Стихотворения О. Мандельштама

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Стихотворения О. Мандельштама

I. СТИХИ «ВОЛЧЬЕГО ЦИКЛА» 1931

(1) ***

Колют ресницы, в груди прикипела слеза.

Чую без страху, что будет и будет гроза.

Кто-то чудной меня что-то торопит забыть -

Душно, — и все-таки до смерти хочется жить.

С нар приподнявшись на первый раздавшийся звук,

Дико и сонно еще озираясь вокруг,

Так вот бушлатник шершавую песню поет

В час, как полоской заря над острогом встает.

2 марта. Ночь

(2) ***

За гремучую доблесть грядущих веков,

За высокое племя людей

Я лишился и чаши на пире отцов,

И веселья, и чести своей.

Мне на плечи кидается век-волкодав,

Но не волк я по крови своей:

Запихай меня лучше, как шапку, в рукав

Жаркой шубы сибирских степей.

Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы,

Ни кровавых костей в колесе,

Чтоб сияли всю ночь голубые песцы

Мне в своей первобытной красе.

Уведи меня в ночь, где течет Енисей

И сосна до звезды достает,

Потому что не волк я по крови своей

И меня только равный убьет.

17-28 марта

(3) ***

Ночь на дворе. Барская лжа!

После меня — хоть потоп.

Что же потом? — храп горожан

И толкотня в гардероб.

Бал-маскарад. Век-волкодав.

Так затверди на зубок:

С шапкой в руках, шапку в рукав

И да хранит тебя Бог!

Апрель

(4) ***

Нет, не спрятаться мне от великой муры

За извозчичью спину Москвы -

Я трамвайная вишенка страшной поры

И не знаю, зачем я живу.

Ты со мною поедешь на «А» и на «Б»

Посмотреть, кто скорее умрет.

А она — то сжимается, как воробей,

То растет, как воздушный пирог.

И едва успевает грозить из дупла

— Ты как хочешь, а я не рискну, -

У кого под перчаткой не хватит тепла,

Чтоб объехать всю курву-Москву.

Апрель

(5) ***

Я с дымящей лучиной вхожу

К шестипалой неправде в избу:

Дай-ка я на тебя погляжу -

Ведь лежать мне в сосновом гробу!

А она мне соленых грибков

Вынимает в горшке из-под нар,

А она из ребячьих пупков

Подает мне горячий отвар.

— Захочу, — говорит, — дам еще…

Ну, а я не дышу — сам не рад.

Шасть к порогу — куда там! — в плечо

Уцепилась и тащит назад.

Тишь да глушь у нее, вошь да мша,

Полуспаленка, полутюрьма…

— Ничего, хорошо, хороша!

Я и сам ведь такой же, кума.

4 апреля

(6)***

Сохрани мою речь навсегда за привкус несчастья и дыма,

За смолу кругового терпенья, за совестный деготь труда…

Так вода в новгородских колодцах должна быть черна и сладима,

Чтобы в ней к Рождеству отразилась семью плавниками звезда.

И за это, отец мой, мой друг и помощник мой грубый,

Я — непризнанный брат, отщепенец в народной семье -

Обещаю построить такие дремучие срубы,

Чтобы в них татарва опускала князей на бадье.

Лишь бы только любили меня эти мерзлые плахи,

Как, нацелясь на смерть, городки зашибают в саду -

Я за это всю жизнь прохожу хоть в железной рубахе

И для казни петровской в лесах топорище найду.

3 мая

II. «АРЕСТНЫЕ» СТИХИ 1933

(7) ***

Холодная весна. Голодный Старый Крым.

Как был при Врангеле — такой же виноватый.

Овчарки на дворах, на рубищах заплаты,

Такой же серенький, кусающийся дым.

Все так же хороша рассеянная даль.

Деревья, почками набухшие на малость,

Стоят, как пришлые, и вызывает жалость

Вчерашней глупостью украшенный миндаль.

Природа своего не узнает лица,

Их тени страшные — Украины, Кубани…

Как в туфлях войлочных голодные крестьяне

Калитку стерегут, не трогая кольца.

