В осажденной Москве
В осажденной Москве
Гибель огромной советской группировки на юго-западном направлении оживила надежды Гитлера на захват Москвы еще до наступления зимы. На московское направление переключалась значительная часть немецкой армии. 7 октября в районе Вязьмы была окружена основная часть Западного и Резервного фронтов, 9 октября – Брянского фронта. Путь на Москву был открыт. Вызванный в эти дни к Сталину военный летчик А. Е. Голованов застал его одного. Сталин молча сидел на стуле, на столе стояла нетронутая еда.
Таким Сталина мне видеть не доводилось. Тишина давила.
– У нас большая беда, большое горе, – услышал я наконец тихий, но четкий голос Сталина. – Немец прорвал оборону под Вязьмой […] После некоторой паузы, то ли спрашивая меня, то ли обращаясь к себе, Сталин так же тихо сказал:
– Что будем делать? Что будем делать?! […]
Потом он поднял голову, посмотрел на меня. Никогда ни прежде, ни после этого мне не приходилось видеть человеческого лица с выражением такой страшной душевной муки. Мы встречались с ним и разговаривали не более двух дней тому назад, но за эти два дня он сильно осунулся[610].
Тяжелое состояние Сталина, видимо, частично объяснялось болезнью. По словам маршала Жукова, в эти дни у Сталина был грипп. Соблюдать постельный режим, однако, не было возможности. В критической ситуации Сталин продолжал активно работать, контролируя подготовку и переброску под Москву всех возможных резервов, пытаясь восстановить управление армией. Частью этих мер был отзыв Жукова с Ленинградского фронта и назначение его командующим войсками на московском направлении. 8 октября Сталин подписал постановление ГКО о подготовке к уничтожению предприятий Москвы и Московской области. В список на уничтожение было включено 1119 объектов[611]. 14 октября немцы захватили Ржев и Калинин. До Москвы оставались считаные километры.
По свидетельству Микояна, 15 октября в 9 часов утра у Сталина собралась группа высших советских руководителей (помимо себя, Микоян назвал Молотова, Маленкова, Вознесенского, Щербакова, Кагановича). Сталин сообщил, что немцы могут прорвать фронт под Москвой, и предложил эвакуировать иностранные дипломатические миссии и правительственные учреждения. По утверждению Микояна, Сталин предполагал удерживать Москву в любом случае, ведя уличные бои до подхода резервов, способных выбить немцев[612]. По результатам обсуждения 15 октября за подписью Сталина было оформлено постановление ГКО. Сам Сталин решил оставаться в столице до последнего момента. В постановлении по этому поводу говорилось: «т. Сталин эвакуируется завтра или позднее, смотря по обстановке»[613]. Однако необходимые меры были приняты. По свидетельству А. М. Василевского, который с небольшой группой работников Генштаба также оставался в Москве при Сталине, были подготовлены самолеты для возможной эвакуации в последний момент[614].
Решение об эвакуации Москвы вызвало прежде всего массовый выезд советских чиновников, особенно многочисленных в столице. Сборы были недолгими и лихорадочными. Даже в здании ЦК ВКП(б) после эвакуации «царил полный хаос»: «многие замки столов и сами столы взломаны, разбросаны бланки и всевозможная переписка, в том числе секретная […] Вынесенный совершенно секретный материал в котельную для сжигания оставлен кучами, не сожжен […]»[615]. Пользуясь неразберихой, многие из чиновников, бросив вверенные им предприятия и учреждения, спасали себя, свои семьи и имущество. Из города потянулись вереницы служебных машин. Были отмечены многочисленные случаи хищений казенных средств и вывоза ценностей. По официальным данным, 16 и 17 октября более тысячи московских коммунистов уничтожили свои партийные документы[616]. Бегство чиновников и слухи спровоцировали панику среди населения Москвы. Она переросла в заметные беспорядки, начавшиеся 16 октября и продолжавшиеся несколько дней. Судя по многим документам и мемуарным свидетельствам, беспорядки в основном были трех типов. Первый – грабежи магазинов, заводских складов (особенно запасов спирта), нередко сопровождавшиеся пьяными оргиями. Второй – нападения на автомобили, в которых из Москвы отправлялись эвакуированные и их имущество. Случалось, что такие нападения сопровождались грабежом. Третий – стихийные митинги рабочих на заводах и фабриках, в том числе оборонных, вызванные невыплатами обещанного денежного пособия и слухами о предстоящем уничтожении предприятий. Чувствуя себя преданными и брошенными, рабочие в ряде случаев препятствовали вывозу оборудования, требовали разминировать заводы[617].
