Глава пятая КНИГА КАК УЧЕБНИК ЖИЗНИ
Глава пятая
КНИГА КАК УЧЕБНИК ЖИЗНИ
«Притчи Соломона, сына Давидова, царя Израильского…» — так начинается Книга притчей Соломоновых, являющаяся в нашем сознании неотъемлемой частью библейского канона и служившая своеобразным нравственным компасом для многих поколений как евреев, так и христиан. Зачин этой книги вроде бы не оставляет никаких сомнений в том, что ее автором является сам царь Соломон, однако исследователи Библии, как уже догадался читатель, придерживаются по этому поводу несколько иного мнения.
Лингвистический анализ «Притчей» вскрывает разные временные пласты их языка. Самый ранний из них относится к X веку до н. э., то есть к периоду жизни Соломона, а самый поздний датируется едва ли не IV веком до н. э.
Таким образом, «Притчи» представляют собой не единую книгу, а некий сборник, своеобразную антологию морали-заторских поучений, формировавшуюся на протяжении нескольких столетий. Об этом свидетельствует уже тот факт, что название книги дано во множественном числе. Хотя не исключено, что книга получила свое название «Притчи» просто по своему первому слову — подобная практика была принята в еврейской традиции.
В современной библеистике утвердилась точка зрения, согласно которой «Притчи» вобрали в себя семь различных сборников поучений, три из которых и в самом деле либо лично принадлежат Соломону, либо написаны его придворными. Первый такой сборник охватывает главы «Притчей» с первой по девятую; второй — главы с десятой по 22-ю (десятая глава также начинается со слов «Притчи Соломона…»), а третий — главы с 25-й по 29-ю, претерпевшие определенную редакцию во времена царя Езекии (25-я глава начинается словами «И это — притчи Соломона, которые собрали мужи Езекии, царя Иудейского…»).
Еще одна часть «Притчей», по мнению библеистов, является не самостоятельным сочинением, а переводом известного древнеегипетского сочинения «Поучения Аменемопе». Вероятнее всего, этот перевод также был сделан в период царствования Соломона и, возможно, по его прямому указанию — во всяком случае, интенсивный культурный обмен между Израильским царством и Египтом наблюдался только при Соломоне. При этом переводчик работал избирательно, оставляя неприкосновенными сентенции египетского мудреца, но отсеивая из его текста все, что противоречило идее монотеизма. В результате, как указывает Й. Вейнберг, «из тридцати глав оригинала он отобрал и переводил только 16 речений из разных глав, те, что были созвучны с древнееврейской — яхвистской системой религиозно-этических ценностей и норм, такие, например, как „Остерегайся грабить подчиненного и причинять зло слабому“, „Не дружи с гневливым и не общайся с мужем вспыльчивым“ и иные. Но он не переводил те речения, в которых древнеегипетские божества выступают как структурный компонент содержания или где возглашены специфические древнеегипетские религиозно-этические представления, например, о идеальном муже как о „муже тихом“, о божественной детерминированности человеческой жизни и деятельности. <…> Справедливость сказанного подтверждается также тем, как древнееврейский переводчик переводил древнеегипетский текст. Встречаются почти дословные переводы:
Поучение Аменемопе
Приклони ухо, прислушивайся к сказанному, обрати свое сердце, чтобы понять (1:9 и сл.).
Книга притчей Соломоновых
Приклони ухо твое и прислушайся к словам мудрости, И обрати сердце свое, чтобы знать Меня (22:17).
Но они сравнительно редки, преобладают переводы со значительными отклонениями от оригинала и дополнениями к нему… <…> Если, например, древнеегипетский мудрец мог ограничиться предупреждением „Остерегайся нарушать межи полей…“ (VII: 10 и сл.), то древнееврейский переводчик считал нужным добавить: „Ибо Защитник (Бог) их силен и Он оспорит твое дело“ (23:10 и сл.)»[180].