Старый Крым. Апрель-май

(8) ***

Квартира тиха, как бумага -

Пустая без всяких затей,-

И слышно, как булькает влага

По трубам внутри батарей.

Имущество в полном порядке,

Лягушкой застыл телефон.

Видавшие виды манатки

На улицу просятся вон.

А стены проклятые тонки,

И некуда больше бежать -

И я как дурак на гребенке

Обязан кому-то играть…

Наглей комсомольской ячейки

И вузовской песни наглей

Присевших на школьной скамейке

Учить щебетать палачей!

Пайковые книги читаю,

Пеньковые речи ловлю

И грозное баюшки-баю

Колхозному баю пою.

Какой-нибудь изобразитель,

Чесатель колхозного льна,

Чернила и крови смеситель

Достоин такого рожна.

Какой-нибудь честный предатель,

Проваренный в чистках, как соль,

Жены и детей содержатель -

Такую ухлопает моль…

Давай же с тобой, как на плахе,

За семьдесят лет начинать -

Тебе, старику и неряхе,

Пора сапогами стучать.

И вместо ключа Ипокрены

Домашнего страха струя

Ворвется в халтурные стены

Московского злого жилья.

Ноябрь

(9) ***

Мы живем, под собою не чуя страны,

Наши речи за десять шагов не слышны,

А где хватит на полразговорца -

Там припомнят кремлевского горца.

Его толстые пальцы, как черви, жирны

И слова, как пудовые гири, верны,

Тараканьи смеются глазища,

И сияют его голенища.

А вокруг него сброд тонкошеих вождей,

Он играет услугами полулюдей.

Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет -

Он один лишь бабачет и тычет.

Как подкову, дарит за указом указ -

Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз,

Что ни казнь у него — то малина

И широкая грудь осетина.

Ноябрь

III. ИЗ ПЕРВОЙ ВОРОНЕЖСКОЙ ТЕТРАДИ 1935

(10) ЧЕРНОЗЕМ

Переуважена, перечерна, вся в холе,

Вся в холках маленьких, вся воздух и призор,

Вся рассыпаючись, вся образуя хор, -

Комочки влажные моей земли и воли…

В дни ранней пахоты черна до синевы,

И безоружная в ней зиждется работа -

Тысячехолмие распаханной молвы:

Знать, безокружное в окружности есть что-то.

И все-таки земля — проруха и обух:

Не умолить ее, как в ноги ей ни бухай.

Гниющей флейтою настраживает слух,

Кларнетом утренним зазябливает ухо…

Как на лемех приятен жирный пласт,

Как степь лежит в апрельском провороте!

Ну, здравствуй, чернозем: будь мужествен, глазаст,

Черноречивое молчание в работе…

Апрель

(11) КАМА

I

Как на Каме-реке глазу темно, когда

На дубовых коленях стоят города.

В паутину рядясь, борода к бороде,

Жгучий ельник бежит, молодея в воде.

Упиралась вода в сто четыре весла,

Вверх и вниз на Казань и на Чердынь несла.

Там я плыл по реке с занавеской в окне,

С занавеской в окне, с головою в огне.

И со мною жена пять ночей не спала,

Пять ночей не спала — трех конвойных везла.

II

Я смотрел, отдаляясь, на хвойный восток -

Полноводная Кама неслась на буек.

И хотелось бы гору с костром отслоить,

Да едва успеваешь леса посолить.

И хотелось бы тут же вселиться — пойми

В долговечный Урал, населенный людьми.

И хотелось бы эту безумную гладь

В долгополой шинели беречь, охранять.

Апрель-май

(12) СТАНСЫ

I.

Я не хочу средь юношей тепличных

Разменивать последний грош души.

Но, как в колхоз идет единоличник,

Я в мир вхожу — и люди хороши.

2.

Люблю шинель красноармейской складки,

Длину до пят, рукав простой и гладкий

И волжской туче родственный покрой,

Чтоб, на спине и на груди лопатясь,

Она лежала, на запас не тратясь,

И скатывалась летнею порой.

3.

Проклятый шов, нелепая затея,

Нас разлучили. А теперь, пойми,

Я должен жить, дыша и большевея,

И, перед смертью хорошея,

Еще побыть и поиграть с людьми!

