* * *
* * *
Однажды я отметился и в «Рогах и копытах». Была опубликована такая моя заметка: «Недавно на международных спортивных соревнованиях в итальянском городе Турине выдающегося успеха в беге на 800 метров добилась дотоле неизвестная спортсменка из г. Ижевска Надежда Пыжова. Она установила мировой рекорд. Врачи утверждают, что столь блестящего результата спортсменка добилась благодаря влиянию положительных эмоций. Дело в том, что за несколько минут до старта ей сообщили, что в Ижевске у нее родилась дочь».
Во время концертных выступлений «Рога и копыта», «Фразы», «Бумеранг» озвучивались Виктором Веселовским, Ильей Сусловым и Виталием Резниковым в традиционном вступительном «докладе». Я помню, как зал буквально умирал от хохота после одного из «Бумерангов». Веселовский зачитывал отрывок из присланного произведения: «Похолодало. Пассаты поглаживают прерии. Перекликаются птицы. Победителями проходят пантеры... Плямс! Пантера подмяла Педро». После этого Веселовский говорил: «Мы ответили: «Прочитали присланные перлы. Почему постоянно «п»? Поиск? Прием? Переслали поликлинике. Пусть подумают. Плямс! Привет Педре».
Однажды Марк Розовский принес в редакцию небольшую рукопись. Она называлась «Бурный поток». Это была классная пародия на произведения «почвенников». Так мы между собой называли активных идеологов социалистического реализма, от произведений которых явно несло ксенофобией и славянофильством. В версии Розовского автором «Бурного потока» был Евгений Сазонов. Так возникла многолетняя «сазоновщина» – еженедельные пародийные публикации в стиле Евгения Сазонова. Впоследствии многие из нас становились авторами этой рубрики. Появились стихи в духе Сазонова. Владимир Владин даже написал изумительную «Биографию Евгения Сазонова»...
Особое место в газете занимали стихотворные пародии Александра Иванова на произведения известных поэтов. Пародии были едкие, жесткие, с политическим подтекстом и невероятно смешные. Кое-кто из «продернутых» поэтов после публикации пародии не подавал Саше руки. Но были и такие, которые сами приносили ему свои сборники и отмечали стихи, достойные пародии, – популярность Иванова буквально зашкаливала, и при помощи Сашиных пародий даже малоизвестные поэты становились более известными.
Я не люблю копаться в деталях личной жизни моих друзей и не собираюсь сообщать какую-то «желтую» тайну, но всем была известна алкогольная зависимость Сан Саныча, которая, в конце концов, привела его к безвременной смерти... Хочу привести один эпизод. В московском Театре эстрады проводился литературный вечер «Клуба 12 стульев». Зал был переполнен, а в первом ряду сидела вся комсомольская элита во главе с первым секретарем ЦК ВЛКСМ Борисом Пастуховым. Естественно, что все мы были под некоторым напряжением – не сболтнуть бы чего-нибудь излишне острого. Все выступающие восседали на сцене за столом, в центре которого находился ведущий – Виктор Веселовский. Все трезвы, как стеклышки. Кроме Иванова, который никак не мог восстановиться после своей свадьбы, состоявшейся за два дня до этого вечера. На вопрос, в порядке ли он, Сан Саныч сказал, чтобы мы не волновались, что он прочтет лишь одну пародию на Василия Федорова, которая в его памяти навечно. Надо заметить, что эту пародию знал наизусть не только он, но и каждый из нас, и добрая половина зрительного зала. Это была самая лакомая пародия Иванова на стихотворение Василия Федорова про «груди белые». Вечер проходил с большим успехом. Главные комсомольцы скромно улыбались и аплодировали. Веселовский представил Иванова. Тот не очень твердой походкой подошел к микрофону на краю сцены, пошатнулся и, чтобы не упасть в оркестровую яму, схватился за микрофонную стойку. Видимо, его