Глава пятая. Император и императрица

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава пятая. Император и императрица

Власть самодержавного монарха, не ограниченного никем и ничем, поистине огромна. Он по своей воле назначает и смещает министров и прочих высших чиновников, полностью руководя их действиями, заключает договоры с другими правителями, дает подданным законы, наказывает и милует…

Короче говоря — правит как хочет. Правит как может. У кого-то это получается хорошо, у кого-то — не очень.

Николай II, последний царь из династии Романовых, был далеко не самым лучшим правителем в истории государства Российского. Интеллигентный, слабохарактерный человек самых заурядных способностей. Перефразируя слова Григория Распутина о священниках, можно сказать: «Ему бы в исправники, а он царем стал». Николай II, как вспоминал придворный генерал Мосолов, «по природе своей был весьма застенчив, не любил спорить, отчасти вследствие болезненно развитого самолюбия, отчасти из опасения, что ему могут доказать неправоту его взглядов или убедить других в этом».

Секретарь Распутина Арон Симанович, бывший лично знакомым с последним российским императором, оставил нам весьма яркую и обстоятельную характеристику Николая II. «В сущности, я Николая II всегда жалел, — писал Симанович. — Без сомнения, он был глубоко несчастный человек. Он никому не мог импонировать, и его личность не вызывала ни страха, ни почтения. Он был заурядным человеком. Но справедливость все-таки требует подтвердить, что при первой встрече он оставлял глубоко обаятельное впечатление.

Он был прост и легко доступен, а в его присутствии совершенно забывался царь. В своей личной жизни он был чрезвычайно мало требователен. Но его характер был противоречив. Он страдал от двух недостатков, которые в конце концов его погубили: слишком слабая воля и непостоянство.

Он никому не верил и подозревал каждого. Распутин передавал мне как-то следующее выражение царя: „Для меня существуют честные люди только до двух годов. Как только они достигают трехгодичного возраста, их родители уже радуются, что они умеют лгать. Все люди лгуны“. Распутин на это возражал, но безуспешно.

Вследствие этого и царю никто не верил. Николай II во время разговора казался очень внимательным и предупредительным, но никто не мог быть уверенным, что он сдержит свое слово. Случалось очень часто, что приближенные царя должны были заботиться о выполнении им данного слова, так как он сам об этом не заботился. Николай жил в убеждении, что все его обманывают, стараются перехитрить и никто не приходит к нему с правдой. Это был трагизм его жизни.

Поэтому очень трудно было у него что-нибудь провести. В сознании, что он ненавидим собственною матерью и родственниками, он жил в постоянной боязни от двора Императрицы-матери, то есть так называемого старого Двора, об отношениях которого к царю предстоит еще речь. Он считал даже свою жизнь в опасности. Привидение дворцового переворота постоянно носилось перед его глазами».

Он опасался дворцового переворота, а надо было бояться революций.

Далеко не каждому по плечу тяжкий царский удел. Это в сказках царь сидит на троне и, топая ногами, изрекает свою монаршую волю, которую все окружающие стремглав кидаются исполнять. В действительности все обстоит гораздо скучнее. Управление государством — дело весьма и весьма непростое, требующее от правителя огромных ежедневных усилий.

Если ты самодержец — то изволь вникать во все вопросы. Выслушивай доклады своих министров, читай отчеты губернаторов, присутствуй на заседаниях Государственного Совета и Комитета министров или хотя бы регулярно просматривай их стенограммы, вникай в суть всего, отдавай приказы, раздавай указания…

И все время принимай решения, причем правильные, ибо неправильные решения монархов ни до чего хорошего не доводят. Разве что до гильотины на площади Революции в Париже или до подвала дома инженера Ипатьева в Екатеринбурге…

В возрасте двадцати шести лет Николай Александрович Романов стал восемнадцатым по счету царем из династии Романовых. Он правил Российской империей двадцать три года.