4.

Подумаешь, как в Чердыни-голубе,

Где пахнет Обью и Тобол в раструбе,

В семивершковой я метался кутерьме.

Клевещущих козлов не досмотрел я драки -

Как петушок в прозрачной летней тьме -

Харчи, да харк, да что-нибудь, да враки, -

Стук дятла сбросил с плеч. Прыжок. И я в уме.

5.

И ты, Москва, сестра моя, легка,

Когда встречаешь в самолете брата

До первого трамвайного звонка,-

Нежнее моря, путаней салата -

Из дерева, стекла и молока.

6.

Моя страна со мною говорила -

Мирволила, журила, не прочла,

Но возмужавшего меня, как очевидца,

Заметила — и вдруг, как чечевица,

Адмиралтейским лучиком зажгла.

7.

Я должен жить, живя и большевея,

Работать речь, не слушаясь, сам-друг.

Я слышу в Арктике машин советских стук,

Я помню всё — немецких братьев шеи

И что лиловым гребнем Лорелеи

Садовник и палач наполнил свой досуг.

8.

И не ограблен я и не надломлен,

Но только что всего переогромлен.

Как «Слово о полку», струна моя туга,

И в голосе моем после удушья

Звучит земля — последнее оружье -

Сухая влажность черноземных га…

Май-июнь

(13)***

День стоял о пяти головах. Сплошные пять суток

Я, сжимаясь, гордился пространством за то, что рослона дрожжах.

Сон был больше, чем слух, слух был старше, чем сон — слитен, чуток…

А за нами неслись большаки на ямщицких вожжах.

День стоял о пяти головах и, чумея от пляса,

Ехала конная, пешая, шла черноверхая масса:

Расширеньем аорты могущества в белых ночах — нет, в ножах -

Глаз превращался в хвойное мясо.

На вершок бы мне синего моря, на игольное только ушко,

Чтобы двойка конвойного времени парусами неслась хорошо.

Сухомятная русская сказка! Деревянная ложка — ау!

Где вы, трое славных ребят из железных ворот ГПУ?

Чтобы Пушкина чудный товар не пошел по рукам дармоедов,

Грамотеет в шинелях с наганами племя пушкиноведов -

Молодые любители белозубых стишков.

На вершок бы мне синего моря, на игольное только ушко!

Поезд шел на Урал. В раскрытые рты нам

Говорящий Чапаев с картины скакал звуковой -

За бревенчатым тыном, на ленте простынной

Утонуть и вскочить на коня своего!

Апрель-май

IV. ИЗ ВТОРОЙ ВОРОНЕЖСКОЙ ТЕТРАДИ ЗИМА 1936/1937

(14) ***

Из-за домов, из-за лесов,

Длинней товарных поездов,

Гуди, помощник и моих трудов,

Садко заводов и садов.

Гуди, старик, дыши сладко,

Как новгородский гость Садко

Под синим морем глубоко,

Гуди протяжно в глубь веков,

Гудок советских городов.

6 — 9 декабря

(15) ***

Когда заулыбается дитя

С развилинкой и горести и сласти,

Концы его улыбки, не шутя,

Уходят в океанское безвластье.

Ему невыразимо хорошо,

Углами губ оно играет в славе -

И радужный уже строчится шов

Для бесконечного познанья яви.

И цвет и вкус пространство потеряло,

Хребтом и аркою поднялся материк,

Улитка выползла, улыбка просияла,

Как два конца их радуга связала,

И в оба глаза бьет атлантов миг.

9 — 11 декабря

(16) ***

Мой щегол, я голову закину,

Поглядим на мир вдвоем.

Зимний день, колючий, как мякина,

Так ли жестк в зрачке твоем?

Хвостик лодкой, перья черно-желты,

Ниже клюва в краску влит,

Сознаешь ли, до чего щегол ты,

До чего ты щегловит?

Что за воздух у него в надлобье -

Черн и красен, желт и бел!

В обе стороны он в оба смотрит — в обе!

Не посмотрит — улетел!

