СТАРЧЕСТВА ЧЕСТНЫЕ ЗЕРЦАЛЫ
СТАРЧЕСТВА ЧЕСТНЫЕ ЗЕРЦАЛЫ
ГОД 1825. Ноябрь. 27.
С.-Петербург.
Во время молебна о здравии Государя Императора Александра Павловича в церкви Зимнего дворца получено сообщение о смерти.
Николай Павлович приносит присягу на верность Императору Константину.
Ноябрь. 30. Новгород.
Скоропостижно выздоравливает граф Аракчеев, о чем незамедлительно извещен новый Государь Константин Павлович:
«…Получа облегчение от болезни, я вступил в командование отдельным корпусом военных поселений».
В 1836-м (год исполнения пророчества Юнга-Штиллин-га о Тысячелетнем Царстве на земле!) в окрестностях уральского города Красноуфимска Пермской губернии был задержан беспаспортный старик — высокого роста, седобородый, голубоглазый. Старик ехал верхом; остановившись у кузницы подковать лошадь, на расспросы кузнеца отвечал уклончиво, чем ввел того в подозрение. Кузнец вызвал наряд; старика взяли, били. На допросе он назвался Феодором Козьмичом, фамилию не указал, паспорта не предъявил, куда направляется, не выдал.
Если б знали сибирские следователи, в завязке какого сюжета участвуют!
В марте 1837-го Феодор Козьмич был отправлен в Боготольскую волость, где его приписали к деревне Зерцалы, но определили на поселение в Краснореченский казенный винокуренный завод. Здешний смотритель «отнесся к нему очень внимательно; не отягчая старца работою, он доставлял ему все необходимое».[337]
После пяти лет «винокуренной» жизни старик переведен был в Белоярскую станицу и поселился в избе, что выстроил для него казак Семен Николаевич Сидоров. Сибирь была тогда краем глухим, но прислушивающимся: при появлении свежего человека станица обращалась в огромное коллективное ухо; к новопоселенцу гуськом стекались посетители. Поводы были внешние (соль, спички), цель была одна — наговориться всласть. Тем более что Феодор Козьмич был явно из образованных, умел лечить, иногда наставлял советом — и никому ни при каких обстоятельствах не сообщал, кто он и откуда. А спрашивали многие: ибо, хотя старец Феодор Козьмич и не был монашествующим, стало быть, имени своего не менял, но мало кто сомневался, что настоящее свое прозвание он скрывает.
Откуда он родом?
«Я родился в древах. Если бы эти древа на меня посмотрели, то без ветру вершинами бы покачали».[338]
Какому ангелу молиться о нем?
«Это только Бог знает».
Как имена благочестивых родителей?
«Святая церковь за них молится».[339]
Сибиряки терялись в догадках; тайна имени хранилась строго. Даже рискуя быть заподозренным в сектантстве или ереси, Феодор Козьмич крайне редко и по возможности скрытно приступал к исповеди и причастию — ибо на исповеди приходилось и называть свое настоящее имя, и открывать свое прошлое, вводя исповедника в страшный соблазн разглашения тайны. Впоследствии его духовник отец Петр Попов, ставший епископом Томским, а также отец Николай Сосунов и томские иеромонахи — Рафаил и Герман подтвердили, что духовно окормляли покойного и знают, кто он, однако никогда и никому не разгласят. При жизни же Феодора Козьмича об этом окормлении почти никто не ведал, и многие полагали, что к таинствам покаяния и причастия странный старик во всю свою сибирскую жизнь так и не приступал.[340]
Феодор Козьмич вскоре был замучен общением; он-то искал не душеспасительных (для него — душегубительных) разговоров о «высоком», но тишины для неуклонной молитвы. (По смерти, обмывая тело, на коленах его обнаружили уплотнения от многолетнего стояния на молитве.) Тем менее радовала его разгульная атмосфера каторжного края. Спустя несколько месяцев он перебрался на жительство в деревню Зерцалы; здесь ему выстроил келью каторжанин Иван Иванов. В 1843 году отправился куда-то работать — скорее всего, на прииски Попова в енисейскую тайгу. Вернувшись, провел в Зерцалах еще шесть лет. Очевидно, именно в эти годы его стали почитать как православного старца — то есть как подвижника, имеющего опыт многолетней жизни в духе и потому обладающего особыми «религиозными полномочиями».[341]
В 1848-м или 1849-м, как раз когда во Франции разразилась очередная революция, он поселился близ села Краснореченского, где ему устроил «пасечную» келью богатый крестьянин Иван Гаврилович Латышев. Здесь Федор Козьмич прожил до 1857 года — время от времени перенося келью подальше, поскольку окрестные «ходоки» новь стали не давать ему молитвенного покоя.
Когда же Феодор Козьмич, переселившийся в 1858 году на заимку Хромова, в четырех верстах от Томска, почил в бозе, то над его могилою поставили православный крест и сделали надпись: «Здесь погребено тело Великого Благословенного старца Феодора Кузьмича, скончавшегося 20-го января 1864 года». Позже, по приказанию томского начальства слова «Великого Благословенного», слишком прямо посягавшие на монаршее «звание» Александра I, были замазаны белой краской но вылиняли и проступали сквозь покрытие полупрозрачным намеком. Перед самою смертью Феодор Козьмич, со словами: «В нем моя тайна», указал Семену Феофановичу на мешочек, висевший на стене. В мешочке оказались зашифрованная запись и ключ к шифру, так и оставшийся неразгаданным.
Не прошло и двух лет со дня успения старца Феодора Козьмича, как купец Хромов отправился в Петербург, чтобы довести до сведения властей предержащих важнейшее известие: обитатель его заимки Феодор Козьмич был не кто иной, как с 19 ноября 1825 года поминаемый за упокой Государь Император Александр Павлович. Царь не умер осенью 1825 года в Таганроге, а тайно ушел; страдал; был бит плетьми; скрывался в Сибири; спасал свою душу. Семен Феофанович подал соответствующую записку Александру II; не дождавшись решения, вернулся домой…
Юношеская мечта Александра об удалении в частную жизнь, о переселении из Зимнего дворца в маленький домик на берегу Рейна, президентская утопия его молодых лет, сквозной мотив его зрелых размышлений о возможности «досрочного» освобождения от царского бремени — все это словно бы слилось воедино и перевоплотилось в народное предание о русском царе, отказавшемся от бремени власти, проведшем остаток жизни в посте и молитве и спустя годы и годы умершем вдали от столиц и дворцов, на сибирской заимке.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.