Начало его трагического царствования было омрачено катастрофой, произошедшей 18 мая 1896 года на Ходынском поле в Москве, где в ожидании раздачи подарков по случаю коронационных торжеств собралось свыше полумиллиона человек из падкого на всяческую халяву простонародья. Стояли с ночи в ожидании обещанного подарка — кулька с сайкой да оловянной кружки с двуглавым императорским орлом. Организации не было никакой, и в возникшей на рассвете давке погибло тысяча триста восемьдесят девять человек, были тяжело ранены две тысячи шестьсот девяносто и десятки тысяч получили ушибы и легкие увечья…

Известие о катастрофе Николай II практически проигнорировал. Один из премьер-министров его царствования, граф Сергей Витте писал: «В день ходынской катастрофы, 18 мая, по церемониалу был назначен бал у французского посла Монтебелло… Бал должен был быть весьма роскошным, и конечно, на балу должны были присутствовать император с императрицей. В течение дня мы не знали, будет ли отменен по случаю происшедшей катастрофы этот вечер или нет… Великий князь (дядя Николая II Сергей Александрович, занимавший пост московского губернатора. — А. Ш.) нам сказал, что многие советовали государю просить посла отменить бал, во всяком случае не приезжать туда, но что государь с этим мнением совершенно не согласен; по его мнению… ходынскую катастрофу надлежит игнорировать… К моему удивлению, празднества не были отменены, а продолжались по программе… Все имело место так, как будто бы никакой катастрофы и не было… Решено было случившуюся ужасную катастрофу не признавать, с ней не считаться».

Неудачное начало и еще более неудачное поведение молодого царя…

Его супругу Алису, Александру Федоровну, в родном Дармштадте считали неудачницей и даже дали ей соответствующее прозвище «пехтфогель». Поначалу она росла веселой девочкой, но когда ей было шесть лет, ее мать внезапно скончалась. Смерть матери наложила глубокий отпечаток на характер Алисы, изрядно его подпортив. Сочетание упрямства и набожности с желанием подчинить себе всех и вся сделали юную принцессу поистине невыносимой для окружающих. Невыносимой настолько, что гофмаршал Гессенского двора в приватной беседе с русским послом в Берлине заявил: «Какое счастье для Гессен-Дармштадта, что вы ее от нас забираете».

Еще будучи невестой, Аликс записала в дневник своего жениха: «Не позволяй другим быть первыми и обходить тебя. Ты — любимый сын Отца, и тебя должны спрашивать и тебе говорить обо всем. Выяви свою личную волю и не позволяй другим забывать, кто ты».

Послушаем графа Витте: «Когда в 1905 году государь принимал решения, которые я советовал не принимать, я несколько раз спрашивал его величество, кто это ему посоветовал. Государь мне иногда отвечал: „Человек, которому я безусловно верю“. И когда я однажды позволил спросить, кто сей человек, то его величество мне ответил: „Моя жена“».

«У всякого благоразумного проси совета, и не пренебрегай советом полезным» (Тов. 4:18), сказано в Писании. Императрицу Александру Федоровну вряд ли можно считать настолько сведущей в делах государственных, чтобы она могла стать своему мужу-самодержцу полезной советчицей.

Император и императрица плохо знали свой народ, вернее — совершенно его не знали, будучи далеки от мыслей, чаяний и нужд подданных, но искренне верили, что народ и царь в России составляют единое целое. Умам их рисовалась умилительная классическая пастораль — помазанник Божий правит своим православным (и не только православным) народом.

Оба они считали, что «сердце царево — в руках Божьих», что между Богом и Его помазанником существует нерасторжимая мистическая связь и что не кто иной, как Бог, посылает царю знаки, руководящие его поступками.

Воля Божья могла изливаться с небес двояко — прямиком в сердце и душу монарха («Совесть моя меня никогда не обманывала», — утверждал Николай) или же достигать царя через «Божьих людей», далеких от страстей мирских и оттого близких к Богу праведников. Именно посредством «Божьих людей» и осуществлялась неразрывная связь самодержца со своим народом. Образно говоря, в этой системе, где император являл собой старшее начало, а народ был его любимым детищем, «Божьим людям» была уготована роль некоей условной пуповины, которую всячески пытались перерезать те, кто желал воспрепятствовать освященному самим Богом единству.

