37. ХАФИЗ (1326?–1389?)

37. ХАФИЗ (1326?–1389?)

Мухаммед Шамз-ибн-Хафиз родился предположительно в 1326 году в персидском городе Шираз, столице провинции Фарс, на территории которой находится современный Иран. Незнатного происхождения, Хафиз провел свои молодые годы в бедности; поговаривают, что по ночам он работал в пекарне, чтобы прокормить мать, а днем учился. Как бы то ни было, достоверного о его жизни известно крайне мало, а в легендах недостатка нет. Хафиз жил в тяжелое и опасное время: арабское владычество сменялось господством монголов, что нередко сопровождалось жестоким насилием.

К тридцати годам Хафиз, похоже, утвердился в статусе придворного поэта, имея весьма ненадежный доход, зависящий от покровительства власть имущих. К примеру, он добился расположения Джалала-ибн-Шаха Шуя, который назначил его преподавателем Корана и других теологических предметов в школе при мечети в Ширазе. Будучи персом, Хафиз принадлежал к шиитской ветви ислама (в отличие от ненавистных арабов, которые были суннитами). Тем не менее огромное влияние на Хафиза оказало мистическое направление в исламе — суфизм. Хотя до конца не ясно, стал ли Хафиз настоящим суфием, поскольку он вполне мог учиться вместе с шейхом Махмудом Аттаром. Имя Хафиз, которым он подписывал свои стихи, означает «чтец Корана». Хафизу присуща своеобразная стихотворная форма, доведенная им до совершенства. Это любовная газель, лирическое стихотворение, состоящее из шести—пятнадцати рифмованных двустиший, объединенных не столько логикой, сколько символикой и образностью: нередко газель сравнивают с нитью жемчуга. Любовь и вино — традиционные темы газели, поскольку символизируют исступленный восторг и раскрепощение. Взявшись за эти темы, Хафиз овладел ими в совершенстве и вместе с тем привнес в них свое собственное видение суфийского мистицизма и страстное стремление к полному, забытому союзу земного и божественного. О суфийской концепции божественного переводчики Хафиза Питер Эйвери и Джон Хит-Стаббз писали: «Нельзя исключать возможности того, что традиция неоплатонизма повлияла на принятие суфизмом концепции Божественного как Абсолютной Красоты, причем все различимые в мире природы проявления красоты являются неполными и мимолетными. Это породило концепцию романтической любви, суть которой изложена в речи Диотома к Сократу в „Simposium“ („Беседах“) Платона… Для персов, а также для греков, земное выражение Божественной Красоты, которую созерцает влюбленный, воплощено, как правило, в облике красивого юноши».

Стихотворения Хафиза можно расценивать как аллегорию Божественной Красоты, и тем не менее их отличает недвусмысленная, откровенно земная коннотация. Известная, часто цитируемая строчка Хафиза предостерегает: «Райский Сад, возможно, приятное место, но помни о тени ивы и о зеленой полосе плодородного поля». Считается, что Хафиз пренебрег мечетью ради таверны. Репутация человека распутного и резкая критика Хафиза со стороны приверженцев традиционных устоев привели к тому, что покровитель Хафиза шах Шуя прогнал его по настоянию представителей духовенства, хотя со временем Хафиз восстановил свои позиции при дворе.

По достижении зрелого возраста слава Хафиза дошла до Индии и территорий, где говорили на арабском, и, хотя Хафиз получил приглашение от султана Ахмеда посетить Багдад и от Махмуда Шаха Бахмани, правителя Декана, присоединиться к своему двору, поэт отказался от приглашений и предпочел остаться в своем любимом Ширазе, чьи сады, укромные местечки и пылких юношей он воспевал в своих стихах.

Вот, возможно, самое знаменитое, прославившее его еще при жизни двустишие:

«Когда б сей страстный, сей светлокожий турок из Шираза любовью привязал меня к себе,

и Бухару, и Самарканд не пожалел бы я за бархат родинки, что на его щеке».