Поскольку верхушка советского руководства не выехала из Москвы 15 октября, как предполагалось первоначально, 16 октября Сталин вызвал к себе на квартиру группу соратников. Подробности об этой встрече сообщил в мемуарах нарком авиационной промышленности А. И. Шахурин, приехавший первым. Кремль выглядел безлюдным. Передняя квартиры Сталина была открыта. Сталин курил и молча ходил по столовой. В квартире были видны следы подготовки к эвакуации – из книжного шкафа исчезли книги. На Сталине были привычная куртка и брюки, заправленные в сапоги. Однако в местах сгиба в сапогах были дыры. Поймав удивленный взгляд Шахурина, Сталин объяснил ему: «Обувку увезли»[618].
Свидетельства Шахурина, опубликованные еще при советской власти, однозначно указывали на то, что Сталин готовился к возможной эвакуации из Москвы. Однако в последующие годы Г. А. Куманев напечатал свои записи бесед с Шахуриным, в которых этот эпизод подвергся кардинальной ревизии. Шахурин якобы говорил: «Вхожу в столовую, одновременно из спальни туда входит Сталин. Здороваемся. Он курит и ходит. В столовой вся мебель на обычном своем месте. Сталин одет как обычно: куртка и брюки, заправленные в сапоги»[619]. Очевидно, что в новой версии читателям ненавязчиво внушается вывод: Сталин и не собирался уезжать из Москвы. Красноречивые эпизоды с пустым книжным шкафом и увезенной обувью исчезли. Не вдаваясь в рассуждения о причудах человеческой памяти и политических пристрастиях интервьюеров, отметим, что Сталин просто не мог не предусматривать возможность эвакуации из Москвы, хотя и собирался сделать это в последний момент. Кстати, о мебели. Дочь Сталина Светлана вспоминала, что даже год спустя, осенью 1942 г., квартира в Кремле была «пуста и неуютна. В столовой у отца стояли пустые книжные шкафы – библиотеку вывезли в Куйбышев»[620].
Однако вернемся к 16 октября 1941 г. Дальнейшее описание встречи на квартире у Сталина в воспоминаниях Шахурина совпадает с записями Куманева. Вскоре за Шахуриным пришли Молотов, Маленков, Щербаков и другие. Садиться Сталин не предложил. Походив взад-вперед, он задал прибывшим вопрос: «Как дела в Москве?» Шахурин рассказал, что на одном из заводов не всем рабочим выдали зарплату, что в городе не ходят трамваи и не работает метро, что закрыты булочные и другие магазины, что наблюдаются случаи мародерства. Сталин отдал соответствующие распоряжения: перебросить самолетами денежные знаки и наладить работу транспорта и торговли. Подводя итоги короткому разговору, он успокоил себя и соратников: «Ну, это ничего. Я думал, будет хуже»[621]. В последующие несколько дней ситуация в Москве действительно стабилизировалась. В значительной мере это было связано с введением в столице с 20 октября осадного положения и массовыми задержаниями и арестами «подозрительных элементов»[622].
Сталинская реплика по поводу беспорядков в Москве («я думал, будет хуже»), которую запомнил Шахурин, выглядит чрезвычайно правдоподобно. Сталин, несомненно, был озабочен возможными волнениями в тылу. Угроза превращения столкновений с внешним врагом в войну гражданскую по рецепту большевиков 1917 г. в значительной мере влияла на сталинский политический курс в конце 1930-х годов. Катастрофическое начало войны не могло не оживить эти страхи. Однако антиправительственные и пораженческие настроения в советском тылу не достигли высокого уровня. Сталин мог знать это из регулярных донесений НКВД[623]. Было нетрудно заметить, что в основном эти информационные сводки несущественно отличались от аналогичных документов довоенного периода. Как и прежде, чекисты докладывали вождю о патриотическом подъеме основной массы населения и лишь отдельных «отрицательных» и «антисоветских» высказываниях.