По мнению Николая Александровича и Александры Федоровны, единству царя и народа мешали две силы — аристократия и бюрократия.

Аристократы были чванливы, ленивы и алчны. Они ничего не давали государству, но требовали очень многого, уповая на древность своих родов и былые заслуги предков. Николай II терпеть их не мог, и в первую очередь неприязнь его распространялась на представителей высшей аристократии — своих дядюшек, которые вели себя с царственным племянником весьма грубо и бесцеремонно, а в государственную казну привыкли запускать свои хваткие руки столь же свободно, как и в собственные карманы.

Императрица за всю жизнь так и не смогла освоиться в петербургском свете. Поначалу робела и боялась насмешек, ввиду чего старалась держаться излишне высокомерно и от высокомерия этого не избавилась уже до самой смерти. Сливки имперской аристократии, среди которых было много таких, кто запросто мог перещеголять чванливую царицу родословной, невзлюбили жену Николая, что называется, «с первого взгляда», а поняв, что она полностью подчинила себе слабохарактерного супруга, постепенно распространили эту нелюбовь и на него.

Исправное рождение императрицей одних лишь девочек привело к тому, что в свете пошли откровенные насмешки над «молодой царицею, рождающей со стенанием девицу за девицею». Стоит ли удивляться тому, что императорская чета жила обособленно, предпочитая шумному Петербургу уединенное и покойное Царское Село.

Круг приближенных императрицы был весьма узок. Вначале его составляли великие княжны Анастасия Николаевна и Милица Николаевна, с первых же дней знакомства пленившие сердце Алисы своим раболепием, а начиная с лета 1905 года императрица прониклась расположением к своей молоденькой фрейлине Анне Танеевой, некрасивой толстушке, похожей, по словам острого на язык графа Витте, «на пузырь от сдобного теста». Они сблизились на почве общей любви к религии и музыке, так, во всяком случае, утверждала сама Анна. Вскоре после этого сближения Танеева стала Вырубовой — в 1907 году она вышла за лейтенанта Александра Вырубова, с которым в 1908 году разошлась.

Анна и ее мать объясняли столь скоропалительный развод психической болезнью мужа (мать Вырубовой характеризовала бывшего зятя как импотента и психопата с садистскими наклонностями). В свете же намекали на некую «особенную» близость, имевшую место между императрицей и ее молоденькой фрейлиной.

Впрочем, это Сергей Юльевич Витте в своих воспоминаниях писал, что «сама Аня Танеева некрасива, похожа на пузырь от сдобного теста», и говорил о ней как о «самой обыкновенной, глупой петербургской барышне, влюбившейся в императрицу и вечно смотрящей на нее влюбленными медовыми глазами со вздохами: „ах, ах!“ Сергей Марков, чья книга „Покинутая царская семья“ вышла в 1928 году в Вене, впервые увидел Вырубову в двенадцатилетнем возрасте и был просто пленен ею: „Внешне она была очень красивой женщиной, невысокого роста золотистой блондинкой с великолепным цветом лица и поразительно красивыми васильковыми синими глазами, сразу располагавшими к себе“».

На вкус и цвет, как говорится, товарищей нет. Однако об Анне Вырубовой сохранилось больше отрицательных, нежели положительных отзывов современников. Так, министр внутренних дел Протопопов был уверен, что Вырубова была «фонографом слов и внушений, всецело Распутину преданная, послушная и покорная».

Его коллега, министр А. Н. Хвостов считал, что «Вырубова — несчастная женщина, истеричка, недалекая, которая попала под гипнотическое влияние Распутина».