9 — 27 декабря

(17)***

Не у меня, не у тебя — у них

Вся сила окончаний родовых:

Их воздухом поющ тростник и скважист,

И с благодарностью улитки губ людских

Потянут на себя их дышащую тяжесть.

Нет имени у них. Войди в их хрящ,

И будешь ты наследником их княжеств,-

И для людей, для их сердец живых,

Блуждая в их развилинах, извивах,

Изобразишь — и наслажденья их,

И то, что мучит их в приливах и отливах…

9 — 27 декабря

(18) ***

Внутри горы бездействует кумир

В покоях бережных, безбрежных и хранимых,

А с шеи каплет ожерелий жир,

Оберегая сна приливы и отливы.

Когда он мальчик был и с ним играл павлин,

Его индийской радугой кормили,

Давали молока из розоватых глин

И не жалели кошенили.

Кость усыпленная завязана узлом,

Очеловечены колени, руки, плечи -

Он улыбается своим широким ртом,

Он мыслит костию, и чувствует челом,

И вспомнить силится свой облик человечий.

Декабрь

(19) ***

Эта область в темноводье

Хляби хлеба, гроз ведро -

Не дворянокое угодье -

Океанское ядро.

Я люблю ее рисунок,

Он на Африку похож.

Дайте свет: прозрачных лунок

На фанере не сочтешь…

Анна, Россошь и Гремячье -

Я твержу их имена -

Белизна снегов гагачья

Из вагонного окна.

Я кружил в полях совхозных,

Полон воздуха был рот,

Солнц подсолнечника грозных

Прямо в очи оборот.

Въехал ночью в рукавичный,

Снегом пышущий Тамбов,

Видел Цны — реки обычной -

Белый, белый, бел-покров.

Трудодень страны знакомой

Я запомнил навсегда,

Воробьевского райкома

Не забуду никогда.

Где я? Что со мной дурного?

Степь беззимняя гола.

Это мачеха Кольцова,

Шутишь — родина щегла!

Только города немого

В гололедицу обзор,

Только чайника ночного

Сам с собою разговор…

В гуще воздуха степного

Перекличка поездов

Да украинская мова

Их растянутых гудков.

23-29 декабря

(20)***

Вехи дальнего обоза

Сквозь стекло особняка.

От тепла и от мороза

Близкой кажется река.

И какой там лес — еловый? -

Не еловый, а лиловый,

И какая там береза,

Не скажу наверняка:

Лишь чернил воздушных проза

Неразборчива, легка…

26 декабря

(21) ***

Как подарок запоздалый

Ощутима мной зима:

Я люблю ее сначала

Неуверенный размах.

Хороша она испугом,

Как начало грозных дел:

Перед всем безлесным кругом

Даже ворон оробел.

Но сильней всего непрочно-

Выпуклых голубизна,

Полукруглый лед височный

Речек, бающих без сна…

29-30 декабря

(22) ***

Оттого все неудачи,

Что я вижу пред собой

Ростовщичий глаз кошачий -

Внук он зелени стоячей

И купец травы морской.

Там, где огненными щами

Угощается Кащей, -

С говорящими камнями

Он на счастье ждет гостей, -

Камни трогает клещами,

Щиплет золото гвоздей.

У него в покоях спящих

Кот живет не для игры -

У того в зрачках горящих

Клад зажмуренной горы,

И в зрачках тех леденящих,

Умоляющих, просящих,

Шароватых искр пиры.

29 — 30 декабря

(23) ***

Твой зрачок в небесной корке.

Обращенный вдаль и ниц,

Защищают оговорки

Слабых, чующих ресниц.

Будет он, обожествленный,

Долго жить в родной стране -

Омут ока удивленный, -

Кинь его вдогонку мне!

Он глядит уже охотно

В мимолетные века -

Светлый, радужный, бесплотный,

Умоляющий пока… [295]

2 января

(24) ***

Улыбнись, ягненок гневный, с Рафаэлева холста -

На холсте уста вселенной, но она уже не та…

В легком воздухе свирели раствори жемчужин боль.

8 синий, синий цвет синели океана въелась соль…

Цвет воздушного разбоя и пещерной густоты,

Складки бурного покоя на коленях разлиты.