закоротило, потому что Саня отдернул руку и испуганно закричал голосом, не вызывавшим сомнения в нетрезвости поэта-пародиста («поэта-паразита», как он сам себя называл): «Она меня ударила! Гадина!» Зал ахнул, а в первом ряду многозначительно переглянулись. Желая спасти ситуацию, Веселовский, обращаясь к первому ряду, сказал: «Войдите в положение Александра Иванова – у него позавчера была свадьба». Иванов, указав пальцем на Веселовского, зычно рыкнул: «Продал, сволочь!» После этого он начал читать пародию: «Я не знаю сам, что делаю. Вы, надеюсь, мне поверите. Ослепили груди белые, расположенные спереди...» На этих словах он запнулся и стал вспоминать, что дальше: «Ослепили груди белые... Ослепили груди белые... Я сначала попробую... Я не знаю сам, что делаю. Вы, надеюсь, мне поверите. Ослепили груди белые, расположенные спереди... Ослепили груди белые... Ослепили груди белые... Забыл все к чертовой матери!» И он, пошатываясь, ушел за кулисы. Кое-как все успокоились, и вечер продолжился. Аркадий Хайт, сидевший от меня справа, прошептал мне на ухо: «Если бы Саня упал в оркестровую яму, вечер бы назывался «Концерт для Иванова с оркестром». А сидевший слева Владлен Бахнов добавил: «Я знаю, как будет называться рецензия на наш вечер в газете «Правда». «Как?» – поинтересовался я. «Халтура вместо пошлости», – сказал Владлен. Хайт расхохотался и упал со стула. Но в итоге все обошлось...
Обходилось и после более серьезных «выходок» «Литературной газеты». Газета была, пожалуй, самой читаемой из тогдашней советской прессы вплоть до начала периода перестройки. Критические статьи и литературоведческие исследования отличались высоким профессионализмом и объективным анализом явлений прошлого и настоящего. «Литературной газете» многое позволялось. Сдерживать прибой свободы привычными диктаторскими методами уже было невозможно. «Железный занавес» приоткрывался все больше и больше, приходилось считаться с мнением «капиталистического Запада». И «ЛГ» стала своеобразным «свободопроводом». Разумеется, исходящий поток подвергался фильтрации со стороны власти точно так же, как и фильтровалась проза и поэзия журнала «Юность». Но все-таки дышать стало легче. Своеобразным и надежным щитом был главный редактор Александр Борисович Чаковский – человек идеологически надежный, лауреат Сталинской премии, автор знаменитого романа «Победа». Он сознавал свое предназначение и, с одной стороны, сдерживал чересчур активные проявления свободолюбия, но, с другой стороны, умело обходил расставленные цензурные капканы. У Чаковского был жесткий, но умный и опытный заместитель – Виталий Александрович Сырокомский. Ему можно было что-то доказывать, пробивая порой довольно спорные с точки зрения идеологии публикации.
??? ??????? ??? ?????...
Любимую у читателей шестнадцатую страницу на заседаниях редколлегии умело и небезуспешно отстаивал Виктор Веселовский с двумя основными помощниками – Ильей Сусловым и Виталием Резниковым. Илья Суслов до прихода в газету работал на технической должности – заведующим редакцией журнала «Юность» еще при Валентине Петровиче Катаеве, и сомневаться в его прогрессивных взглядах не приходилось. Виталий Резников до прихода в «Литературную газету» служил официантом в «Национале», в «Москве», в «Советской», а иногда, как он сам говорил, «за высокий профессионализм» его приглашали обслуживать высокие банкеты в Кремле. На эту тему однажды едко пошутил Морис Слободской, сказав про Резникова: «Единственный случай, когда человек – одновременно и из «половых», и из «органов». Параллельно Виталий писал острые и остроумные заметки в «Комсомольскую правду» и в журнал «Смена». Обожал и досконально знал мировую оперную и симфоническую музыку.