Как и следовало ожидать, в первые полгода войны «отрицательные» настроения были связаны с отступлением Красной армии. Были те, кто не верил оптимистическим заявлениям о близкой победе и ждал прихода немцев. Но надеяться на помощь Гитлера в возрождении небольшевистской России на самом деле означало не понимать подлинной сути нацизма. Эти надежды были отражением отчаянных колебаний части населения между патриотизмом и ненавистью к большевикам. Люди неизбежно думали о причинах поражений. 21 июля 1941 г. в докладной записке НКВД Сталину приводились такие высказывания: «Армии не за что бороться, нечего защищать. За двадцать лет и рабочие, и колхозники, и интеллигенция хорошо узнали, что такое социализм. Мы не знаем, что такое фашизм, но при нем хуже не будет, ибо хуже уже быть не может. Народ даже в такую грозную минуту не сможет забыть всех своих унижений и бед. Каждый ждал минуты, которая сейчас наступила, чтобы выявить свое отношение к режиму и сделать своим девизом измену и сдачу в плен»[624]. В поражениях обвиняли правительство, с горечью отмечая: «Сколько было пятилеток, животы у нас всех были подтянуты, думали, что создали мощную армию, а все оказалось пустяком»[625]. Однако подобные брожения умов, характерные для всех этапов советской власти, представляли незначительную угрозу. В первые месяцы войны Берия привычно докладывал Сталину об арестах «врагов» и «шпионов», о раскрытии антисоветских организаций и групп. Сталин слишком хорошо знал цену этим сообщениям, чтобы не воспринимать их как серьезную опасность. С начала войны по 1 декабря 1941 г., докладывал Берия, по политическим мотивам были арестованы 45,7 тыс. человек[626]. Вполне обычно по сталинским меркам.
Созданная до войны жестокая система террора, с одной стороны, способствовала сдаче в плен и коллаборационизму на территориях, занятых врагом, но с другой – позволяла контролировать ситуацию в армии и тылу. Однако было бы неправильно объяснять заметную социальную стабильность исключительно карательными мерами. Сложная смесь патриотизма, нараставшей ненависти к фашистам, чувства долга и привычки к повиновению сплачивали людей во имя победы. Немногочисленные массовые волнения, информацией о которых сегодня располагают историки, были вызваны в основном паническими действиями властей и чувством незащищенности у населения.
Московские беспорядки середины октября – наиболее яркий пример таких волнений. По московскому сценарию развивались события и в Ивановской области[627]. В связи с угрозой прорыва немецких войск началась подготовка эвакуации ивановских текстильных предприятий. Распространялись слухи о предстоящем взрыве фабрик, вывозе запасов продовольствия, бегстве ответственных работников. Рабочие опасались, что их бросят на голодную смерть. 18–20 октября на ряде предприятий собирались стихийные митинги. Рабочие препятствовали демонтажу оборудования, избили некоторых руководителей и активистов. Из толпы неслись выкрики: «Оборудование увезут, а нас оставят без работы», «Все главки бежали из города, а мы остались одни», «Нам работать все равно, что на Гитлера, что на Сталина». Путем уговоров и арестов власти сумели стабилизировать ситуацию. Тем более что положение на фронте улучшилось и необходимость эвакуации ивановских предприятий отпала.
К концу октября советские войска сумели остановить продвижение врага на центральном направлении. Свою роль сыграли, с одной стороны, героическое поведение бойцов и многочисленные жертвы Красной армии, а с другой – истощенность немецких войск и осенняя распутица. Важнейшей задачей было закрепить эти результаты, предотвратить новые атаки на Москву. Сталин много занимался вопросами наращивания вооруженных сил вокруг столицы, контролировал формирование новых подразделений, выпуск военной техники, особенно танков и самолетов. Во многих случаях он брал на себя диспетчерские функции, решая прямо из Кремля вопросы снабжения, кооперации между предприятиями, транспортного обеспечения и т. д.
Так же осуществлялось и верховное руководство войсками. Как и в предыдущие месяцы, Сталин внимательно следил за ситуацией на фронте, вникал в детали проводившихся операций, давал указания по самому широкому кругу вопросов, вплоть до частностей. Заметным было тяготение Сталина к проведению наступательных операций, пусть и недостаточно подготовленных, но быстрых. Он явно рассчитывал на эффект внезапности, напора и опережения врага, растянувшего свои силы на огромном фронте. В начале ноября на этой почве у него возник конфликт с командующим Западным фронтом Жуковым. Сталин потребовал немедленно нанести контрудары в районах Волоколамска и Серпухова с целью срыва готовившегося наступления немцев. Жуков возражал. Он пытался объяснить Сталину, что у фронта недостаточно сил и для подготовки обороны, и для наступления. Однако недовольный Сталин прекратил разговор: «Вопрос о контрударах считайте решенным. План сообщите сегодня вечером». Тут же Сталин позвонил члену военного совета Западного фронта Булганину и пригрозил ему: «Вы там с Жуковым зазнались. Но мы и на вас управу найдем!»[628] Срочно организованные под давлением Сталина наступления не дали существенных результатов. Жуков, стремившийся сохранить резервы в преддверии нового немецкого наступления, скорее всего, был прав.