На скале черствее хлеба — молодых тростинки рощ,

И плывет углами неба восхитительная мощь.

9 января

(25) ***

Я около Кольцова,

Как сокол, закольцован,

И нет ко мне гонца,

И дом мой без крыльца.

К ноге моей привязан

Сосновый синий бор,

Как вестник без указа,

Распахнут кругозор.

В степи кочуют кочки,

И все идут, идут

Ночлеги, ночи, ночки -

Как бы слепых везут…

9 января

(26) ***

Когда в ветвях понурых

Заводит чародей

Гнедых или каурых

Шушуканье мастей, -

Не хочет петь линючий

Ленивый богатырь,

И малый, и могучий

Зимующий снегирь.

Под неба нависанье,

Под свод его бровей

В сиреневые сани

Усядусь поскорей…

9 — 10 января

(27) ***

Дрожжи мира дорогие -

Звуки, слезы и труды, -

Ударенья дождевые

Закипающей беды,

И потери звуковые

Из какой вернуть руды?

В нищей памяти впервые

Чуешь вмятины слепые,

Медной полные воды -

И идешь за ними следом,

Сам себе не мил, неведом -

И слепой и поводырь.

12 — 18 января

(28)***

Влез бесенок в мокрой шёрстке

Ну, куда ему? куды? -

В подкопытные наперстки,

В торопливые следы, -

По копейкам воздух версткий

Обирает с слободы.

Брыжжет в зеркальцах дорога -

Торопливые следы

Постоят еще немного

Без покрова, без слюды.

Колесо брюзжит отлого -

Отлегло — и полбеды.

Скушно мне — мое прямое

Дело тараторит вкось:

По нему прошлось другое,

Надсмеялось, сбило ось.

1 — 18 января

(29) ***

О, этот медленный одышливый простор -

Я им пресыщен до отказа! -

И отдышавшийся распахнут кругозор -

Повязку бы на оба глаза!

Уж лучше б вынес я песка слоистый нрав

На берегах зубчатых Камы,

Я б удержал ее застенчивый рукав,

Ее круги, края и ямы…

Я б с ней сработался — на век, на миг один! -

Стремнин осадистых завистник -

Я б слушал под корой текущих древесин

Ход кольцеванья волокнистый.

16 января

(30) ***

Что делать нам с убитостью равнин,

С протяжным голодом их чуда?

Ведь то, что мы открытостью их мним,

Мы сами видим, засыпая, зрим, -

И все растет вопрос — куда они? откуда? -

И не ползет ли медленно по ним

Тот, о котором мы во сне кричим, -

Народов будущих Иуда…

16 января

(31) ***

В лицо морозу я гляжу один:

Он — никуда, я — ниоткуда.

И все утюжится, плоится без морщин

Равнины дышащее чудо.

А солнце щурится в крахмальной нищете -

Его прищур спокоен и утешен,

Десятизначные леса — почти что те…

И снег хрустит в глазах, как чистый хлеб безгрешен.

16 января

(32) ***

Еще не умер ты, еще ты не один,

Покуда с нищенкой-подругой [296]

Ты наслаждаешься величием равнин,

И мглой, и холодом, и вьюгой.

В роскошной бедности, в могучей нищете

Живи спокоен и утешен -

Благословенны дни и ночи те

И сладкогласный труд безгрешен.

Несчастлив тот, кого, как тень его,

Пугает лай и ветер косит,

И беден тот, кто, сам полуживой,

У тени милостыню просит.

15 — 16 января

(33) ***

Не сравнивай: живущий несравним.

С каким-то ласковым испугом

Я соглашался с равенством равнин,

И неба круг мне был недугом.

Я обращался к воздуху-слуге,

Ждал от него услуги или вести,

И собирался в путь, и плавал по дуге

Неначинающихся путешествий…

Где больше неба мне — там я бродить готов,

И ясная тоска меня не отпускает

От молодых еще воронежских холмов

К всечеловеческим, яснеющим в Тоскане.

18 января

(34) ***

Я нынче в паутине световой -

Черноволосой, светло-русой.

