23

23

Биарриц, октябрь 1871 г.

Даже при дневном отливе теплые зеленые волны шумно накатывают на пологий песчаный берег. У самой кромки воды пятилетний Алексис под присмотром бабушки Анны Андреевны строил с братом песчаные замки. А Кэтти… Сидя в шезлонге и — несмотря на теплое солнце — кутаясь в шерстяной плед, Кэтти писала на листе с княжескими вензелями:

«Дорогой дядюшка, только представьте — вот мы и снова в Биаррице, и в той самой комнате, где познакомились с Вами девять лет назад! Я Вам пишу и слышу, как бьется прибой. Но сколько же всего случилось за это время, как изменилось все! И наш прекрасный Биарриц, который „облагородили“ самым печальным образом!..»

Господи, что за наказание? Почему Биарриц — единственное, о чем она может писать ему, не боясь почтовых перлюстраций, настырных журналистов и собственного мужа? Почему она, даже болея и увядая, не может спросить его напрямую — а кем и чем была она в его жизни? Да, он великий — теперь это признано всей Европой и даже Америкой и Россией. Он создал германскую империю! Но разве это делает мельче их — пусть даже недолгие — встречи? Разве не говорил он ей, что она ему послана Богом? Но даже об этом она не может ему ни написать, ни напомнить…

«Представьте себе, что балкона Кэтти больше не существует, что вокруг грота у маяка — высокие перила из камня, и теперь там могут прогуливаться даже самые трусливые! Чудесный грот напрочь лишился своего очарования и поэтичности — по-другому все это и не назовешь… разумеется, мы часто вспоминаем Вас, и наверняка у Вас чешется нос… Вы еще помните ту прогулку по берегу, когда мы так смеялись…»

Оставив внуков, Анна Андреевна подошла к Кэтти, сказала ревниво:

— Ты снова пишешь ему?

Кэтти подняла голову. Она очень поблекла за прошедшие годы.

— Потому ты и чахнешь, — сказала Анна Андреевна. — Рожаешь от мужа, а любишь…

— Maman, per favore, оставьте меня в покое.

Обиженно поджав губы, Анна Андреевна ушла к мальчикам.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.