* * *
* * *
...И однажды моя мечта перебраться в рай, то есть в РАЙонную больницу с нормированным рабочим днем в качестве палатного ординатора, сбылась. Причем я для этого не приложил ни малейших усилий. Осуществить мою мечту неожиданно помог нормальный совковый бюрократизм.
Каждый участковый врач, принимая больного в поликлинике или оказывая ему помощь на дому, обязан был вносить результаты посещения в документ, именуемый историей болезни. И это правильно, и это сохраняется по сей день. В периоды, когда подскакивала заболеваемость гриппом, или, как говорили в то время, «катаром верхних дыхательных путей» (сокращенно – КВДП), больных, естественно, становилось больше, а количество вызовов на дом доходило иногда до сорока в день. Разумеется, заполнять ежедневно по сорок историй болезни было не так просто. И я, ни с кем не согласовывая, решил, что главное – оказание конкретной медицинской помощи (выписка рецептов для получения необходимых лекарств, врачебные советы, выписка бюллетеней), а формальности, связанные с заполнением историй болезни, – дело второстепенное: появится свободное время – заполню. За неделю таких незаполненных документов у меня накопилось больше двухсот, и главврач поликлиники – член партии, представитель «не основной» национальности, строго соблюдавший все правила и законы, поднял скандал. Я пообещал, что за выходные дни заполню все истории болезни. На субботу и воскресенье я забрал все истории домой. Но, поскольку симптоматика КВДП была приблизительно одинаковой для всех заболевших, прибегнул к хитрости. Описание симптоматики я схематизировал (для сокращения времени). И каждое посещение документировал идентично. История болезни, допустим, Иванова Ивана Ивановича или Петуховой Дарьи Федоровны. Я ставил дату посещения и заполнял: «Жалобы – кашель, насморк. Температура – 37,8. Состояние удовлетворительное. Диагноз – КВДП». Помогал мне в заполнении мой друг – прекрасный инженер, не имевший к медицине ни малейшего отношения. За несколько часов мы заполнили абсолютно одинаково двести с лишним историй. Я поставил двести с лишним подписей, и таким образом формальная задача была решена.
В понедельник я принес в поликлинику все истории болезни и сложил их в отделе регистратуры на свою полку. Появился главврач и спросил меня: «Все в порядке?» Я кивнул головой и указал на полку. Он взял с полки первую попавшуюся историю, убедился, что все заполнено, и сказал: «Именно это от вас и требуется». Затем он взял другую историю, прочитал и озадаченно пробормотал: «Так-так-так... Интересно...» Взял третью, пятую... Достал с полки все двести с лишним историй, перелистал, и лицо его приняло гневное выражение: «Это что же? У всех больных температура – 37,8?!» Я молчал. На этот вопрос мне ответить было нечего. «Так! – закричал он на всю регистратуру. – Видимо, вас недоучили в институте! Так вот! Приказом со следующей недели отправитесь на полгода повышать квалификацию в стационар! В 46-ю районную больницу!» Я не поверил своим ушам! Сбылась мечта идиота.
И в течение шести месяцев я работал палатным ординатором. Без скромности могу сказать, что врачом я был хорошим и грамотным и, когда истек срок моей «ссылки», руководство больницы не хотело меня отпускать... Но... Мне пришлось вернуться в поликлинику. На этот раз ненадолго. Я к тому времени уже целиком ушел в творчество, если, конечно, написание миниатюр, куплетов и монологов для артистов эстрады считать творчеством... Но я без этого не мог и уже ясно осознавал, что с медициной мне придется расстаться. Совмещение работы врача с чем-то еще мне казалось и кажется до сих пор этическим преступлением по отношению к больному человеку. Отбывать шестичасовой рабочий день в палате с больными людьми и думать о том, как бы скорей он закончился, чтобы заняться чем-то другим? Это ли не предательство по отношению к больным людям? Ссылки на то, что вот, мол, Чехов же мог совмещать, для меня не были убедительными. Через несколько лет на вопрос журналиста: «Почему я оставил медицину?» – я ответил: «Я ушел, потому что понял: Чехова из меня не получится»...
Но интересно, что через восемь лет после моего окончательного прекращения врачебной деятельности, когда я уже стал сотрудником и автором великого в те годы журнала «Юность», когда пьеса под названием «Свадьба на всю Европу», написанная в соавторстве с Гришей Гориным, была поставлена более чем в восьмидесяти театрах Советского Союза, у меня дома вдруг раздался телефонный звонок. Я снял трубку и услышал чей-то знакомый, почти забытый женский голос: «Аркадий Михайлович! Это говорит заведующая терапевтическим отделением 46-й больницы. У нас освободилось место старшего (!) ординатора. Мы приглашаем вас занять это место...» Признаюсь, я заколебался. Но, как говорится, поезд уже ушел...