Народу нужен свет и воздух голубой,

И нужен хлеб и снег Эльбруса.

И не с кем посоветоваться мне,

А сам найду его едва ли -

Таких прозрачных плачущих камней

Нет ни в Крыму, ни на Урале.

Народу нужен стих таинственно-родной,

Чтоб от него он вечно просыпался

И льнянокудрою, каштановой волной -

Его звучаньем — умывался…

19 января

(35) ***

Слышу, слышу ранний лед,

Шелестящий под мостами,

Вспоминаю, как плывет

Светлый хмель над головами, -

С черствых лестниц, с площадей

С угловатыми дворцами

Круг Флоренции своей Алигьери пел мощней

Утомленными губами.

Так гранит зернистый тот

Тень моя грызет очами,

Видит ночью ряд колод,

Днем казавшихся домами,

Или тень баклуши бьет

И позевывает с вами,

Иль шумит среди людей,

Греясь их вином и хлебом,

И несладким кормит хлебом

Неотвязных лебедей…

21-22 января

(36) ***

Где связанный и пригвожденный стон?

Где Прометей — скалы подспорье и пособье?

А коршун где и желтоглазый гон

Его когтей, летящих исподлобья?

Тому не быть — трагедий не вернуть,

Но эти наступающие губы,

Но эти губы вводят прямо в суть

Эсхила-грузчика, Софокла-лесоруба.

Он — эхо и привет, он — веха, нет, — лемех…

Воздушно-каменный театр времен растущих

Встал на ноги, и все хотят увидеть всех,

Рожденных, гибельных и смерти не имущих.

19 января — 4 февраля

(37)***

Как светотени мученик Рембрандт,

Я глубоко ушел в немеющее время,

И резкость моего горящего ребра

Не охраняется ни сторожами теми,

Ни этим воином, что под грозою спят.

Простишь ли ты меня, великолепный брат,

И мастер, и отец черно-зеленой теми,

Но око соколиного пера

И жаркие ларцы у полночи в гареме

Смущают не к добру, смущают без добра

Мехами сумрака взволнованное племя.

4 февраля

(38) ***

Еще он помнит башмаков износ,

Моих подметок стертое величье,

А я его: как он разноголос,

Черноволос, с Давид-горой гранича.

Подновлены мелком или белком

Фисташковые улицы-пролазы, -

Балкон-наклон-подкова-конь-балкон,

Дубки, чинары, медленные вязы…

И букв кудрявых женственная цепь

Хмельна для глаза в оболочке света,

А город так горазд и так уходит в крепь

И в моложавое, стареющее лето.

7 — 11 февраля

(39) ***

Пою, когда гортань — сыра, душа — суха,

И в меру влажен взор, и не хитрит сознанье:

Здорово ли вино? Здоровы ли меха?

Здорово ли в крови Колхиды колыханье?

А грудь стесняется — без языка — тиха:

Уже не я пою — поет мое дыханье -

И в горных ножнах слух и голова глуха…

Песнь бескорыстная — сама себе хвала:

Утеха для друзей, а для врагов — смола.

Песнь одноглазая, растущая из мха -

Одноголосый дар охотничьего быта,

Которую поют верхом и на верхах,

Держа дыханье вольно и открыто,

Заботясь лишь о том, чтоб честно и сердито

На свадьбу молодых доставить без греха.

8 февраля

(40) ***

Вооруженный зреньем узких ос,

Сосущих ось земную, ось земную,

Я чую все, с чем свидеться пришлось,

И вспоминаю наизусть и всуе.

И не рисую я, и не пою,

И не вожу смычком черноголосым,

Я только в жизнь впиваюсь и люблю

Завидовать могучим, хитрым осам.

О, если б и меня когда-нибудь могло

Заставить, сон и смерть минуя,

Стрекало воздуха и летнее тепло

Услышать ось земную, ось земную.

8 февраля

(41) ***

Были очи острее точимой косы -

По зегзице в зенице и по капле росы

И едва научились они во весь рост

Различать одинокое множество звезд.