Учитель французского языка царских детей швейцарец Пьер Жильяр высказался довольно резко: «Ее Величество любила окружать себя людьми, которые бы всецело отдавали ей самих себя, которые бы всецело отдавались ей и почти отказывались от своего „я“. Она считала таких людей преданными ей. На этой почве и существовала Вырубова. Вырубова была неумная, очень ограниченная, добродушная, большая болтушка, сентиментальная и мистичная. Она была очень неразвитая и имела совершенно детские суждения. Она не имела никаких идей. Для нее существовали только одни личности. Она была совершенно неспособна понимать сущность вещей — идеи. Просто были для нее плохие и хорошие люди. Первые были враги, вторые — друзья. Она была до глупости доверчива, и к ней проникнуть в душу ничего не стоило. Она любила общество людей, которые были ниже ее, и среди таких людей она чувствовала себя хорошо. В некоторых отношениях она мне представлялась странной. Мне она казалась (я наблюдал такие явления у нее) женщиной, у которой почему-то недостаточно развито чувство женской стыдливости… С Распутиным она была очень близка».

Разумеется, при желании Александры Федоровны ее отношения с аристократией могли бы измениться к лучшему, но властная императрица не могла и не хотела сделать первый шаг к сближению. Выпрыгнув из дармштадского захолустья в императрицы Российские, она еще больше прониклась чувством собственного величия и всю жизнь старалась поддерживать должную дистанцию с подданными.

Отношения со свекровью, вдовствующей императрицей Марией Федоровной, у Аликс не сложились. Обе хотели править балом, обе не желали уступать… Очень знакомая ситуация, встречающаяся во многих семьях. Вдобавок к прочим недостаткам Александра Федоровна была натурой чрезмерно экзальтированной, а точнее говоря — истеричной. Царственный супруг истерик не выносил и оттого быстро отвык спорить с женой.

Высокопоставленных имперских бюрократов император ненавидел за то, что они отнимали у него кучу времени, и отнимали, по его мнению, совершенно напрасно. Вдобавок они являлись барьером, отделявшим царя от его народа. С первых дней своего царствования Николай II мечтал установить через головы бюрократов прямую связь с народом, по примеру Павла I повесившего ящик для народных жалоб на стене своего дворца.

Бедный Павел, он плохо кончил…

Граф Витте вспоминал о том, как министр внутренних дел Дурново однажды спросил его мнение о молодом царе Николае II. «Я ответил, что… он совсем неопытный, хотя и неглупый, и он на меня производил всегда впечатление хорошего и весьма воспитанного молодого человека… На это И. Н. Дурново мне заметил: „Ошибаетесь вы, Сергей Юльевич, вспомяните меня — это будет нечто вроде копии Павла Петровича, но в настоящей современности“».

Справедливости ради следует заметить, что народа своего император на деле побаивался. Во время поездок по стране царя хорошо охраняли. Вот, например, приказ генерал-лейтенанта Иоахима фон Унтерберга, ответственного за безопасность высочайших особ во время их проезда через Тамбовскую губернию на богомолье в Саровскую пустынь: «1. Все строения, жилые и холодные, как на самом пути, так и на расстоянии десяти саженей в обе стороны от дороги, за двое суток до высочайшего проезда тщательно осматриваются комиссией, состоящей из полицейского и жандармского офицера, местного сельского старосты и двух понятых. Те строения, в которых нет особой надобности, опечатываются комиссией.

2. За сутки до проезда в каждый дом, находящийся по пути следования, помещаются два охранника.

3. Все выходящие на улицу окна или отверстия на чердаках заколачиваются.

4. При расстановке жителей на местах во время проезда все котомки как посторонних лиц, так и охранников, относятся на несколько десятков саженей в тыл охраны и там складываются, а разбираются лишь после высочайшего проезда.

5. Расходиться жители могут лишь с разрешения старшего полицейского офицера, когда последний экипаж скроется из виду. С раннего утра высочайшего проезда в попутных селениях все собаки должны быть на привязи, а весь скот загнан».

Такие же строгости вводились и при посещении высочайшими особами Первопрестольной. Вот отрывок из приказа, расклеенного по Москве и подписанного генералом Гершельманом: «Домовладельцам и управляющим домами вменяю в обязанность:

а) Ворота домов держать запертыми на замок с утра до проезда их величеств;

б) Ключ от ворот передавать старшему дворнику, занимающему место у ворот со стороны улицы;

в) В ворота пропускать исключительно живущих в домах, получивших право входа в квартиру, согласно особого списка, каковой надлежит представить заранее в 2-х экземплярах, оплаченных гербовым сбором;

г) Запереть на ключ в нижних этажах двери; выходящие на улицу окна иметь в нижних этажах закрытыми. В верхних этажах открытые окна разрешить только под личную ответственность владельца помещения;

д) Преградить доступ на чердаки и крыши, для достижения каковой цели вход на чердак, по предварительном осмотре членом особой комиссии, должен быть заперт и опечатан».

