О поэме

О поэме

Каждому слову о себе она дает эпитет, каждый эпитет возводит в превосходную степень. Эпитетов мало — «страшный», «непонятный для меня самой», «странный», «сложный», «глубокий», «горький», «Сны и зеркала» — quantum satis, в каждом абзаце.

…чего я, конечно, не смею сказать о моем бедном «Триптихе».

Все очень многозначительно, вот заголовок:

М.Б., ИЗ ДНЕВНИКА.

Это не чистовик, но как пером поэта выводятся слова «может быть»? Так из дневника или нет? Поэт не всегда знает, что конкретно он станет говорить — из-под его пера могут литься самому ему не совсем понятные строфы. Но если он выводит: «может быть», «знаете ли», «вероятно» — и прочее, это создает не многозначительность, а — мусор.

В стихах Анны Ахматовой (и ее прозе) можно многие слова заменить на словечко «как бы». Пробуйте — и смысл (и музыка) нисколько не изменятся.

Практически к «как бы», к «на самом деле», к «м.б.» сводятся бессмыслицы вроде:

К ПРОЗЕ О ПОЭМЕ.

Если можно.

* * *

Она воображает себе буйство мистификаций, легенд, мифов, которые возникнут вокруг поэмы. Задолго до того, как наступить бы этому времени, она сочиняет их сама. Заносит в записи, озаглавленные «Примечание автора», «Предисловие к примечаниям автора».

В каком-то будущем она видит следующие картины (и записывает их уже сейчас):

Сотрудник [nomina sunt odiosa](об именах лучше умалчивать или имен называть не следует) извлек из «розовой папки» (почерк не Ахматовой) явно не имеющие к «Поэме без героя» отношения, и безуспешно старался (см. его доклад <…>) убедить читателя, что строки:

От меня, как от той графини,

Шел по лестнице винтовой,

Чтоб увидеть рассветный, синий

Смертный час над [страшной] зимней Невой.

(А. Ахматова. Т. 3. Стр. 273.) К сему следует примечание: Текст строфы, которую Ахматова включала в некоторые списки поэмы, представляет собой литературную мистификацию — (А. Ахматова. Т. 3. Стр. 710) — должны находиться где-то в тексте… <…>

Недавно в одном из архивов Ленинграда был обнаружен листок, на котором находятся шесть стихотворных строк <…> Приводим для полноты и эти довольно бессвязные строки:

Полно мне леденеть от страха,

Лучше кликну «Чакону» Баха,

А за ней войдет человек…

Он не станет мне милым мужем,

Но мы с ним такое заслужим,

Что смутится двадцатый век.

А. Ахматова. Т. 3. Стр. 273

Говорят, что после этой находки автор попросил прекратить поиски пропущенных кусков поэмы, что и было исполнено. (А. Ахматова. Т. 3. Стр. 274.)

Некто вернувшийся из тех мест, где стихи запоминают наизусть, принес две неизвестно кем сочиненные строфы и маловероятную новеллу, которую я не стану пересказывать. Сама сочинила, а пересказывать — не станет. Пусть и литературный прием, но прием — это только название, а содержание уже должно быть безупречным. Текст. (Действительно, идет гениальный ахматовский текст — волшебные невключенные строфы.)… Дальше будто бы была еще одна строфа — совершенно волшебная, но полусмытая океанской водой, попавшей в бутылку, в которой якобы приплыла рукопись поэмы (приплыла, как мы помним, в места не столь отдаленные). (Рукопись в бутылке! Пошловато. Ну, ничего! — В крайнем случае сойдет.+ Прим<ечание> уже черт знает кого.) (Стр. 274–276.)

Чертовщину и первобытный хаос (она ведь создает нечто абсолютно новое, не существовавшее прежде) она деловито и спланированно (здесь будет — трагическое) компонует сама: там будут шутки, умные и глупые, намеки, понятные и непонятные, ничего не доказывающие ссылки на великие имена <…> главным же образом строфы…> При этих строфах будет написано невесть что… (А. Ахматова. Т. 3. Стр. 272.)

* * *

Литературная мистификация — жанр неблагодарный. Набоков мог бы быть мистификатором, если б не включал добродетельным образом свои стилизации в свои, своим именем подписанные произведения. Ему это удалось бы, поскольку он не считал ни своих читателей, ни своих мнимых авторов глупее себя — оттого его экзерсисы увлекательны.

Итак, эта шестая страница неизвестно чего почти неожиданно для меня самой стала вместилищем этих авторских тайн (признаний). Но кто обязан верить автору? И отчего думать, что будущих читателей (если они окажутся) (Она считает, что мы не услышим пушкинского голоса («если Бог пошлет мне читателя») — вернее, она сама не замечает, что сама поет по-пушкински, по-другому она ведь и не может) будут интересовать именно эти мелочи. У Пушкина не было возможности оправдаться перед вечностью и пасть к ногам Анны Андреевны.

Блок на домашнем вечере один раз прочитал свою поэму и записал услышанные отзывы. От Анны Андреевны получил такое, что не отмыться. У нее же бесконечно:

Сегодня М. Л. Зенкевич долго и подробно говорил о «Триптихе»: Что в ней присутствует музыка, я слышу уже 15 лет…

О поэме. Список: кто, что, когда и почему говорил о поэме. Редактирует под себя, конечно, а уж рецензенты и сами под ее высокие запросы формулировки отшлифовали.

Отзыв современника! Кто же еще мог дать Анне Андреевне отзыв о поэме? Предок (Пушкин)? Потомок? Надо ждать, когда потомки народятся и подрастут и разверзнут уста для хвалы.

Списков довольно много:

Отзывы Б. Пастернака и В. М. Жирмунского (Старостина, Штока, Добина, Чуковского и т. д.). (Стр. 235.)

Поразительно бедна фантазия рецензентов, все повторяют одни и те же слова — чьи бы это могли быть?

Иногда Анна Андреевна изменяет своей патентованной краткости и передает целые речи (знатных иностранцев): Чтобы поделиться с читателем моим горем и показать, как глубока и безысходна западня, в которую я попал (это такой вычурностью выражений sig. Pagioli хочет доказать, что произведенное на него впечатление было поистине колоссальным), приведу несколько высказываний о поэме. (А. Ахматова. Т. 3. Стр. 252.) Матрешка — Анна Андреевна записывает, что сказал г-н Паджиоли, г-н Паджиоли намеревается процитировать других столь же восторженных читателей — наверняка и те найдут на кого сослаться, но голос будет слышаться все тот же, самой поэтессы.

Приводит записи из чужих дневников: Показывали? Давали переписать? Я не исследователь чьего-то творчества, не составляю и не комментирую собраний сочинений классиков. Но если б я этим занималась, то непременно бы нашла в архиве и письмо читательницы о Софокле, привела бы соответствующее случаю высказывание Якова Захаровича Черняка из его дневника. Если таковые имеются.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.