Глава 11 Марион Диксон развлекает купцов

Глава 11

Марион Диксон развлекает купцов

Весь мир устроен из ограничений,

чтобы от счастья не сойти с ума.

Булат Окуджава

В биографических записках Любовь Орлова утверждала, что роль Тани Морозовой была ее последней работой перед Великой Отечественной войной. Это не совсем так. Однажды, весной 1941 года, ей позвонил режиссер Григорий Рошаль. Еще раз поздравив с очередным творческим достижением – он уже хвалил «Светлый путь» в газетной рецензии, – Григорий Львович разразился длинным монологом.

Темпераментный режиссер говорил, как всегда, быстро и много, перебивая свою речь похрюкивающими смешками (Эйзенштейн как-то назвал его вулканом, извергающим вату). Своим многословием Рошаль напоминал сейчас рыночного барышника, пытающегося всучить покупателю второсортный товар. Чувствовалось, что вереница комплиментов является лишь подступом к чему-то важному для него, ответственному, о чем он давно думает, да вот не решается заговорить, словно боится услышать неприятную для себя новость. Наконец, после долгой преамбулы режиссер перешел к сути – он хотел, чтобы Любовь Петровна сыграла в его новом фильме «Дело Артамоновых» по известному роману М. Горького. Роль, правда, очень маленькая, эпизодическая. Вроде бы артистке ее масштаба мимолетное появление на экране не по чину. Но ведь Станиславский говорил, что нет маленьких ролей – есть маленькие актеры. Григория Львовича можно считать ее крестным отцом в кинематографе, во всяком случае в звуковом. Это с легкой руки Рошаля, благодаря Грушеньке из «Петербургской ночи», она получила «проходной балл» в кино. И потом – он такой милый, добрый, всех любит, и его все любят. Разве можно ему отказать?

– Любочка, вы же поете, танцуете. Не роль, а конфетка. Просто создана для вас. Паула Менотти, итальянская певица, танцовщица…

Артистке хотелось приобщиться к творчеству Алексея Максимовича. До этого из его произведений на экране появились «Мать» А. Зархи и В. Пудовкина и трилогия М. Донского «Детство Горького», «В людях», «Мои университеты». Один из закоперщиков, вместе с Луначарским, метода социалистического реализма по-прежнему считался ведущим советским писателем. Выражение «социалистический реализм» в то время встречалось в обиходе примерно так же часто, как в наши дни «курс доллара». К Горькому после его кончины, как и при жизни, относились со священным придыханием.

Любовь Петровна хорошо помнила посещение родины Алексея Максимовича, где они останавливались с экспедицией «Волги-Волги» в июне 1937-го. В тот жаркий июньский день она и Александров пришли в редакцию областной газеты «Горьковская коммуна». Их появление произвело фурор. В кабинете главного редактора собрались чуть ли не все сотрудники и состоялась своего рода пресс-конференция, во время которой журналисты расспрашивали приезжих знаменитостей и о творческих замыслах, и о прежних фильмах. Отвечая на один из вопросов, Григорий Васильевич припомнил об устной оценке Горьким «Веселых ребят»: «Талантливая, очень талантливая картина… Сделана смело, смотрится весело и с величайшим интересом. До чего хорошо играет эта девушка. Здесь я вижу настоящую русскую смелость с большим размахом». Журналистская аудитория была настроена столь благожелательно, что после этих слов раздались аплодисменты.

Режиссер рассказал и о других трудностях прохождения картины. Вскоре после того как новую комедию показали в Горках Алексею Максимовичу, в Управлении кинофотопромышленности был устроен просмотр «Веселых ребят» для членов Политбюро ЦК. От их мнения зависел выход картины в прокат, и в первую очередь от самого Сталина. Иосиф Виссарионович, как мы помним, тоже похвалил комедию, сказав, что ее будет полезно показать всем рабочим и колхозникам.