Меня часто спрашивают, не жалею ли я, что расстался с медициной, что, можно сказать, зря проучился шесть лет в медицинском институте. Я всегда отвечаю, что не жалею. И не просто не жалею, а счастлив, что получил медицинское образование. Более того, считаю, что в литературном институте необходимо ввести курс анатомии и физиологии человека, потому что писатель должен быть инженером не только человеческих душ, но и – человеческих тел...
Кстати, факт окончательного мирного разрыва с медициной тоже заслуживает небольшого описания. Существовало правило, что студент, окончивший высшее учебное заведение, ОБЯЗАН отработать по специальности минимум три года, чтобы таким образом отблагодарить государство за потраченные на его обучение средства. Невыполнение этого правила могло грозить неприятными последствиями. Смягчить обстоятельства можно было не резким, а постепенным уходом – работать положенный срок на полставки в каком-нибудь здравпункте при том или ином предприятии. Но на это надо было получить официальное разрешение Горздравотдела. И мой приятель, имевший на тот период неплохие связи с советскими чиновниками, сказал мне: «Я договорился с заместительницей заведующего Горздравотдела. Она отпустит тебя официально. Но ты, когда придешь на прием, должен будешь сунуть ей двести пятьдесят рублей». Я ответил, что это типичная взятка, что никогда никому взяток не давал и даже не представляю, как это делается. «Она в курсе дела. Придешь и положишь конверт с деньгами ей на стол».
Короче говоря, он меня убедил, и в назначенный день на ватных от страха и неуверенности ногах я вошел в кабинет. За столом сидела типичного партийного вида женщина лет сорока. «Что у вас?» – спросила она строго, глядя в разложенные на столе документы. Я робко объяснил, что хотел бы работать в каком-нибудь здравпункте на полставки. И тут она сказала тоном прокурора: «Что за молодежь пошла? Государство их обучает, тратит деньги! А им – лишь бы сачкануть!» Она зверски взглянула на меня и сделала паузу. Я понимал, что должен вынуть из портфеля конверт с деньгами и положить его на стол, но решиться на эту акцию никак не мог, поскольку не представлял, что это делается так цинично. И она сказала: «Я не для того здесь сижу, чтобы потворствовать тунеядцам! У меня и без вас много важных дел. До свиданья!» Она сняла телефонную трубку и сказала кому-то: «Николай Петрович, я к вам сейчас загляну...» Встала из-за стола и покинула кабинет. И я понял – сейчас или никогда. Дрожащей рукой я достал из портфеля конверт и положил его на стол. Она вернулась через минуты две, как бы между прочим окинула взглядом стол и сказала так же строго: «Ступайте! Мы подумаем, что с вами делать!» Я попрощался и вышел. Через два дня я имел официальное разрешение на работу в здравпункте театрально-художественного училища. Это была моя первая и последняя в жизни взятка...
Я не люблю углубляться в детали моей личной жизни. От этого всегда попахивает газетной «желтизной». Такова моя позиция. Но не имею права умолчать о женщине, с моей точки зрения, необыкновенной, сыгравшей в моей жизни огромную, незабываемую роль. Я ее называю моей главной женщиной. Она – мать моего сына Васи. Она – моя жена с 1958 по 1973 год. Стечение сатанинских обстоятельств плюс неоправданная уверенность в собственной правоте (как с моей, так и с ее стороны) привели к тому, что мы расстались. И до последнего дня ее жизни мы оба понимали, что совершили ошибку, и лишь глупая гордость не позволила нам эту ошибку признать... Но могу сказать, что она и Вася всегда оставались для меня единственным маяком, свет которого я поддерживал по мере сил и возможностей. Кое-кто из окружающих даже не верил, что мы действительно расстались. Ведь мы продолжали жить в одном доме на улице Чехова, 31/22 (знаменитый кооператив «Тишина»), правда, в разных квартирах, на разных этажах. Нашу трехкомнатную квартиру после развода я разменял на две. На десятом этаже в двухкомнатной жила она с Васей. А я – на втором этаже в маленькой однокомнатной... Так вот, некоторые наши общие знакомые считали, что мы разъехались для того, чтобы у меня был свой кабинет...