Примечательно, что в глубине души Николай II был убежденным фаталистом, смиренно воспринимавшим все неудачи и не предпринимавшим никаких решительных шагов по управлению государством. Искусством правления он не владел и не желал овладевать. Как-то раз император признался министру иностранных дел Сазонову: «Я, Сергей Дмитриевич, стараюсь ни над чем не задумываться и нахожу, что только так и можно править Россией. Иначе я давно был бы в гробу».

К столь откровенному заявлению прибавить нечего. Шестой частью земной тверди, что называлась Российской империей, правил случай.

Вот еще одно высказывание Витте: «Государь не терпит иных, кроме тех, кого он считает глупее себя».

Семейные дела императора заботили куда больше. Главной его мечтой было обзавестись наследником, будущим венценосцем. Он мечтал об этом, должно быть, столь же страстно, как и его английский коллега Генрих VIII, разве что не менял жен подобно Генриху — оставался верен своей «обожаемой Аликс».

Императрица одну за другой родила трех девочек — великих княжон Ольгу, Татьяну и Марию. Долгожданного наследника все не было и не было…

Великая княгиня Милица Николаевна, дама весьма экзальтированная, открыла перед императрицей чарующий мистический мир, мир божьих людей и старцев, выходцев из простого народа, которым дана свыше особая, неимоверно великая сила.

Зерно упало на подготовленную почву — Александра Федоровна и Николай Александрович совместно загорелись идеей найти чудотворца-праведника, способного вымолить им сына у Бога.

За божьими людьми дело не стало. Тем более если они потребовались самому царю и его супруге.

Вначале во дворце появился некий Дмитрий Ознобишин, житель города Козельска, которого все звали просто Митей. Митей Козельским или Митей Гугнивым (речь Ознобишина была невнятной). Митя был настоящим, неподдельным юродивым. Он носил длинные распущенные волосы, одевался в истертую, всю в дырах и заплатах, рясу монашеского покроя и ходил круглый год босиком, опираясь на посох. Митя был бессребреником, он раздавал бедным все деньги, которые получал от почитателей. Поговаривали, что он обладает даром ясновидения и предвидения. Феофан говорил: «„Блаженный Митя“ несомненно обладал даром ясновидения, в чем я мог убедиться на собственном опыте: при первом свидании со мною он прекрасно и точно обрисовал обстоятельства моей жизни… Им… поразительно точно был предсказан ход японской войны, в частности падение Порт-Артура».

14 января 1906 года император записал в своем дневнике: «Пришел человек Божий Дмитрий из Козельска около Оптиной пустыни. Он принес образ, написанный согласно видению, которое он имел. Разговаривали с ним около полутора часов».

Увы, Митины молитвы пропали втуне — императрица так и не родила мальчика.

Не помогла и пришедшая ему на смену Матрена-босоножка, юродивая пророчица (пророчества ее были столь невнятны и бессвязны, что их никто не понимал). Матрена принесла императорской чете чудотворную икону, которая должна была поспособствовать рождению долгожданного сына.

Икона не помогла, и Матрена-босоножка исчезла из дворца так же внезапно, как и появилась.

Императрица уже было впала в отчаяние, но на помощь ей пришла все та же Милица — главный придворный знаток всего сверхъестественного. Она рассказала Александре Федоровне о некоем зарубежном чудотворце, мсье Филиппе из Парижа.

Филиппа пригласили в Россию. Он тут же приехал и произвел на императорскую чету самое благоприятное впечатление. Хотя бы тем, что, в отличие от Мити и Матрены, следил за собой и гладко выражался.