Для провинциальных журналистов устная оценка вождя была не просто новостью – сенсацией. Чувствовалось, как они благодарны столичным гостям за откровенность. Когда же беседа закончилась, все дружно вызвались проводить москвичей до причала, где пришвартовался пароход «Память Кирова», на котором прибыли киношники.

Отправились большой гурьбой. И вот что значит патриоты города – не пожалели времени, чтобы показать гостям места, связанные с именем Горького, с ранними годами его жизни. Сначала на их пути оказался двухэтажный дом, где давным-давно помещалась редакция газеты «Нижегородский листок». Молодой Горький сотрудничал в ней несколько лет. Потом повели к маленькому домику-развалюхе, в свое время принадлежавшему деду писателя – Каширину. Именно сюда переехал с матерью трехлетний Алеша Пешков.

Как назло, домик деда Каширина находился на реставрации – в нем готовился мемориальный музей, посвященный детству Горького, поэтому внутрь попасть не удалось. Двор был загроможден стройматериалом, ящиками, банками с краской, то есть всеми сопутствующими ремонту вещами. Благо там оказался старый нижегородец, друг детства Горького Хитровский, уже назначенный директором будущего музея. Федор Павлович был радушен и словоохотлив, рассказал многие интересные подробности из жизни великого писателя. Не только гости – журналисты тоже слушали его раскрыв рот.

Начинало смеркаться, и Любовь Петровна почувствовала усталость: с утра ведь на ногах. Однако возбужденные нижегородцы – и тут их легко понять – никак не могли угомониться. Неизвестно, когда еще Орлова и Александров приедут сюда, а ведь им нужно обязательно увидеть домик, где до революции размещалась тайная типография нижегородского комитета РСДРП. Горький принимал активное участие в ее создании. Завершилась импровизированная экскурсия в находящемся по соседству Вознесенском переулке, возле домика, где писатель и его молодая жена поселились в 1896 году. Вскоре у него впервые появилась мысль написать историю трех поколений одной семьи, протекавшую на фоне развивающегося в России капитализма.

Горький рано познакомился с жизнью крупных купеческих семей Нижнего Новгорода, Казани, Самары. Многие характерные детали остались в цепкой памяти фельетониста конца восьмидесятых. Позже он имел возможность наблюдать за следующим поколением – купеческими детьми, которые интересовались внешней торговлей, финансовой и таможенной политикой.

Бывают странные сближения. По предположениям литературоведов, прообразами артамоновского клана в романе могло послужить семейство Разореновых, владевшее несколькими текстильными фабриками, одна из которых находилась в Вичуге. Том самом городке, куда во время подготовки к съемкам в «Светлом пути» Любовь Петровна приезжала для общения с известными ткачихами однофамилицами Виноградовыми. На той картине артистка была, как говорится, в другой фазе – играла главную роль в современном фильме. Сейчас же у нее крошечный эпизод в историческом – последняя в списке действующих лиц. Хотя история не такая уж далекая – рассказы о купеческих разгулах были на слуху, жило много свидетелей да и участников их пьянок-гулянок в обществе эффектных женщин. Именно в таком сборище оказался спьяну фабрикант Петр Артамонов, представитель среднего поколения семьи.

Несколько слов о скромной фигуре Паулы Менотти. В архиве Горького сохранились два черновых автографа «Дела Артамоновых», существенно отличающихся один от другого. В первом варианте Пауле присущи вульгарные черты ярмарочной дивы, появлялась она на страницах произведения трижды. В окончательном варианте изображено лишь одно явление Паулы. И дана ее краткая характеристика – один из гуляк громко прошептал:

«– Чаруса. Омут естества. Понимаешь? Чаруса.

Артамонов знал, что чаруса – лужайка в болотистом лесу, на которой трава особенно красиво шелковиста и зелена, но если ступить на нее – провалишься в бездонную трясину».