Обстоятельства соединили Веселовского, Суслова и Резникова в единый механизм, благодаря которому раскрутились «12 стульев» «Литературной газеты». Суслов и особенно Резников отличались незаурядным остроумием. Никогда не забуду, как в редакционную комнату, где располагались «стулья», вошел неизвестный автор и положил перед Резниковым довольно объемный рассказ. Виталий прочитал его и сказал автору: «Очень неплохо... Единственная просьба – добавьте в ваш рассказ немного лаконизма»...
Мы все были единомышленниками, мы дружили, мы ничего не скрывали друг от друга – все, за исключением одного-двух негодяйчиков, фамилии которых даже не буду называть...
В 1966 году в издательстве «Искусство» вышла книжка «Четверо под одной обложкой». Эту четверку составили Григорий Горин, Феликс Камов, Эдуард Успенский и я. В те годы молодые писатели и поэты редко выходили в самостоятельном издании. Как правило, их объединяли. У поэтов такие совместные книги назывались «общежитиями». Вот и нам предоставили по маленькой комнатке в таком общежитии.
Книга (книжка) состояла из шести разделов. У каждого было место для произведений, написанных самостоятельно, а в двух разделах расположилось то, что создали в соавторстве Арканов и Горин, Камов и Успенский. Книга была раскуплена мгновенно. У меня чудом сохранился единственный экземпляр. На дальнейшую творческую судьбу авторы не могут обижаться. Достаточно сказать, что через некоторое время Камов и Успенский совместно с Хайтом и Курляндским стали сценарными создателями мультипликационного бестселлера «Ну, погоди!». Феликс Камов живет в Израиле и является одним из крупнейших исследователей еврейской религии и истории Израиля. Эдуард Успенский – наш любимый «крокодил Гена», наш обожаемый «почтальон Печкин», наш международной значимости «Чебурашка», один из лучших детских поэтов современности...
Григорий Горин вошел в историю советской и российской драматургии и кино. Что останется потомкам от меня, мне знать не дано... И если честно говорить, то даже одна моя книга, сохранившаяся на чьей-нибудь книжной полке хотя бы лет через двадцать, начиная с сегодняшнего дня, позволит мне считаться ПИСАТЕЛЕМ... Я слышал, мой любимый Эрнест Хемингуэй когда-то сказал, что настоящим писателем может считать себя тот, чей хотя бы один-единственный рассказ попал в душу хотя бы одного-единственного человека.
Конечно, «Литературная газета», располагавшаяся тогда на Цветном бульваре, являлась для меня точкой приложения моих литературных сил.
Но главной интеллектуальной поляной была, несомненно, редакция журнала «Юность». Я работал в «Юности» внештатным редактором вплоть до 1967 года. Осенью 1967 года Борис Николаевич Полевой пригласил меня в свой кабинет и сказал: «Доктор! (Он всегда называл меня «доктором».) Поздравляю вас! Я пробил для вас штатную единицу, и вы будете получать достойную зарплату». Я поблагодарил его и сказал, что работа штатного редактора не входит в мои планы по двум причинам. Во-первых, мы с Гориным уходим в серьезную драматургию, а во-вторых, должность штатного редактора лишает меня самостоятельности и свободы – я вынужден буду выполнять любой приказ руководства редакции. Но я заверил, что был, есть и буду преданным любимому журналу. Борис Николаевич сказал, что уважает мою точку зрения, и попросил подыскать «достойного преемника» на мое место. Вскоре я предложил кандидатуру молодого драматурга из авторского коллектива театра Марка Розовского «Наш дом». Это был Виктор Славкин, впоследствии написавший превосходную пьесу «Взрослая дочь молодого человека». Таким образом, эстафетную палочку, переданную мне Розовским, я вложил в руку Виктора Славкина...
Прошло с той поры почти полвека, но каждый раз, когда я прохожу или проезжаю по улице Воровского (теперь она называется Поварской) мимо одноэтажного здания напротив Театра киноактера, в моей голове, как в киноленте, запущенной с конца до начала, оживают кадры того неповторимого времени...
