Михаил Иванович Царев
Михаил Иванович Царев
В средневековом городе Шартре строился знаменитый собор. У трех строителей, возивших тяжелые тачки с камнями, спросили, что они делают. Один ответил, что возит тяжелые тачки, другой – что зарабатывает себе на хлеб, третий сказал, что строит самый красивый в мире собор.
Вот такие же разные мнения бывают при оценке того или иного человека, а уж артиста – тем более.
Кто-то видел в Михаиле Ивановиче Цареве человека доброго, кто-то – злого; кто-то считал его красавцем, а кто-то – нет.
Кто-то упивался его голосом, а кому-то он был неприятен; некоторые принимали его за отзывчивого, сердечного человека, а некоторые – за замкнутого сухаря. Как общественного деятеля его то поносили последними словами, то возносили до небес. Были такие, кто считал, что он занимается саморекламой, а другие – что он был чрезвычайно скромен. Многие считали его блистательным артистом, но не меньшее количество театралов относилось к его способностям иронично. Одним он делал добро, к другим же был равнодушен, но был способен и приглушить, не дать, запретить, осмеять, принизить. В разных ситуациях он проявлял совершенно противоположные качества; мог быть простым, доступным, мог быть барином, мог быть шумным в застолье, но и, если это было нужно, молчаливым дипломатом.
Одним словом, был он человеком, сложенным из противоречий, а люди выбирали те, которые нужны им были или для защиты его, или для нападения на него. Я не принадлежу ни к тем, ни к другим. Но не могу не согласиться с тем, что был Михаил Иванович человеком ярким, личностным. Когда же затрагивали проблему наличия или отсутствия юмора в этом редко и как-то отрывисто-скрипуче смеявшемся человеке, я, отбрасывая все нюансы наших прохладных взаимоотношений, становился и сейчас остаюсь его защитником, защитником человека, обладавшего своеобразным и большим чувством юмора. Я часто говорил о том, что напрасно Михаил Иванович Царев не попробовал себя в комедийных ролях, даже таких, как Фальстаф и Мальволио. Я убежден, это имело бы большой успех. А исполнение им в острохарактерном ключе роли Вожака «Оптимистической трагедии» укрепило мое глубокое убеждение в том, что Царев – неиспользованный комедийный артист!
Есть примеры неожиданных, парадоксальных актерских проявлений. Академичный Яхонтов очень смешно читал Зощенко. Маленького роста, с постоянным румянчиком на лице замечательный артист МХАТа Владимир Васильевич Грибко убедительнейшим образом читал в концертах отрывки из гоголевского «Тараса Бульбы». А клоун Юрий Никулин – артист ведь трагикомический! Попадись ему соответствующий драматургический материал – наверняка стал бы первым трагическим, так как у нас нет ни первого, ни второго, ни десятого.
Итак, многоликий, парадоксальный, наделенный большим чувством юмора Михаил Царев.
«ШТАТНАЯ ДОНОСЧИЦА».Михаил Иванович, от артиста пахнет водкой!
ЦАРЕВ. А может быть, коньяком?
«ШТАТНАЯ ДОНОСЧИЦА». Может быть.
ЦАРЕВ. У меня к вам просьба: в следующий раз, если обнаружите что-либо подобное, узнавайте поточнее, что ваш объект пил.
«ШТАТНЫЙ БЛЮСТИТЕЛЬ ПОРЯДКА». Михаил Иванович, сейчас только десять утра, а наши сапожники уже под мухой!
ЦАРЕВ. Дорогой мой, а если бы вы были сапожником, под чем же еще находились бы вы к десяти утра?
После этих диалогов невольно вспоминаешь слова Алексея Денисовича Дикого: «Если театр начинает искать пьющих – это значит, что театру больше нечего искать».
Михаила Ивановича очень трудно было рассмешить. Почти пределом его оценки чего-либо смешного были слова «ничего», «смешно» или «забавно». Но, если он все же начинал скрипеть своим особым, по-царевски эмоциональным смехом, значит, высоко оценил юмор, и уж тут никаких слов не нужно было! Общее собрание театра. Михаил Иванович – в президиуме. На трибуне – очень часто выступающий по любому поводу артист:
– Вот, скажем, артист X. Позволяет приходить на спектакль и играть, так сказать, не в форме. Ведь видно, что он и пригубил и закусил солидно шашлычком. Красный, потный… А ведь, товарищи, не забывайте, что наш зритель иной раз с трудом накопит денег на билет, ведь он стоит два с полтиной.
– Вы хотели что-то сказать? – спрашивает выступающий у меня, поднявшего руку.
– Да, хочу. (Я знал, что артист X. был гипертоником, болен диабетом, скрывал это и никоим образом о «пригубить» речи быть не могло.) Вот вы всегда играете не пригубив, не закусив, не красный и не потный. Как вы думаете, ваша игра стоит два с полтиной?
После собрания председатель президиума рассказал мне, что сидевший рядом с ним Царев после моей реплики чуть-чуть нагнулся к нему и шепотом спокойно сказал: «Нокаут!»
Диалог после этого собрания: – Ну-с, Евгений Яковлевич, во сколько же вы оцениваете мои выступления в спектаклях?
– Скажу вам совершенно искренне. С возрастом вы делаетесь все более дорогим.
– Спасибо. Вы приятный покупатель! – был ответ.
Я был искренен в своем ответе. С возрастом и пришедшим опытом Михаил Иванович уходил все дальше и дальше от укоренившихся штампов амплуа героя-любовника, да еще с элементами искусственного пафоса. Он становился актером все более глубоким и скупым на средства выражения, проявлявшим большое мастерство в наивысшем назначении актерского творчества – перевоплощении. Царев всю свою творческую жизнь увлекался художественным словом – выступал с чтецкими программами, и тем, кто слушал его, наглядно была видна его эволюция, его рост и в этой области актерского проявления. В чтении общеизвестных классических произведений появились неожиданные интонации, акценты, трактовки – очень глубокие и интересные, делавшие его мастерство все более и более высокого класса.