В книге итальянке отведена пара страниц, причем читатели видят ее глазами подвыпившего Петра:

«Пятеро таких же солидных, серьезных людей, согнувшись, напрягаясь, как лошади, ввезли в комнату рояль за полотенца, привязанные к его ножкам; на черной, блестящей крышке рояля лежала нагая женщина, ослепительно белая и страшная бесстыдством наготы. Лежала она вверх грудью, подложив руки под голову; распущенные темные волосы ее, сливаясь с черным блеском лака, вросли в крышку; чем ближе она подвигалась к столу, тем более четко выделялись формы ее тела и назойливее лезли в глаза пучки волос под мышками, на животе».

Нужно ли говорить, что при всем бережном отношении к горьковским сюжету и тексту голой женщины в экранизации нет. Сейчас бы и то вряд ли показали, что уж говорить о том пуританском времени! Действительно, в ресторанный зал вкатывают рояль, на котором лежит черноволосая женщина. Она отнюдь не нагая. Наоборот – на ней столько тряпок, будто беднягу привезли в холодную комнату и опасаются, как бы певица не простудилась.

Далее в романе (кстати, Горький постоянно именовал «Дело Артамоновых» повестью, но он был единственным, кто так называл это объемистое произведение): «Нагая женщина волнисто выпрямилась, тряхнула головою, волосы перекинулись на ее нахально торчавшие груди, спрятали их; она закачалась и запела медленно, негромко, в нос, отдаленным, мечтающим голосом». В фильме все так же, только груди не пришлось прятать – они с самого начала закрыты плотным, под горло, платьем. Орлова поет на итальянском, и чем дальше она поет, тем больше складывается впечатление, что это темноволосая Марион Диксон попробовала себя в новом жанре. Раньше выступала с рискованным аттракционом в цирке, а теперь подвернулась возможность сменить место работы и она поет в ресторане.

В который раз приходится пожалеть о скрытности Орловой. В результате никто не знал и не знает, зачем известнейшая киноартистка согласилась на такую пустяковую роль. Было бы приятно, если бы в титрах указали, что она орденоносец, так ведь и этого нет. В «Деле Артамоновых» титулы и награды актеров не перечислены. А жаль – Любовь Петровна оказалась среди первого списка лауреатов новой, Сталинской, премии – самой престижной, с самым крупным денежным обеспечением.

В дореволюционной России существовало порядка восьмидесяти значимых премий, начиная с легендарной, учрежденной основателями горного дела, Демидовской, которая присуждалась с 1832 года, и кончая не менее легендарной Пушкинской, по инерции дотянувшей до незабываемого 1919-го. Ее последним лауреатом стал В. В. Вересаев за переводы с древнегреческого поэм Гесиода, однако причитающейся суммы Викентий Викентьевич не получил, поскольку Пушкинский счет в декабре 1917-го был ликвидирован, да и сам Санкт-Петербургский учетный и ссудный банк, где обрастал процентами премиальный капитал, большевики национализировали.

В первые годы советской власти особых возможностей для поощрения выдающихся работников у государства не имелось. Хотя В. И. Ленин в своих выступлениях подчеркивал, что на данном этапе построения нового общества материальная подпитка желательна. При коммунизме без нее можно обойтись, но сейчас хорошо бы иметь. Когда после смерти Владимира Ильича делалось многое для увековечения его памяти, 23 июня 1925 года появилось постановление ЦК ВКП(б) и Совета народных комиссаров о назначении премии имени В. И. Ленина за лучшую марксистскую теоретическую работу, связанную с практическими проблемами строительства социализма. Для выдачи премий был учрежден фонд в размере 10 тысяч рублей – пять премий по две тысячи каждая. Премировались научные труды по всем отраслям знаний – естественным и точным наукам, технике и сельскому хозяйству, общественным наукам и медицине. Главное – чтобы работы были выдержаны в духе марксизма-ленинизма. Одними из первых лауреатов были генетик Николай Вавилов и академик геологии Владимир Обручев, автор популярных книг «Плутония» и «Земля Санникова».