Ход, приведший меня к варианту, повлиявшему на последующую жизнь, мне представилась возможность сделать 6 ноября 1958 года. Вечером этого дня мы должны были собраться в ресторане «Савой», чтобы отметить очередную годовщину Великой Октябрьской социалистической революции. Это не было проявлением патриотизма. Это было просто поводом, чтобы посидеть в тесном кругу, вкусно поесть и выпить. Мы – это два моих друга, уже профессионально работавших на эстраде. Один из них был женат. Второй недавно познакомился с девушкой. И я – к тому моменту одиночка.
Днем 6 ноября друг, который ухаживал за девушкой, позвонил мне и сказал: «Аркан! Я договорился встретиться с моей знакомой в семь часов вечера возле Кукольного театра (он тогда располагался на улице Горького рядом с площадью Маяковского). Но нам навесили концерт. У меня просьба – встреть ее и приходи с ней в ресторан «Савой», а мы приедем туда часов в восемь».
Я сказал, что, конечно, встречу, только не знаю кого! Как она выглядит, как зовут? Друг мой ответил, что она очень симпатичная и что зовут ее Женя.
В семь часов вечера я уже стоял в положенном месте. Народу было много. Все куда-то шли, все кого-то встречали. Наконец, я обратил внимание на очень привлекательную девушку. Она стояла одна, поглядывала на часы, и видно было, что кого-то дожидается. Я подошел к ней и спросил: «Вы Женя?» – «Да, – ответила Женя, – а в чем дело?» – «Вы ждете Алика?» – спросил я. «Да, – сказала она, – а в чем дело?» Я объяснил ей, что у Алика концерт и что он просил проводить ее в ресторан «Савой»...
Мы пришли в «Савой» и в ожидании друзей сели за стол напротив друг друга. Друзья пришли позже, мы ели, пили, трепались... Я время от времени бросал на нее взгляды, пытаясь поймать ответные. Иногда это удавалось, и тогда мне казалось, что в ее глазах мелькал определенный интерес по отношению ко мне... К концу вечера я вдруг понял, что страшно завидую моему другу, у которого такая потрясающая девушка.
В течение нескольких последующих дней Женя не выходила у меня из головы. Я долго маялся, но однажды спросил Алика: «Скажи честно, у тебя с Женей серьезно или не очень? Если серьезно, то я ухожу в сторону. Если не серьезно, то, когда романчик ваш закончится, дай мне знать». Он посмотрел на меня сурово и сказал: «Аркан! Это не твое дело – серьезно у меня с Женей или не серьезно!» Я говорю: «Значит, ты не хочешь мне сказать?» – «Я тебе все сказал!» – отрезал он. И тут я ему заявил: «В таком случае считай, что я тебя предупредил»...
Видимо, все было предопределено. Еще через несколько дней в гостях у Юры Саульского я случайно встретился с Женей. Она оказалась подругой его тогдашней жены Иры, и я попросил у Жени домашний телефон (до мобильников еще было далеко) и разрешения позвонить ей...
Мы начали встречаться, как говорят, чисто по-человечески. Ни о какой близости в интимном смысле слова не было и речи. Да и негде было... И вот однажды, когда я провожал ее домой, Алик нас выследил. Мы с Женей вошли в подъезд, и тут же в подъезд вошел Алик. И он сказал ей: «Ты должна ответить сию же минуту, кто из нас должен уйти – Аркан или я?» – «Ты на этом настаиваешь?» – спросила Женя. «Да, настаиваю!» – жестко сказал он. «Тогда уходи ты», – тихо сказала Женя. И он ушел...
Мы с Аликом прекратили всякие взаимоотношения лет на пять. Потом он женился, и все наши обиды были забыты. Мы до сих пор остаемся друзьями и порой с грустной улыбкой вспоминаем нашу молодость...
А мы с Женей поженились и до 1962 года скитались по съемным комнатам и квартирам, с трудом сводя концы с концами. А в 1962 году я занял у разных друзей денег и купил скромную однокомнатную кооперативную квартиру на первом этаже дома № 5 по Садово-Самотечной улице. Возле Кукольного театра Сергея Образцова. Опять Кукольный театр! Он к тому времени был воздвигнут на Садово-Самотечной. Фантастическое совпадение! И когда сегодня я проезжаю мимо Кукольного театра, воспоминания вызывают еле сдерживаемый ком в горле...
Вася появился на свет 14 апреля 1967 года. История его рождения имеет совершенно мистический характер. Не верить после этого в приметы и предсказания невозможно. В течение почти девяти лет все наши попытки заиметь потомство кончались безрезультатно. Беременность не наступала. Мы ездили по врачам, принимали какие-то лекарства... Все напрасно. Наконец, врачи вынесли вердикт – по причинам физиологического характера надо забыть о естественном продолжении рода.