30-я глава «Притчей» («Слова Агура, сына Иакеева…»), 1–9 речения 31-й главы («Слова Лемуила царя…») и величественный гимн-акростих женщине-хозяйке дома, который представляют собой 10–31 стихи 31-й главы, по мнению исследователей, являются включенными в «Притчи» отрывками из каких-то не дошедших до нас сочинений древности[181].
Окончательное формирование книги «Притчей» большинство исследователей Библии относят к периоду царя Езекии, известного своей любовью к литературе и создавшего при своем дворе обширный бейт-мидраш — дом учения, или «школу мудрости». Не исключено, что книга «Притчей» использовалась в последней как учебное пособие.
В то же время нельзя не упомянуть, что существуют и исследователи, убежденные, что «Притчи» были собраны именно Соломоном. При этом они ссылаются на известные слова Третьей книги Царств: «И изрек он три тысячи притчей, и песней его было тысяча и пять…» (3 Цар. 4:32). К тому же тот факт, что в «Притчи» включены вольный перевод из древнеегипетского сочинения и высказывания нееврейских мудрецов Агура и Лемуила (Лемуэйла), также говорит в пользу этой версии — подобная широта взглядов была свойственна именно Соломону.
Любопытно, что хотя по самому своему настроению и «степени богобоязненности» «Притчи» вроде бы представляют собой полную противоположность «Екклесиасту», еврейские мудрецы поначалу колебались в вопросе о том, стоит ли включать их в канон Танаха. Часть мудрецов считала, что в «Притчах» есть речения, противоречащие друг другу по смыслу, что и делает их непригодными для канона. В качестве альтернативы этой книге предлагалось включить в канон книгу притчей Иисуса, сына Сирахова (Иешуа бен Сираха), но в итоге, видимо, решающую роль сыграл тот фактор, что «Притчи» были освящены авторитетом царя Соломона. К тому же они куда более глубоко отражали именно иудейскую систему жизненных ценностей, чем книга Иисуса, сына Сирахова, превратившаяся в итоге в один из самых популярных апокрифов.
***
Читатель, который впервые откроет Книгу притчей Соломоновых, наверняка удивится, обнаружив, что в ней почти не встречаются притчи в современном значении этого слова. Но дело в том, что слово «машаль», обычно переводимое на русский язык как «притча», в древнем иврите означало «краткое афористичное выступление», «нравоучение», «сентенция», или, если угодно, соответствовало заимствованному из английского и прижившемуся в русском языке слову «спич».
С первых же строк книги (автором которых с большой долей вероятности является именно Соломон) определяется ее цель: «Чтобы познать мудрость и наставление, понять изречения разума, усвоить правила благоразумия, правосудия, суда и правоты; простым дать смышленность, юноше — знание и рассудительность…» (Прит. 1:2–4).
И уже в первой же главе книги идет обращение от имени Премудрости (Хохмы), взывающей к людям и обещающей тем, кто будет следовать ее путями, долгую и счастливую жизнь:
«Премудрость возглашает на улице, на площадях возвышает голос свой, в главных местах собраний проповедует, при входах в городские ворота говорит речь свою…» (Прит. 1:20–21).
И это — не просто поэтический прием. Выделение Премудрости — Хохмы — в особую сущность, стоящую выше простого понимания («бина») или знания («дэа») о тех или иных явлениях, имеет глубокий эзотерический смысл. Это становится предельно ясно во втором монологе Премудрости, где она предстает как некая духовная сила, сотворенная Богом прежде сотворения материального мира:
«От века я помазана, от начала, прежде бытия земли. Я родилась, когда еще не существовали бездны, когда еще не было источников, обильных водою. Я родилась прежде, нежели водружены были горы, прежде холмов, когда еще Он не сотворил ни земли, ни полей, ни начальных пылинок вселенной. Когда Он уготовлял небеса, я была там. Когда Он проводил круговую черту по лицу бездны, когда утверждал вверху облака, когда укреплял источники бездны, когда давал морю устав, чтобы воды не переступали пределов его, когда полагал основания земли: тогда я была при Нем художницею, и была радостью всякий день, веселясь пред лицем Его во все время» (Прит. 8:23–30).