В 1932 году премиальный фонд увеличили до 100 тысяч рублей. Однако через три года Ленинские премии вообще перестали присуждать. Оно и понятно – ведь среди лауреатов могут оказаться «враги народа».

И вот теперь в связи с юбилеем вождя появилась новая награда. Первые лауреаты Сталинской премии были объявлены 16 марта 1941 года. Для их выявления проделали титаническую работу. Хотя поначалу казалось, что лауреатов удастся определить в течение нескольких дней. Дело в том, что по указанию Совнаркома на премию претендовали работы или произведения, законченные в период с 1 января по 15 октября 1940 года. Комитет по Сталинским премиям в области литературы и искусства принялся за дело не сразу. Сначала его председателю, которым являлся небезызвестный Орловой В. И. Немирович-Данченко, долгое время не удавалось встретиться с заместителем председателя Совнаркома А. Я. Вышинским, который по поручению правительства курировал работу по выявлению лауреатов. Они встретились и обсудили все вопросы в начале лета. К тому времени члены комитета разъехались кто куда, в основном отдыхать. Первое пленарное заседание состоялось только 16 сентября. Довольно быстро выяснилось, что в течение 1940 года не было создано достаточного количества выдающихся произведений, которые могли бы по праву претендовать на носящую имя вождя награду. Чтобы расширить круг претендентов, решили ходатайствовать перед правительством об увеличении рассматриваемого периода. Получили согласие – дело новое, если раньше поощрить достойных людей возможностей не имелось, то в этот раз можно рассматривать достижения последних шести лет, с 1935 года включительно.

Попали из огня да в полымя: оказалось, за этот период создано неимоверно большое количество замечательных произведений. Комитету по Сталинским премиям и его секциям пришлось рассматривать сотни работ, самых разнообразных: от советского павильона на Всемирной выставке в Париже до творчества сказителя-певца Джамбула, от новой постановки оперы «Иван Сусанин» до «Одноэтажной Америки» И. Ильфа и Е. Петрова. При обсуждениях велись жаркие споры, никто из спорящих не хотел уступать свои позиции.

Председателем секции театра и кино выбрали замечательного мхатовского артиста Москвина. Однако вскоре Иван Михайлович попросил освободить его от этой почетной обязанности. Свою просьбу он мотивировал тем, что в 1940 году долго болел и мало знаком с обсуждаемыми произведениями. К тому же среди предложенных кандидатур фигурирует Немирович-Данченко – постановщик спектакля «Три сестры» во МХАТе. Москвин – ученик Владимира Ивановича, работает с ним в одном театре, участвует в «Трех сестрах». Трудно при этом выступать беспристрастным судьей. Доводы Москвина нашли резонными и вместо него председателем выбрали Соломона Михоэлса.

Кроме Немировича-Данченко в качестве кандидатов на премию было представлено большое количество членов комитета. На одном из заседаний Михоэлс даже высказал опасение, не вызовет ли такой факт осуждение общественности. Мол, собрались и сами себя награждают. Однако Владимир Иванович окончательно закрыл тему, сказав:

– Насколько мне помнится, я во вступительном слове говорил, что правительство собрало в комитет не просто людей, понимающих в искусстве, а людей творческих, работающих в искусстве, большинство наиболее выдающихся. Если встать на ту почву, что если премии получат члены комитета и это принято будет общественностью с какой-то улыбкой, то можно дойти до того, что «я не хочу быть членом комитета, а предпочту получить премию». И потом это будет неверно: каковы же эти члены комитета, если в течение шести лет они не создали ничего выдающегося, достойного Сталинской премии. Так мне кажется.[52]

Секция театра и кино была в комитете самой многочисленной, в ее состав входили 20 человек. Среди них непосредственное отношение к кино имели режиссеры А. Довженко, М. Чиаурели, Ф. Эрмлер и актер Н. Черкасов. Всем им, несмотря на опасность кривых ухмылок злопыхателей, были присуждены премии.