По-настоящему Филиппа звали Назьер Вашоль. Родился он в Лионе. Маленький, юркий, говорливый человек лет пятидесяти, черноволосый и черноусый, короче говоря — типичный француз. Подобно Григорию Распутину, он появился на свет в крестьянской семье. В возрасте двадцати трех лет бросил скучную торговлю в мясной лавке и предался оккультизму, на каковом поприще со временем приобрел определенную известность как целитель.

Большим поклонником мсье Филиппа стал русский военный атташе в Париже граф Муравьев-Амурский. Это он свел Филиппа с сестрами-черногорками Анастасией и Милицей.

Филипп представлялся предсказателем и врачевателем, а вдобавок уверял, что может общаться с умершими. Поговорил с императрицей по душам, показал несколько несложных спиритических фокусов и покорил ее окончательно.

Восторг жены не замедлил передаться мужу. Правда, кроме императорской четы и сестер-черногорок, Филиппом никто не восхищался. Даже больше — двор откровенно потешался над ним. В конце концов забеспокоилась мать императора, вдовствующая императрица Мария Федоровна. По ее личной просьбе департамент полиции через свою агентуру в Париже занялся проверкой прошлого мсье Филиппа. Вскоре были получены неопровержимые доказательства того, что шустрый мсье не кто иной, как отъявленный авантюрист. В Москву был направлен детальный отчет, весьма неблагоприятный для Филиппа.

Императрица не поверила полученной информации, и ее венценосный супруг оказался не умнее жены. Он не понял, что со дня на день рискует стать посмешищем в глазах всей Европы, если не всего мира. Вместо того чтобы прогнать прочь мсье Филиппа, Николай II приказал в двадцать четыре часа уволить со службы агента, приславшего из Парижа отчет.

Слепая вера в чудеса доходила до пределов самых анекдотических. Так, например, князь Феликс Юсупов вспоминал рассказ своего отца, однажды встретившего во время прогулки в Крыму Милицу, ехавшую в экипаже с каким-то незнакомцем. Милица не ответила на вежливый поклон князя. Спустя несколько дней, при новой встрече, в ответ на удивленный вопрос Юсупова-старшего о причинах подобного поведения она заявила: «Вы не могли меня видеть, ведь я была с доктором Филиппом. А когда он надевает свою шляпу, он становится невидимым, и те, кто с ним, — тоже».

Вдовствующая императрица попробовала серьезно поговорить с сыном. Царь, редко перечивший своей матери, пообещал ей избавиться от Филиппа, но как известно, «ночная кукушка всегда дневную перекукует» — Александра Федоровна упросила мужа оставить Филиппа в покое. Она была беременна, и мсье обещал на сей раз рождение долгожданного мальчика…

В положенный срок императрица родила еще одну девочку, великую княжну Анастасию, но это событие не поколебало положения мсье Филиппа. Разве что, уступая настроениям, царившим при дворе, императорская чета начала видеться с шарлатаном, которого они промеж себя называли не иначе как «Нашим другом», тайно — во дворце Милицы Николаевны, расположенном на Знаменке.

Следующая беременность императрицы (тут уж мсье Филипп наверняка обещал, можно сказать — гарантировал мальчика) оказалась ложной. Такое случается у истеричных натур.

Поскольку о беременности императрицы, окончившейся ничем, было широко объявлено, то в народе, так и не дождавшемся обещанного прибавления в царской семье, тут же поползли слухи, что царица родила-де неведомого урода, чуть ли не исчадье самого дьявола. Популярности императорской чете это, разумеется, не прибавило.

Филипп и тут вывернулся — убедил императрицу, что во всем виновата она сама, слабо верившая в чудо и прибегнувшая от сомнений своих к услугам акушеров.

Еще в бытность мсье Филиппа в Петербурге, не без помощи своего окружения и церковных иерархов, желавших приобщить императорскую чету к какому-нибудь русскому, православному чуду, Николай и Александра избрали себе в небесные покровители монаха Саровской пустыни Серафима, умершего в 1833 году и еще при жизни снискавшего себе великую подвижническую славу. Существовало предание о пророчестве Серафимом судеб будущих российских государей, согласно которому на царствование Николая II должны были вначале приходиться всяческие беды, вплоть до войны и смуты, но вторая половина его обещала быть благополучной.

