отец хотел, чтобы я стал архитектором (и он был прав, но архитектором стал не я, а мой сын, его внук). Мама мечтала, чтобы я стал дипломатом… Наивная!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.