Постепенно Комитет по премиям сделал из правительства дойную корову, постоянно обращаясь с просьбами увеличить количество премий то по одной, то по другой номинации и почти всегда получая согласие. Благодаря этому в числе номинантов оказались фильмы «Цирк» и «Волга-Волга». Именно за них Г. Александрову, Л. Орловой, И. Дунаевскому и И. Ильинскому была присуждена премия первой степени в размере 100 тысяч рублей. Еще один «орловский рысак», В.Лебедев-Кумач, получил «за тексты к общеизвестным песням» премию второй степени – 50 тысяч рублей. Степень вторая, зато премия индивидуальная, не пришлось ни с кем делить. Так что с «денежной» точки зрения он оказался в более выгодном положении. Кстати, Дунаевский тоже был членом комитета – он входил в секцию музыки.

Вообще, для избежания конфликтов Совнарком через две недели после объявления лауреатов, 28 марта, принял специальное постановление о том, как распределять деньги при получении премии коллективом (а кинематографисты только так и получали). Официально оно называлось «О порядке выдачи Сталинских премий». В нем было указано, что «а) при коллективе в два человека премия делится между ними пополам; б) при коллективе в три человека руководителю выдается половина премии, а вторая половина делится поровну между остальными двумя; в) при коллективе в четыре и больше человек руководителю выдается одна треть премии, а две трети делятся между остальными членами коллектива поровну».

В последнюю минуту «вскочили в вагон» давний, еще по Уралу, александровский знакомец И. Пырьев с М. Ладыниной и Н. Крючковым – они получили премию первой степени за свежий фильм «Трактористы». Самым же старым среди отмеченных фильмов оказался «Чапаев», созданный семь лет назад. Он вообще вышел за рамки даже растянутого временного периода, его премьера состоялась в ноябре 1934 года, полтора месяца недотянула картина до разрешенного срока. Но разве могут у нас правила обойтись без исключений! В результате «Чапаев» баллотировался отдельно, для него выторговали сверхлимитную премию, поскольку «произведение этапное в развитии советской драматургии и оказавшее громадное влияние на последующую деятельность советского кино».[53]

Постановление о присуждении было безупречно систематизировано. В каждой номинации лауреаты были разбиты на две группы, по степеням, внутри каждой расставлены по алфавиту, то есть по фамилии первого из группы – от Александрова до Эйзенштейна, получившего премию за фильм «Александр Невский», что явилось для кинематографического сообщества полной неожиданностью. Из всех фильмов Эйзенштейна это – самый прохладный, сделанный без той страстности, которой отличались его предыдущие работы. Картина снималась по личному заказу Сталина, которому было важно сделать народу инъекцию патриотизма, донести до людей ключевую фразу: «А если кто с мечом к нам придет, тот от меча и погибнет. На том стояла и стоять будет Русская земля». Когда через год после выхода «Александра Невского» СССР и Германия заключили Пакт о ненападении, фильм убрали из проката. В марте 1941-го он по-прежнему не шел, поскольку несмотря на все бесчинства нацистов формально договор с Гитлером оставался в силе. И вдруг – премия.

Газеты ежедневно помещали материалы обо всех лауреатах, много писалось и про Орлову. Статьи носили до того восторженный характер, будто подводился не промежуточный, а окончательный итог кинокарьеры. Будто всё, сделанное после «Волги-Волги», настолько хуже, что даже недостойно упоминания. Самой становилось страшно – неужели вершина достигнута и теперь предстоит спуск?! Мириться с подобной мыслью не хотелось.

Александров, как всегда, за следующую работу брался ни шатко ни валко. Долгое время на вопросы жены отвечал, что не подворачивается ничего путного. Но в один прекрасный день Григорий Васильевич сообщил, что в мюзик-холле поставлена оригинальная программа под названием «Звезда экрана». Из нее может получиться весьма эффектный сценарий. Вот сейчас мы, Любовь Петровна, съездим в Ригу, отдохнем, а вернувшись, сразу возьмемся за дело.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.