К нам приходила убираться раз в десять дней пожилая деревенская женщина, и однажды она сказала: «Вы все переживаете, что у вас нет детей, а вы приютите какую-нибудь бездомную сучку, приласкайте ее, полюбите, и, увидите, у вас появится ребенок». Мы посмеялись и забыли об этом разговоре. Через несколько месяцев позвонила наша приятельница, совершенно не посвященная в совет нашей домработницы, и сказала, что отбила у ловцов бездомных собак уродливую несчастную сучку, которую собачники уже запихивали в фургон. «У меня в квартире много животных, – объяснила она, – и я о вас подумала. Может, возьмете?»
И мы взяли эту несчастную собаку и дали ей кличку Муха. Длинная, многопородная, трясущаяся. Боялась всего, особенно – дождей и гроз. Видимо, с водой у нее были связаны не самые приятные воспоминания – может быть, тонула, может быть, наводнение. Стоило прогреметь грому, стоило начаться дождю, как Муха тут же старалась залезть как можно выше. Она взбиралась на мою голову, пыталась вскарабкаться на шкаф... Вот такая была собака...
В середине лета 1966 года мы с Женей поехали отдохнуть в Абхазию, где сняли комнатку в частном доме в селе Гульрипши... Каково же было наше изумление, когда, возвратившись в Москву, Женя вдруг сказала: «По-моему, я беременна». Врачи подтвердили этот невероятный факт, и родился Вася. Когда до родов оставался месяц, мы стали подумывать о том, куда после рождения ребенка девать собаку? Первый этаж, одна комната, пыль, шерсть... И договорились с друзьями о том, что они возьмут Муху себе. Невероятно, но факт: после нашего решения Муха стала отказываться от еды, постоянно забивалась под диван, не реагировала на наши попытки пообщаться с ней. Создавалось полное впечатление, что собака обиделась.
В день, когда я вызвал машину, чтобы отвезти Женю в роддом, приехали друзья – забрать Муху. Они ждали нас у подъезда. Я вывел Женю и вывел на поводке Муху. И Муха вдруг встала на задние лапы, обняла передними лапами живот Жени и жалобно заскулила. Она прощалась. Женя заплакала. Мне тоже стало невероятно грустно, но делать было нечего...
Муха потом еще долго прожила у наших друзей. А спустя несколько дней, после того как я привез Женю с Васей из роддома, пришла наша старушка и спросила: где Муха? Узнав, что мы ее отдали, она вздохнула и сказала: «Зря вы это сделали. Не полагается так. Она ж вам Васю принесла. У вас будут неприятности...»
Но мы тогда не задумывались о неприятностях, а они начались через два года на личной почве. Не хочу вдаваться в подробности. Видимо, в первую очередь, виноват я... Упрямая несовместимость двух знаков зодиака – Близнецов и Скорпиона – привела к тому, что стало ясно: количество дней нашего счастья на исходе...
Однажды я посадил жену и сына, тогда еще маленького пацана, в поезд, они ехали в Ригу. Я заказал для них лучший номер в Доме творчества писателей в Дубултах, оплатил все, чтобы они могли хорошо отдохнуть. Поезд уходил из Москвы в 9 часов вечера, а где-то около 10 утра приходил в Ригу. Помню, как проводил их. Поехал домой.
Была зима, холодно, и на душе у меня было так же холодно, скверно и мрачно. Уснуть не мог... И вдруг – в три часа ночи! – сорвался, поехал в аэропорт и купил билет в Ригу. Тогда ведь все было значительно проще – ни таможен, ни границ. Прилетел в шесть часов утра. Деваться некуда, и до прихода поезда я слонялся по рижскому рынку, благословляя небеса за то, что он крытый. Время от времени заходил в отапливаемые киоски, грелся и шел дальше. К моменту прихода поезда я уже стоял на перроне с огромным букетом цветов!
Вася был просто шокирован. И, глядя в его глаза, я понял: мой безумный ночной перелет стоило совершить уже хотя бы ради него. Жена, кстати, тоже все оценила. Но, увы, в наших отношениях это уже ничего исправить не могло.
Официально мы прожили единой семьей до 1972 года... Все свои чувства по этому поводу я попытался вложить в новеллу «Пельмени на полу», написанную в первую очередь для Жени – с тайной надеждой, что она поймет. Она все поняла, но мне дала это понять за несколько часов до своей смерти...
Данный текст является ознакомительным фрагментом.