Учение об идеальных сущностях, в том числе о Мудрости, сотворение которых предшествовало Сотворению мира, в итоге стало одной из базовых составляющих как еврейской, так и христианской и мусульманской мистики. Вышеприведенный отрывок, с одной стороны, подтверждает уже высказанную на страницах этой книги мысль о том, что высшая мудрость Соломона заключалась в том, что он был, вероятно, одним из величайших мистиков своего времени, внесшим выдающийся вклад в сохранение и развитие древних эзотерических учений. Одновременно этот отрывок начисто опровергает расхожее мнение, что «Притчи» представляют собой сугубо «земную», исключительно рациональную книгу, содержащую практические советы на каждый день.
Эзотерический подтекст чувствуется и в неоднократно повторяющейся в «Притчах» мысли, что подлинная мудрость заключается «в познании Господа» и именно такая мудрость объявляется в «Притчах» высшей жизненной ценностью.
В целом «Притчи» утверждают еврейскую концепцию Бога как Абсолютно Справедливого во всех Своих проявлениях, Вершителя судеб всего мира и каждого человека. Соответственно высшей мудростью объявляется постижение законов Творца, следование этим законам с постоянным страхом их нарушить — что освобождает такого, полагающегося во всем на Бога, человека от всех остальных страхов и избавляет его от ошибок.
Вот только некоторые из содержащихся в «Притчах» сентенций на эту тему:
Начало мудрости — страх Господень…
(1:7)
Если будешь призывать знание и взывать к разуму;
если будешь искать его, как серебра,
и отыскивать его, как сокровище,
то уразумеешь страх Господень
и найдешь познание о Боге.
Ибо Господь дает мудрость, из уст Его — знание и разум…
(2:3–6)
Не убоишься внезапного страха и пагубы
от нечестивых, когда она придет;
потому что Господь будет упованием твоим
и сохранит ногу твою от уловления…
(3:25–26)
«Притчи» провозглашают благом все, исходящее от Бога, включая и те беды и неурядицы, которые Он обрушивает на человека в качестве наказания, ибо наказание — одно из проявлений Его любви. Такой подход определен уже самим восприятием взаимоотношений Бога и человека как взаимоотношений отца и сына: ведь последний наказывается только в целях воспитания, а не ради самого наказания:
Наказания Господня, сын мой, не отвергай
и не тяготись обличением Его;
ибо кого любит Господь, того наказывает
и благоволит к тому, как отец к сыну своему.
(3:11–12)
Основной, многократно повторяемый лейтмотив «Притчей» заключается в том, что в итоге человек, ведущий праведную, высоконравственную жизнь, в любом случае выигрывает по сравнению с «нечестивым». Успех последнего — всегда обманчив и носит временный характер, в то время как следующего «путями Бога» человека всегда ждет награда, причем отнюдь не в загробном, а в этом мире. Награда эта не обязательно заключается в богатстве — она может проявиться в долголетии, в гордости за детей, в пусть и не богатом, но надежном и избавленном от страха за завтрашний день существовании, в спасении от бедствий. Этот лейтмотив звучит уже в первой главе «Притчей» и дальше только набирает силу:
Сын мой! если будут склонять тебя грешники,
не соглашайся…
сын мой! не ходи в путь с ними,
удержи ногу твою от стези их,
потому что ноги их бегут ко злу
и спешат на пролитие крови…
а делают засаду для их крови
и подстерегают их души.
Таковы пути всякого, кто алчет чужого добра:
оно отнимает жизнь у завладевшего им.
(1:10–19)
Путь же беззаконных — как тьма;
они не знают, обо что споткнутся.
(4:19)
Страх Господень прибавляет дней,
лета же нечестивых сократятся.