8 февраля

(42) ***

Я в львиный ров и в крепость погружен

И опускаюсь ниже, ниже, ниже

Под этих звуков ливень дрожжевой -

Сильнее льва, мощнее Пятикнижья.

Как близко, близко твой подходит зов -

До заповедей роды и первины -

Океанийских низка жемчугов

И таитянок кроткие корзины…

Карающего пенья материк,

Густого голоса низинами надвинься!

Богатых дочерей дикарско-сладкий вид

Не стоит твоего — праматери — мизинца.

Не ограничена еще моя пора:

И я сопровождал восторг вселенский,

Как вполголосная органная игра

Сопровождает голос женский.

12 февраля

V. ИЗ ТРЕТЬЕЙ ТЕТРАДИ. ПОСЛЕДНИЕ СТИХИ В ВОРОНЕЖЕ ВЕСНА 1937

(43) ***

Если б меня враги наши взяли

И перестали со мною говорить люди;

Если б лишили меня всего в мире -

Права дышать и открывать двери

И утверждать, что бытие будет

И что народ, как судия, судит;

Если б меня смели держать зверем,

Пищу мою на пол кидать бы стали б, -

Я не смолчу, не заглушу боли,

Но начерчу то, что чертить волен,

И раскачав колокол стен голый,

И разбудив вражеской тьмы угол,

Я запрягу десять волов в голос

И поведу руку во тьме плугом,

И, в океан братских очей сжатый,

Я упаду тяжестью всей жатвы,

Сжатостью всей рвущейся вдаль клятвы,

И в глубине сторожевой ночи

Чернорабочей вспыхнут земли очи,

И промелькнет пламенных лет стая,

Прошелестит спелой грозой — Ленин,

А на земле, что избежит тленья,

Будет губить разум и жизнь — Сталин.

Февраль — начало марта

(44)***

Я скажу это начерно — шепотом,

Потому что еще не пора:

Достигается потом и опытом

Безотчетного неба игра.

И под временным небом чистилища

Забываем мы часто о том,

Что счастливое небохранилище -

Раздвижной и прижизненный дом.

9 марта

(45) ***

Может быть, это точка безумия,

Может быть, это совесть твоя:

Узел жизни, в котором мы узнаны

И развязаны для бытия.

Так соборы кристаллов сверхжизненных

Добросовестный луч-паучок,

Распуская на ребра, их сызнова

Собирает в единый пучок.

Чистых линий пучки благодарные,

Собираемы тонким лучом,

Соберутся, сойдутся когда-нибудь,

Словно гости с открытым челом…

Только здесь на земле, а не на небе,

Как в наполненный музыкой дом -

Только их не спугнуть, не изранить бы -

Хорошо, если мы доживем.

То, что я говорю, мне прости,

Тихо, тихо его мне прочти.

15 марта

(46) ***

Флейты греческой тэта и йота -

Словно ей не хватало молвы, -

Неизваянная, без отчета,

Зрела, маялась, шла через рвы.

И ее невозможно покинуть,

Стиснув зубы, ее не унять,

И в слова языком не продвинуть,

И губами ее не размять.

А флейтист не узнает покоя -

Ему кажется, что он — один,

Что когда-то он море родное

Из сиреневых вылепил глин…

Звонким шепотом честолюбивым,

Вспоминающих топотом губ

Он торопится быть бережливым,

Емлет звуки, опрятен и скуп.

Вслед за ним мы его не повторим,

Комья глины в ладонях моря,

И когда я наполнился морем,

Мором стала мне мера моя.

И свои-то мне губы не любы,

И убийство на том же корню,

И невольно на убыль, на убыль

Равноденствие флейты клоню.

7 апреля

(47) ***

Как по улицам Киева-Вия

Ищет мужа не знаю чья жинка,

И на щеки ее восковые

Ни одна не скатилась слезинка.

Не гадают цыганочки кралям,

Не играют в Купеческом скрипки,

На Крещатике лошади пали,

Пахнут смертью господские Липки.

Уходили с последним трамваем

Прямо за город красноармейцы,

И шинель прокричала сырая:

«Мы вернемся еще, разумейте!»

Апрель

Данный текст является ознакомительным фрагментом.