Утверждают, что, когда безжалостный предводитель монголов Тамерлан вошел в Шираз, он приказал привести к нему Хафиза. Имея в виду известное двустишие, Тамерлан спросил: «Как же это так — я обескровил тысячи городов и земель, чтоб приумножить славу и богатство Бухары и Самарканда, где я живу и где строю свою империю, а ты, Хафиз, ничтожный человечишко, осмелился променять их на какую-то родинку на щеке своего приятеля?» На что Хафиз отвечал: «Господин, именно из-за своей расточительности я настолько беден, что мне и отдать-то больше нечего». Тамерлану явно понравилась находчивость поэта. В достоверности этой истории можно усомниться, однако легенды лишь подчеркивают необыкновенную популярность Хафиза и при жизни, и после смерти. Действительно, едва ли будет преувеличением оказать, что известность Хафиза среди людей, говорящих по-персидски, даже превышала популярность Шекспира в англоязычном мире. И в наши дни говорящие на персидском языке люди цитируют Хафиза практически так же, как мы Шекспира, — в обыденной жизни, не отдавая себе в этом отчета.

В 1389 или 1390 году Хафиз умер в своем любимом Ширазе, где его могила и по сей день остается местом паломничества. Известно, что Хафиз составил сборник своих стихов — «Диван», однако впоследствии сборник был утрачен и составлен заново другом поэта Мухаммедом Гуландамом. Из-за необыкновенной и неизменной популярности Хафизу приписывают в настоящее время тысячи стихов и тысячи вариантов этих стихов. Наиболее достоверные рукописи содержат около пятисот стихов, однако ученые-исследователи сетуют на то, что вряд ли когда-либо смогут определить подлинное число и «точные» варианты этих стихов.

В целом я не включал в настоящий сборник геев и лесбиянок, которые внесли вклад в другие, кроме нашей, типы культур, поскольку это цель совсем иного проекта. Хафиз же включен в этот сборник потому, что, несмотря на относительную неизвестность Хафиза на Западе в настоящее время, его влияние в прошлом трудно недооценить. Если можно говорить о том, что в XVIII веке Запад заново открыл для себя греков и их отношение к гомосексуальности благодаря таким деятелям, как Иоганн Иоахим Винкельманн, то первые переводы персидских поэтов, появившиеся приблизительно в то же время, познакомили Европу и Англию с еще одним типом культуры, в которой воспевалась страстная любовь мужчины к мужчине. Не свободные от гомофобии западные переводчики с готовностью отрицали сексуальную направленность этих стихов: вот как объясняет это один из первых переводчиков Хафиза: «Чтобы снять с себя подозрения в предвзятости, мы должны сразу оговориться относительно одного настолько очевидного изъяна нашего автора, что его невозможно скрыть, поскольку, если все оставить без объяснений, это непременно навлечет на него такое же моральное осуждение, которое, к сожалению, постигло некоторых из первых поэтов и даже некоторых философов античности». Проницательные читатели из числа геев увидят то, что им следует увидеть. Мусульманская культура отвергалась гетеросексуалами по той же причине, по которой эта культура привлекала геев или бисексуалов, таких, как Байрон, Уильям Бекфорд, сэр Ричард Бертон, Оскар Уайльд, Андре Жид, Т. Е. Лоуренс, а также Е. М. Форстер.

Поскольку в настоящее время работы Хафиза на Западе почти не известны, я завершаю свой рассказ о нем этой чудесной газелью, которая доставит вам удовольствие:

Венец растрепанных кудрей, румянец от хмельной услады,

Сорочка нараспашку, бокал вина в руке, уста напев мурлычат —

Взор, навлекающий беду, мурлыканье столь жалобно, столь сладко —

Таким вошел он прошлой полночью и сел у изголовья.

Склонился к уху моему и голосом, печали полным,

Сказал: «О, старая любовь моя, ты спишь?»

Какой влюбленный, среди ночи пьющий сей нектар,

Начнет нести любовный бред, вина не воспевая?

Святоша, не хули за то, что пьем до дна:

Судьба сия предрешена заветом основным от Бога.

И чем бы Он ни наполнял бокал, мы выпьем все:

Будь то нектар из Рая или бокал с отравой.

И кубок веселящего вина, и путаные завитки волос —

Бог с вами, намерения благие, как те, что у Хафиза!