IV

IV

Ну, встреча не удалась. То есть она состоялась, конечно, и гостей принимали как положено, Черчиллю можно было не волноваться по этому поводу – но ничего не вышло.

Он встретил в аэропорту и Эйзенхауэра, и прибывшего с ним вместе государствeннoго секретаря Даллеса, и французского премьера Жозефa Ланьеля, и его министра иностранных дел месье Бидо.

Эйзенхауэр был знаком с Черчиллем по крайней мере 10 лет, еще с 1943 г., со времен Касабланкской конференции. И, надо полагать, беспокойный характер Черчилля несколько раздражал его еще и тогда, когда Эйзенхауэр отговаривался от его настойчивых «предложений» тем, что он «всего лишь простой солдат». Tак он любил себя в ту пору определять.

Сейчас, в 1953 г., он был не «простой солдат», а президент Соединенных Штатов Америки. Возможно, именно поэтому на первой пленарной сессии Бермудской конференции, вроде бы призванной согласовать позиции западных держав перед возможным совещанием с лидерами Советского Союза с целью «смягчения конфронтации», он начал с интересного заявления. Он сообщил Черчиллю, что в случае нарушения противной стороной перемирия в Корее он намерен применить ядерное оружие.

Он добавил, что не хотел бы подходить к проблеме с той точки зрения, что в поведении СССР что-то изменилось и что целью советской политики не является разрушение капиталистического мира всеми способами – если не силой, то подрывными действиями и обманом:

«Судя по тому, что они печатают, совершенно ясно, что в этом смысле ничего не изменилось со времен Ленина».

Это не выглядело обещающим началом для попытки собрать мирную конференцию. В общем, Черчилль уговорил Эйзенхауэра изменить заявление США по Корее и вместо первоначального выражения «в случае нарушения перемирия Соединенные Штаты готовы применить ядерное оружие...» использовать другое, помягче: «Соединенные Штаты не исключают возможности применения ядерного оружия». Ничего больше ему добиться не удалось. Попытка Черчилля уговорить французов на увеличение роли ФРГ в общей системе обороны Западной Европы тоже не удалась. Немцев они опасались еще больше, чем русских, и в случае войны предпочитали сделать из Германии не защитный бастион, а поле боя.

Если учесть, что сближение Франции и Германии было главной целью европейской политики Черчилля, то понятно, что особой радости от переговоров с Ланьелем он не получил.

В общем, в декабре 1953 г. Черчилль уезжал с Бермуд сильно разочарованным человеком. Он победил свои болезни, примчался, как в былые времена, на другой конец света – но не добился решительно ничего.

В марте 1954 г. он, тем не менее, попробовал еще раз, отправив Эйзенхауэру предложение о совместном заявлении, адресованном СССР, увеличить объем торговли между враждебными блоками Востока и Запада. Это не помогло – Эйзенхауэр ответил отказом, сказав, что не видит в такой схеме никаких положительных сторон, – но способствовало скандалу с Иденом. Посылка президенту телеграммы напрямую, без участия МИДа, подрывала его авторитет как министра иностранных дел Великобритании – или, по крайней мере, в такой форме он изложил Черчиллю причины своего недовольства.

Насчет подрыва авторитета – вопрос спорный, но вот ощущение, что Идену надоело ждать и он считал, что политической жизни Черчилля пора положить конец, – это ощущение так сильно, что кажется просто физическим.

5 апреля 1954 года Черчилль выступил с речью в парламенте. Он сказал, в частности, следующее:

«Британская политика в настоящий момент имеет две главные цели:

1. Убедить советских лидеров и, если мы сможем достичь этого, и советское население в том, что Запад не имеет никаких агрессивных намерений против СССР.

2. До тех пор, пока это не достигнуто, мы должны иметь достаточную силу на то, чтобы отразить любую агрессию, и, главное, сделать это ясным для всех».

Речь прерывалась выкриками с мест: «В отставку!» Кричали, конечно, депутаты от лейбористской партии, из тех, кто помоложе.

Консерваторы для этого были слишком хорошо воспитанны.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.