(10:27)
Непорочность прямодушных будет руководить их,
а лукавство коварных погубит их.
Не поможет богатство в день гнева,
правда же спасет от смерти.
Правда непорочного уравнивает путь его,
а нечестивый падет от нечестия своего.
(11:3–5)
За смирением следует страх Господень,
богатство и слава и жизнь.
(22:4)
В этом контексте чрезвычайно важен другой мотив «Притчей» — о том, что жизнь по законам морали куда более важна, чем показная религиозность, готовность принести жертвы Богу в надежде, что она искупит любые грехи:
Жертва нечестивых — мерзость пред Господом,
а молитва праведных благоугодна Ему.
(15:8)
И все же современный читатель не поймет всего значения этой книги, если не уяснит, что именно «Притчи» как бы еще раз кодифицировали и закрепили в расширенных формулировках ту содержащуюся в «Пятикнижии» систему ценностей, которая легла в основу еврейского и христианского мировоззрения. А затем, если угодно, и той буржуазной, «мещанской» морали, на которой основана современная западная цивилизация.
***
Одним из основополагающих столпов этой морали объявляется семья, в которой оба супруга хранят верность друг другу и вместе проходят по жизни до глубокой старости. При этом автор (или авторы) «Притчей» мечет громы и молнии по адресу тех, кто ищет наслаждений в объятиях блудниц и «чужих» женщин:
…Чтобы спасти тебя от жены чужой,
чужестранной, чьи речи льстивы,
Которая оставляет друга юности своей
и забыла завет Бога своего;
Потому что дом ее ведет к смерти,
и стези ее к мертвецам;
Никто из входящих к ней не возвращается
и не обретают они вновь путей жизни…
(2:16–19)[182]
Сын мой, внимай мудрости моей, приклони
ухо твое к разуму моему,
Чтобы соблюдать рассудительность и чтобы
уста твои сохранили знание.
Ибо сотовый мед источают уста чужой
женщины, и глаже елея небо ее.
Но последствия от нее горьки,
как полынь, остры, как меч обоюдоострый.
Ноги ее нисходят к смерти, на преисподнюю
опираются стопы ее…
(5:1–5)
Чтобы остерегать тебя от женщины злой,
от льстивого языка чужой,
Не пожелай красоты ее в сердце твоем и да не увлечет
она тебя веками подмаргиваниями своими.
Потому что из-за жены блудной нищают до буханки
хлеба, а мужняя жена душу дорогую уловляет.
Может ли кто положить себе огонь за пазуху,
чтобы не сжечь своих одежд?..
(6:24–27)
Еще более пространно опасность, которую таят в себе объятия «чужой» женщины, описывается в седьмой главе «Притчей». 27 первых стихов этой главы рассказывают о том, как «женщина в наряде блудницы, с коварным сердцем», «шумливая и необузданная», подстерегает «неопытных» (в оригинале — «простаков») и «неразумных юношей».
Сама Глупость как антипод Премудрости отождествляется с такой женщиной, и так же, как эта женщина, ведет к смерти:
Глупость — женщина безрассудная, шумливая
и ничего не знающая, —
И она сидит у ворот дома своего на стуле,
на возвышенном месте города,
Чтобы звать прохожих, идущих прямо своими путями:
«Кто глуп, пусть завернет сюда»;
и неразумному говорит она:
«Вода краденая сладка и утаенный
хлеб приятен!» —
И он не знает, что мертвецы там, в глубине
преисподней, — зазванные ею.
(9:13–18)
Следует помнить, что во всех этих отрывках под женой «чужой» («зара») и «чужестранной» («нохрия») понимается именно женщина-нееврейка, и, таким образом, весь пафос вышеприведенных слов направлен именно против смешанных браков евреев с неевреями. Ряд библеистов сделали на этом основании вывод, что книга «Притчей» формировалась в период после возвращения из Вавилонского плена, когда Ездра (Эзра), почувствовав угрозу ассимиляции, объявил беспощадную войну подобным бракам. Но все серьезные исследователи отвергают эту версию, так как сама лексика «Притчей» свидетельствует о том, что эта книга была создана в эпоху Первого храма и ее автор (или авторы) не имел (или не имели) никакого представления ни о той страшной участи, которая постигла этот Храм, ни о последующем изгнании.