Борис Николаевич Полевой, его заместитель Сергей Николаевич Преображенский, ответственный секретарь Леопольд Абрамович Железнов, заведующий отделом писем Исидор Григорьевич Винокуров, заведующая отделом прозы Мэри Лазаревна Озерова... Отдел критики – Стас Лесневский, Станислав Рассадин... Удивительнейший отдел поэзии с Николаем Старшиновым, Олегом Дмитриевым, Натаном Злотниковым... Позднее Полевого сменил Андрей Дементьев, а Преображенского – Алексей Пьянов.
Я попытался ту незабываемую журнальную атмосферу передать в романе «Рукописи не возвращаются», опубликованном в «Юности» в 1986 году.
Жанр этого романа я обозначил как ненаучная фантастика. Финал романа словно бы прогнозировал период перестройки. Через двадцать лет я написал продолжение под названием «Ягненок в пасти осетра», в котором попытался подвести предварительные итоги нового курса России. Я решил объединить «Рукописи» с «Ягненком», и была выпущена книга под общим названием «Jackpot подкрался незаметно»... «Джекпот» – термин, знакомый каждому любителю казино. Он обозначает самый крупный выигрыш, подобно поимке сказочной жар-птицы. На самом же деле я пытался намекнуть на известное русское выражение, в котором незаметно подкрадывается не джекпот, а п...ц.
Тогда «Юность» входила в тройку самых прогрессивных журналов. «Новый мир», «Иностранная литература» и «Юность». «Юность» чаще других обстреливалась правоверными партийными критиками и писателями, обвинявшими молодых прозаиков и поэтов и в космополитизме, и в отсутствии патриотизма, и в поклонении загнивающему Западу. Борис Полевой называл их «гужеедами» и был нам достаточно надежной опорой. Это не значит, что он разрешал публиковать на страницах журнала все острое и ультрасовременное, но в обиду нас не давал.
Как-то я принес ему рукопись откровенно непроходимого по тем временам рассказа, в котором отсутствовала фамилия автора. Я сказал, что написал его парень, который хотел бы напечататься в «Юности». Борис Николаевич взял рассказ домой и на следующий день вызвал меня к себе в кабинет. Надо заметить, что он любил свое мнение, как положительное, так и отрицательное, излагать на полях авторских рукописей. У него была знаменитая авторучка с зелеными чернилами. Он протянул мне экземпляр и сказал: «Доктор! Прочитайте на полях все, что я думаю об этом произведении». Я прочитал: «Доктор! Сверните эту рукопись в трубочку и засуньте автору в ж...у!» «Понял», – сказал я. А Полевой добавил: «И если автор не хочет, чтобы у него были крупные неприятности, пусть он эту рукопись из ж...ы не вынимает. Писать надо так, чтобы не подставлять цензорам свой литературный борт – потопят! Это к вам тоже относится»...
?.?. ??????? ??????? ???? «????????».
Нетрудно догадаться, что это был мой рассказ... Машинистка по моей просьбе распечатала рассказ без фамилии автора, и он разошелся по рукам.
Один экземпляр я подарил девочкам из отдела регистраций Всесоюзного агентства по авторским правам. На всякий случай. Через месяц одна из этих сотрудниц позвонила мне и попросила прийти в агентство. Я пришел. Она сказала мне, что приходил сотрудник из «органов» и интересовался автором этого рассказа. И добавила: «Мы-то поняли, что это вы написали, но сказали, что не имеем понятия, кто автор».
И вот опять возвращаюсь к шахматному анализу. А если бы под рассказом стояла моя фамилия?! Видимо, выбранный мною вариант инкогнито оказался правильным.
Интересно, что через некоторое время редактор отдела сатиры и юмора «Литературной России», считавшейся тогда в наших кругах реакционной газетой, рискнул опубликовать этот рассказ. Редактором был мой друг Юрий Кушак, а рассказ назывался «Паблосуржик (новогодняя сказка)». Обошлось без серьезных неприятностей, не считая того, что Юрий Кушак получил строгий выговор, а в органах государственной безопасности на него было заведено досье.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.