Куда более эффективно Сталин действовал в привычной для него политико-пропагандистской сфере. Воспользовавшись относительной передышкой первой половины ноября, Сталин приказал провести в Москве традиционные мероприятия в честь годовщины Октябрьской революции. Он понимал, что привычное проведение торжеств в условиях приближения немцев к столице даст огромный эффект. 6 ноября на станции метро «Маяковская» состоялось торжественное заседание в честь праздника. На одном из путей вдоль платформы поставили состав метро с гардеробами и буфетами для приглашенных активистов и военных. После официальной части провели концерт. Однако центральным событием мероприятия было, конечно, выступление Сталина, второе публичное выступление вождя после речи 3 июля. Сталин понимал, что от него ждут объяснения причин поражений и хотя бы намеков на возможные перспективы. Когда закончится война? – таким был вопрос вопросов для миллионов людей. Сталин признал, что опасность, нависшая над страной, «не только не ослабла, а, наоборот, еще более усилилась». Однако в целом он был оптимистичен. Приведя огромные (на самом деле выдуманные) цифры немецких потерь, Сталин заявил, что людские резервы Германии «уже иссякают», в то время как резервы Советского Союза «только теперь разворачиваются в полном объеме»[629].
Для усиления эффекта праздника в осажденной столице на следующий день, 7 ноября, решили провести военный парад. Это было рискованное мероприятие. Всего за несколько дней до того, 29 октября, немецкие самолеты сбросили на Кремль большую бомбу. Пострадали 146 человек, из них 41 был убит[630]. Возможность неблагоприятного развития событий принималась во внимание. Одновременно с московским парадом был запланирован парад-дублер в Куйбышеве – в столице в эвакуации. В случае налета немцев на Красную площадь в радиоэфир должна была выйти прямая трансляция из Куйбышева, а московский парад отменялся. Поскольку налета немецкой авиации не случилось, прямой репортаж провели с Красной площади[631].
Сталин обратился к параду с короткой речью с трибуны мавзолея Ленина[632]. Он напомнил о славных победах дореволюционных полководцев и большевиков в годы гражданской войны. В очередной раз предрекая скорое поражение Германии, Сталин решился назвать его конкретные сроки: «Еще несколько месяцев, еще полгода, может быть, годик – и гитлеровская Германия должна лопнуть под тяжестью своих преступлений». Такие обещания, похоже, отражали сталинское понимание военно-стратегической ситуации. Уже в ближайшей перспективе они обернулись упорными и упрямыми требованиями наступления на всех фронтах.
Торжественные мероприятия в Москве, и прежде всего речи Сталина, легли в основу пропагандистской кампании, проводившейся всеми доступными тогда средствами. Парад на Красной площади снимали кинооператоры. Однако речь Сталина снять не удалось. Тогда было принято решение повторить съемку в импровизированной студии. В одном из залов Большого Кремлевского дворца построили макет мавзолея Ленина, на котором 15 ноября состоялась запись выступления Сталина[633]. В декабре на экраны кинотеатров вышел фильм «Парад наших войск на Красной площади в Москве 7 ноября 1941 г.», включавший в себя и перезапись речи Сталина. За неделю с 4 по 11 декабря только в Москве фильм посмотрели 200 тыс. зрителей. Сотни копий фильма были разосланы по всей стране[634].
15 ноября, в день, когда Сталин повторял свое выступление на Красной площади на кинокамеру, все еще преобладающие силы вермахта после подготовки начали новое наступление на Москву. Немцам удалось сильно продвинуться. На отдельных участках они вплотную подошли к городу. Однако Красная армия, опираясь на постоянно поступавшие резервы, сумела нанести врагу поражение. В момент, когда немцы, исчерпав последние резервы, остановились, Красная армия от обороны почти без паузы перешла в неожиданное контрнаступление. К началу января 1942 г. противник был отброшен от советской столицы на 100–250 км. Это была замечательная и долгожданная победа.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.