Тем не менее, видимо, угроза ассимиляции в той или иной степени стояла перед еврейским народом уже и тогда. Но самый сакраментальный вопрос заключается в том, действительно ли все эти сентенции против «чужестранной» жены могли быть написаны Соломоном. Ведь сам он, как известно, предпочитал брать в жены и наложницы именно чужестранок.
Как ни странно, многие раввинистические авторитеты как раз в эмоциональности этих предупреждений видят подтверждение авторства Соломона. Кто, как не он, говорят они, на собственном горьком опыте мог с полным основанием сказать, что подобные связи не ведут к счастью? Подлинное же счастье мужчины, провозглашают «Притчи», заключается в браке с любимой женщиной, с которой он проходит путь от юности до старости, и именно с ней он должен искать и телесные наслаждения:
Да будет источник твой благословен и имей
радости от жены юности твоей,
Любимой лани и прекрасной серны; пусть груди ее напоят
тебя во всякое время; ее любви отдавайся постоянно.
И для чего, сын мой, увлекаться тебе постороннею
и обнимать лоно чужой?
(5:18–20)
Но в любом случае читатель во все времена воспринимал эти слова «Притчей» как гимн моногамии и супружеской верности с одновременным осуждением прелюбодеев, то есть мужчин, увлекающихся замужними женщинами:
Кто же прелюбодействует с женщиною, тот лишен ума;
тот губит душу свою, кто делает это.
(6:32)
Целый ряд стихов «Притчей» посвящен воспеванию простых радостей семейной жизни, по которым, вполне возможно, тосковал Соломон, и многократному утверждению, что хорошая жена — это источник всех радостей, а плохая — причина всех печалей мужчины:
Жена доблестная — венец мужу своему,
а позорная — как гниль в его костях.
(12:4)
Мудрая жена устраивает дом свой, а глупая
разрушает его своими руками.
(14:1)
Кто нашел себе добрую жену, тот нашел благо
и снискал благодать от Господа.
(18:22)
Дом и богатство — наследие отцов, но
от Господа — разумная жена.
(19:14)
Лучше жить в земле пустынной, чем с женою
сварливою и сердитою.
(21:19)
Лучше жить на углу кровли, нежели
со сварливою женой в одном доме.
(25:24)
Само семейное счастье объявляется в «Притчах» куда большей ценностью, чем богатство:
Лучше кусок сухого хлеба и с ним мир, нежели дом
полный заколотого скота, но при нем раздор.
(17:1)
Завершается книга «Притчей» величественным гимном-акростихом в честь женщины — жены, матери и хозяйки дома, которая в конечном счете и определяет счастье и положение в обществе своего мужа:
Кто найдет доблестную жену? Цена ей много выше жемчуга.
Муж во всем полагается на нее и не знает недостатка ни в чем.
Все дни жизни своей приносит она ему благо — не зло.
Она берет шерсть и лен, работают охотно ее руки…
и т. д.
(31:10–31)
Следующий аспект «Притчей», лежащий в основе буржуазной морали, — прославление трудолюбия как основы благополучия человека; объявление лености одной из причин бедности, а также многих пороков и безнравственности; концепция «честной бедности», противостоящей нажитому аморальными средствами богатству.
Пойди к муравью, ленивец, посмотри
на пути его, и сделайся мудрым.
Нет у него ни начальника, ни надсмотрщика,
ни правителя;
Заготовляет летом хлеб свой, собирает во время
жатвы пищу свою.
Доколе, ленивец, будешь спать?
Когда встанешь от сна твоего?
Немного поспать, немного подремать,
немного, сложа руки, полежать —
И придет, как путник, бедность твоя, и нужда твоя,
как муж с оружием.