Николай II (конечно же — не без участия супруги) настолько проникся расположением к старцу Серафиму, что в 1902 году предложил Победоносцеву, всесильному обер-прокурору Святейшего Синода, представить ему указ о провозглашении Серафима Саровского святым и имел твердость настоять на своем решении.

Семнадцатого июля 1903 года Николай II и обе императрицы — вдовствующая и замужняя, в сопровождении членов императорской фамилии и большой свиты прибыли в Саров. На следующий день при скоплении огромного количества (трехсот тысяч!) богомольцев, собравшихся чуть ли не со всей Руси, состоялось торжественное прославление Преподобного Серафима Саровского. Императрица в своем рвении дошла до того, что той же ночью купалась в пруду, где, по сведениям современников, ежедневно, невзирая на погоду и время года, омывался святой Серафим.

«Что касается святости и чудес святого Серафима, — говорил впоследствии Николай II, — то уже в этом я так уверен, что никто никогда не поколеблет мое убеждение. Я имею к этому неоспоримые доказательства». Доказательства и впрямь были веские — 30 июля 1904 года, ровно через 12 месяцев и 12 дней (Александра Федоровна была буквально помешана на мистическом значении цифр и не могла не оценить подобного совпадения) после молитв у гроба святого и купания в пруду, императрица наконец-то родила долгожданного сына!

«Незабвенный, великий для нас день, в который так явно посетила нас милость Божия, — записал Николай в дневнике. — В 1 1/4 дня у Аликс родился сын, которого при молитве нарекли Алексеем». Наследник престола получил имя в честь любимого предка Николая II — царя Алексея Михайловича Романова.

Очень скоро, 8 сентября 1904 года, в дневнике императора появилась тревожная запись: «Очень обеспокоены кровотечением у маленького Алексея». У наследника престола была диагностирована гемофилия: болезнь, при которой кровь не имеет способности свертываться, и любое кровотечение, любой порез, любой ушиб чреваты самыми фатальными последствиями. Болезнью этой болеют только мужчины, но передается она по женской линии. Цесаревич Алексей получил ее от своей матери, а та через свою мать от бабки — английской королевы Виктории.

Великая радость сменилась великим горем — несчастные родители жили в постоянном страхе за жизнь своего единственного, столь долгожданного, сына.

И не было рядом друга, способного поддержать и утешить. Мсье Филипп, который был достаточно умен для того, чтобы понимать, насколько шатким стало его положение при дворе российского императора, покинул Петербург и вернулся во Францию. Вполне возможно, что на этот шаг его подвигли и нелады со здоровьем — довольно скоро после возвращения на родину, 20 июля 1905 года, он скончался, или же, по уверению своих поклонников, «поднялся живым на небо, окончив на планете свою миссию».

На память о нем у императрицы остались синяя кожаная рамка с несколькими высушенными цветами в ней, к которым, по словам мсье Филиппа, прикасался не кто иной, как сам Христос, и икона с колокольчиком, который должен был предостерегать свою владелицу о недругах.

К болезни сына добавились и другие неприятности, довольно крупные.

Поддавшись на уговоры своего ближайшего окружения и военной верхушки, Николай ввязался в вооруженный конфликт с Японией за территории в Маньчжурии. Вначале он рассчитывал на то, что война эта будет недолгой и победоносной, но его ожидания не оправдались. Позорные поражения следовали одно за другим, вдобавок вскрылись случаи неслыханной коррупции в армейском интендантстве и масштабных махинаций в снабжении армии. Картонные подметки для солдатских сапог были не анекдотом, а печальной правдой.