Жаль, что с возрастом не пришло к нему повышенное чувство меры, ибо чрезмерная творческая жадность, желание как можно больше быть на виду притупляли самоконтроль и позволяли появиться на свет наряду с отличными ролями работам, не украшавшим на старости лет его большой послужной список. Мне кажется, более умеренная общественная работа на разных должностях, почетных и реальных, помогла бы Михаилу Ивановичу стать еще более весомой фигурой на артистическом поприще. Это мое сугубо личное мнение.
Закончились гастроли Малого театра в Алма-Ате. Прощальный банкет. Мне необходима резолюция Михаила Ивановича, улетавшего в Москву рано утром, разрешающая взять с собой трехлетнего сынишку в Дом творчества «Щелыково». На банкет не пошел. Дождался его окончания. Царев увидел меня с заявлением в руке.
– Вы что, объявили бойкот банкетам?
– Нет, мне нужна ваша резолюция, а после застолья как-то неловко обращаться с такой просьбой. – И объясняю суть дела.
– Голубчик! Я с трезвыми о Щелыково не разговариваю!
– Что же делать, Михаил Иванович?
– Возьмите с собой коньяк и – ко мне в номер. Через три часа улетаю.
Сижу в его номере гостиницы. Михаил Иванович читает стихи, собирает чемодан, показывает подарки и покупки. Понемногу пригубливаем коньяк. Я слегка хмелею. Уже утро. Дежурная сообщает: «Михаил Иванович! Машина за вами прибыла!»
– Михаил Иванович, – чуть заплетающимся языком обращаюсь к Цареву: – А как же с ребеночком? В Щелыково, а?
– А я и с охмелевшими о Щелыково не разговариваю! – скрипуче закудахтал он. – Давайте заявление!
Я протянул бумажечку, он поставил на ней краткую резолюцию и провел синим карандашом стрелку в сторону фамилии директора Дома творчества. И все! Улетел. Что значила стрелка – загадка! Решили с женой ехать: не разрешат отдыхать с ребенком – снимем комнатку рядом в деревне.
Приехали. Директор увидел синенькую стрелочку и без слов распорядился предоставить нам гостевой двухкомнатный номер «люкс»…
Я был одним из немногих, кому удавалось рассмешить народного артиста СССР Михаила Ивановича Царева, и, очевидно, поэтому он охотно шел со мной на диалог в любых обстоятельствах…
Я. Михаль Иваныч (когда-то кто-то из сотрудников театра именно так обращался к Цареву, и я взял себе это буквозвучание на вооружение, так как оно безошибочно облекало предстоящий диалог в юмор, иронию), а ведь несправедливо Бог организовал эволюцию человеческой жизни…
ЦАРЕВ. Вы, друг мой, хотите сказать, что не согласны с Богом? Поделитесь…
Я. Вот напрасно человек появляется на свет махоньким комочком, потом взрослеет, слабеет, старится и уходит…
ЦАРЕВ. Что бы сделали вы на месте Бога? Очень интересно…
Я. Я сделал бы так, чтобы человек появлялся на свет дряхлым стариком, молодел бы, молодел, превращался в ребеночка и кончал бы свою жизнь в утробе матери…
ЦАРЕВ. Вариант благородный, но зачем вам тратить себя на Богу неугодный процесс развития?
Я. Вы представляете себе, какая молодая была бы сейчас труппа Малого театра?!! Царев заскрипел своим отрывистым, с частыми придыханиями, только одному ему присущим смехом…
ЦАРЕВ. Ах, шутник, шутник… Если учесть, что около тридцати народных артистов имеют за плечами шлейф в 75 и более лет, и я в том числе, то будет не молодая труппа Малого театра, а просто школьный драмкружок… для начальных классов! Ах, мой друг, все это смешно, но и печально… Скоро мы все уйдем… Ваше поколение возьмет в руки театр…
Я. Михаль Иваныч, я раньше уйду…
ЦАРЕВ. Почему, мой друг? Не пугайте меня…
Я. Да потому, что вы воспитаны на хорошем удобрении, на чистой воде, а я… на политзанятиях!
ЦАРЕВ. Нет-нет, вы не умрете… Я вас на политзанятиях за 25 лет ни разу не видел!
В заключение два маленьких эпизода.
После большого успеха премьерного спектакля «Господа Головлевы» с Виталием Дорониным в главной роли Иудушки Михаил Иванович тихонько сказал мне, постановщику спектакля: «Эх, вы! Не могли мне предложить эту роль!» Я промолчал, но был удивлен его неожиданной реакцией на успех спектакля.
К моему 60-летию Михаил Иванович разрешил на основной сцене в честь юбилея спектакль с моим участием и широкую его рекламу в городе с моим портретом. Подобным подарком ни один из актеров моего поколения, насколько хватает памяти, не одаривался!
Я был снова удивлен, но теперь уже его вниманием ко мне, тем более что взаимоотношения наши были, повторяю, прохладными. Но именно такие взаимоотношения, мне кажется, могли быть объяснением его щедрости в мой адрес. Одним словом, сложный, загадочный человек!
Должен признаться, когда я глядел на Михаила Ивановича или общался с ним, мною всегда овладевало какое-то странное чувство. Мне казалось, что вот-вот он снимет с лица маску и предо мной предстанет другой, неожиданный, и, главное, да простит меня Всевышний, более симпатичный мне человек!
Данный текст является ознакомительным фрагментом.