(6:6-12)
Возделывающий свою землю насыщается хлебом, а кто
идет по следам празднолюбцев, у того нет ума.
(12:11)
Богатство, приобретенное суетой, уменьшается,
а собирающий рукою (трудом) умножит его.
(13:11)
С прославлением труда тесно связан мотив необходимости честного ведения как торговли, так и других дел:
Лживые весы — мерзость пред Господом,
верный же камень (вес) — благоволение Его.
(11:1)
Сами бедность и богатство человека объявляются в «Притчах» исключительно прерогативой Творца, но Он сознательно вносит в мир несправедливость в распределении благ, чтобы путем благотворительности люди сами восстанавливали справедливость и совершенствовались нравственно:
Не отказывай в благодеянии нуждающемуся,
когда есть в руках твоих сила сделать это.
Не говори ближнему твоему: «Поди и приди опять,
а завтра я дам, если имеешь при себе».
(3:27–28)
Угнетающий бедного хулит Творца его,
чтет же Его милующий нуждающегося.
(14:31)
Кто смеется над бедным, тот хулит Творца его,
злорадный не избегнет кары.
(17:5)
Лучше неимущий, ходящий в своей непорочности, нежели
богатый коварный устами и притом глупый.
(19:1)
Значительную часть книги «Притчей» составляют максимы, адресованные только вступающему в жизнь молодому человеку, призванные, с одной стороны, уберечь его от необдуманных шагов (например, взятия на себя роли поручителя), а с другой — дать ему предельно четко сформулированные нормы разумного и нравственного поведения. Таковы максимы о недопустимости высокомерия, вспыльчивости и потери самообладания в гневе, запрете на разглашение чужой тайны и т. д.
Вот шесть, что ненавидит Господь,
и семь, что мерзость душе Его.
Глаза гордые, язык лживый и руки,
проливающие кровь невинную.
Сердце, кующее злые замыслы,
ноги, быстро бегущие ко злу,
Лжесвидетель, произносящий ложь и сеющий
раздоры между братьями.
(6:16–19)
Многие максимы и афоризмы «Притчей» на протяжении столетий являются неотъемлемой частью еврейской и христианской этики; мы часто употребляем их, даже не задумываясь о том, откуда они взяты:
И при смехе болит сердце, и конец
самой радости — печаль.
(14:13)
Много замыслов в сердце человека, но сбудется
то, что решил Господь.
(19:21)
Доброе имя лучше большого богатства,
добрый нрав лучше серебра и золота.
(22:1)
Ибо семь раз упадет праведный, но встанет,
а нечестивые впадут в беду.
(24:16)
Как пес возвращается на блевотину свою,
так глупец повторяет глупость свою.
(26:11)
Щадящий розгу свою ненавидит сына своего…
(13:24)
Суету и ложь удали от меня, нищеты и богатства
не давай мне, питай меня хлебом насущным.
(30:8)
***
Если все же допустить, что непосредственным автором и составителем сборника «Притчей» был именно Соломон, то стоит обратить внимание на те стихи, которые касаются миссии царя. Да и в любом случае, учитывая значение «Притчей» для формирования норм морали и поведения на еврейскую и христианскую цивилизации, а также на формирование образа идеального царя, эти максимы представляются крайне важными.
Залогом мощи и стабильности любого государства «Притчи» объявляют власть закона, которому царь должен следовать так же, как и все его подданные:
Мерзость для царей — делать беззаконие,
ибо правдою утверждается престол.
(16:12)
Рассеивает нечестивых царь мудрый
и обратит на них колесо.
(20:26)
Царь судит бедных по правде —
трон его пребудет вовек.
(29:14)
Чрезвычайно важным для правителя объявляют «Притчи» умение не поддаваться влиянию своих подданных и критически относиться к их словам, так как неспособность лидера нации отличить правду ото лжи в итоге приводит к тому, что последняя начнет пронизывать все структуры власти:
Правитель внемлет словам лжи —
все слуги его нечестивы.