С японцами у российского императора были свои, личные счеты. После того как образование наследника было сочтено завершенным, его отец, император Александр III, предоставил в распоряжение сына один из балтийских крейсеров и приказал совершить путешествие на Дальний Восток для расширения кругозора. Николай безмятежно плавал по морям и океанам, с каждым днем сознавая, что путешествие нравится ему все больше и больше, пока в Японии, в городе Оцу близ Киото, не получил по голове два удара подряд самурайским мечом от полицейского Сандзо Цуды. Милостью Божьей все обошлось хорошо (быстро среагировал греческий принц Георг, сопровождавший цесаревича), но дурной осадок в душе все же остался…

«Николай II был очень мнительным, но в своем роде хитрым. Он оказывал особую внимательность к людям, которые, казалось, обладали сверхъестественной силой. Разного рода мистики, душевноодержимые и даже шарлатаны очень легко получали не только доступ к нему, но и пользовались его вниманием, уважением и даже благоволением. В их обществе он чувствовал себя хорошо, внимая их поучениям и советам. Объяснение этому многие находили в ранении его головы японским принцем во время путешествия в Японию», — писал Арон Симанович.

Правда, Сандзо Цуда не был принцем, но это уже мелкие детали.

Штрих к портрету императора — сообщение о гибели русского флота при Цусиме 14 мая 1905 года застало Николая во время игры в теннис. Он вскрыл поданную ему депешу и со словами: «Какое ужасное несчастье!» — снова взялся за ракетку.

Девятнадцатимесячная война завершилась подписанием в сентябре 1905 года Портсмутского мирного договора, выгодного для Японии и позорного для России. Согласно этому договору Россия уступала Японии южную часть Сахалина. Но Николаю тогда было не до славы — расстрел 9 января 1905 года мирной манифестации рабочих, шедшей к Зимнему дворцу, всколыхнул всю империю.

Трон под императором зашатался и чуть было не рухнул.

Террор…

Забастовки…

Народные волнения…

В некогда тихой и сонной Москве бомба, брошенная революционером Каляевым, разорвала на части великого князя Сергея Александровича…

Тучи сгустились до предела, и неоткуда было ждать ни спасения, ни утешения.

Как же им, Николаю и его супруге, был нужен кто-то чуждый политике, далекий от двора со всеми его дрязгами, но близкий как к Богу, так и к народу. Кто-то праведный, кто придет, поможет и вдохнет веру… 1 ноября 1905 года Николай II записал в своем дневнике: «Познакомились с человеком Божиим Григорием из Тобольской губернии».

Граф Коковцов писал: «По словам некоторых приближенных к Ней людей, Императрица сначала не могла хорошенько усвоить себе его отрывочную речь, короткие фразы мало определенного содержания, быстрые переходы с предмета на предмет, но затем, незаметно, Распутин перешел на тему, которая всегда была близка Ее душе. Он стал говорить, что Ей и Государю особенно трудно жить, потому что им нельзя никогда узнать правду, т. к. кругом Них все больше льстецы да себялюбцы, которые не могут сказать, что нужно для того, чтобы народу было легче.

Им нужно искать этой правды в себе самих, поддерживая друг друга, а когда и тут Они встретят сомнение, то Им остается только молиться и просить Бога наставить Их и умудрить, и если Они поверят этому, то все будет хорошо, т. к. Бог не может оставить без Своей помощи того, кого Он поставил на царство и кому вложил в руки всю власть над народом.

Тут он ввел и другую нотку, также близкую взглядам Императрицы, а именно, что Царю и Ей нужно быть ближе к народу, чаще видеть его и больше верить ему, потому что он не обманет того, кого почитает почти равным Самому Богу, и всегда скажет свою настоящую правду, не то что министры и чиновники, которым нет никакого дела до народных слез и до его нужды.

Эти мысли, несомненно, глубоко запали в душу Императрицы, потому что они вполне отвечали Ее собственным мыслям».

А вот что писал Михаил Родзянко: «По рассказам, верность которых документально доказать я, однако, не берусь, состоялось тайное соглашение высших церковных иерархов в том смысле, что на болезненно настроенную душу молодой императрицы должна разумно влиять Православная церковь… бороться против влияния гнусных иностранцев… Епископ Феофан полагал несомненно, что на болезненные душевные запросы молодой императрицы всего лучше может подействовать простой, богобоязненный, верующий православный человек ясностью, простотой и несложностью своего духовного мировоззрения… что богобоязненный старец, каким он представлял себе Распутина, именно этой ясной простотой вернее ответит на запросы государыни».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.