(29:12)
Разумеется, на этих страницах просто невозможно охватить все этические и философские проблемы, затрагиваемые в «Притчах» — это тема для отдельного исследования. Однако крайне важно отметить (и это тоже можно считать косвенным подтверждением того, что эта книга или ее часть была составлена именно Соломоном), что «Притчи» изначально адресуются не только евреям, но и всему человечеству. Притом что слово «Бог» и те или иные его синонимы постоянно присутствуют в «Притчах», в них ни разу не упоминается Храм, не говорится о священниках и пророках, в них вообще почти нет чисто еврейских реалий.
«Ясно, что это не может быть вызвано случайной забывчивостью или упущением: дело объясняется незаинтересованностью творцов книги Притчи в указанных явлениях (чисто еврейских реалиях. — П. Л.) и обозначающих их словах»[183], — пишет Й. Вейнберг.
***
В заключение отметим, что и христианские, и еврейские авторы сходятся во мнении, что книги «Притчи», «Екклесиаст» и «Песнь песней» (если они и в самом деле были написаны Соломоном) представляют лишь малую часть его литературного и философского наследия. Большая же часть творений самого Соломона и его сподвижников по созданной им школе мудрости, увы, по каким-то причинам была безвозвратно утеряна.
Одной из этих утерянных книг считается уже упоминавшееся нами сочинение, посвященное методам врачевания болезней, упоминание о котором содержат как еврейские, так христианские и исламские источники, а второй — «Книга деяний Соломона». Автор Третьей книги Царств («Первой книги Царей») говорит, что он пользовался этой книгой в своей работе, причем явно подразумевается, что речь идет о хорошо знакомом многим сочинении: «Прочие события Соломоновы и все, что он делал, и мудрость его описаны в книге дел Соломоновых» (3 Цар. 11:41).
Но вот автору Второй книги Паралипоменон эта книга уже была неизвестна, и он опирается в своем опусе то на ту же Третью книгу Царств, то на опять-таки утерянные затем архивные источники, а то и на народные легенды.
Что же содержала в себе «книга дел Соломоновых»?
По этому поводу, как нетрудно догадаться, существует множество версий, большинство которых сходится к тому, что, вероятнее всего, эта книга была неоднородной: она состояла из неких произведений самого Соломона, летописи его деяний, ведущейся его летописцами и, безусловно, носившей комплиментарный характер, а также из сочинений мудрецов созданной им школы мудрости.
Ряд современных израильских исследователей считают, что эта книга была известна во времена царя Езекии, при нем переписывались и 25—29-я главы «Притчей» — это как раз и есть часть «Книги деяний Соломона». Не исключено, что и истории о том, как Соломон вел суд, в том числе и рассказ о споре двух блудниц из-за ребенка — также отрывок из данной книги.
Существует также мнение, что книга эта была утеряна не случайно, а намеренно «похоронена», причем еще до определения еврейскими мудрецами канона Танаха. Нам остается только гадать, что могло стать причиной решения. По одной из версий, «Книга деяний Соломона» носила необычайно смелые для того времени мистические и религиозные идеи, отвечавшие космополитическим настроениям Соломона и его ближайшего окружения и призванные превратить еврейский монотеизм в подлинно мировую религию. Такие идеи, дескать, никак не могли вызвать симпатии у жреческой верхушки, вследствие чего «Книга деяний Соломона» сначала была запрещена к переписке и выносу с территории библиотеки дворца и Храма, а затем и вообще захоронена. Но никакого доказательства этому нет, и потому речь в данном случае идет исключительно о домыслах и спекуляциях.
Между тем, повторим, само значение дошедших до нас книг, неразрывно связанных с именем царя Соломона, настолько велико, что в подобных спекуляциях просто нет необходимости — они, безусловно, ничего не убавляют, но и мало что добавляют к его бессмертной славе поэта и философа.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.