18. Ринго

18. Ринго

Ричард Старки, или Ринго, - самый старший из «Битлз». Сегодня он был бы известен нам как Паркин, если бы дед Ринго не решил сменить фамилию. Когда мать его деда вторично вышла замуж и вместо Паркин стала Старки, дед Ринго тоже получил фамилию Старки.

В один прекрасный день Ринго задумал восстановить свое генеалогическое древо, но это привело, естественно, к страшной путанице. Выяснилось, правда, что род Старки уходит корнями на Шетландские острова.

Мать Ринго, Элси Глив, вышла замуж за его отца, Ричарда Старки, в 1936 году. Они работали в одной пекарне, где и познакомились. Крепенькая блондинка невысокого роста, она очень похожа на миссис Харрисон.

Поженившись, молодые поселились вместе с родителями Ричарда в Дингле. Дингл - самый отчаянный после Скотланд-роуд район Ливерпуля, расположенный в центре, неподалеку от верфей. Воздух там, конечно, хуже, чем в пригородах, где выросли Джон, Пол и Джордж.

– Дингл - это сплошные трущобы, - говорит Ринго. - Сотни людей живут в тесных коробах, мечтая выбраться оттуда. Стоит признаться, что ты из Дингла, как большинство людей с уверенностью объявят тебя пропащим человеком. Хотя это, конечно, ерунда.

Элси и Ричард Старки въехали в собственный домик на Мадрин-стрит незадолго до рождения Ринго. Унылая череда низеньких стандартных двухэтажных строений с террасами оставляла безрадостное впечатление, хотя улица и не принадлежала к трущобным. В доме было три комнаты на первом этаже и три - на втором, тогда как большинство окружающих домов располагало парой комнат на каждом этаже. В 1940 году квартплата составляла 14 шиллингов 10 пенсов в неделю.

– Все мы - выходцы из самой обычной, бедной рабочей семьи, - говорит Ринго, - хотя существует семейное предание, будто моя бабушка - богачка и дом ее обнесен хромированной оградой, - во всяком случае, такой, что блестит. А может быть, я все это придумал. Вы знаете, как это бывает: сам о чем-то мечтаешь, мама о том же рассказывает, вот и кажется, что ты все это видел своими глазами. На самом-то деле бабушка была очень бедна, она подняла четырнадцать детей.

Ринго родился после полуночи 7 июля 1940 года в доме № 9 по Мадрин-стрит. Он появился на свет с опозданием на неделю, и, поскольку в нем было десять фунтов веса, пришлось применить щипцы. Ринго явился в этот мир с широко раскрытыми глазами и сразу стал осматриваться - что же делается вокруг.

– Я совершенно уверена, - говорила Элси соседям, - что он здесь уже бывал.

Элен было тогда двадцать шесть лет, а Ричарду - двадцать восемь. Они окрестили своего первого и единственного ребенка Ричардом. В рабочих семьях принято нарекать первенца в честь отца. Ласкательно мальчика называли Риччи, точь-в-точь как отца, - так и по сей день их называют каждого в своей семье.

Миссис Старки, мать Ринго, помнит, как, еще не оправившись после родов, она, лежа в кровати, услышала сигнал воздушной тревоги. Началась бомбежка Ливерпуля.

В Дингле тогда не было бомбоубежища. Первые серьезные налеты начались через несколько недель. Старки сидели дома и разговаривали с двумя соседями - при звуках сирены они бросились прятаться в яму для угля под лестницей. Риччи завопил, и тогда мать обнаружила, что впопыхах в темноте схватила его вверх ногами. Она перевернула малыша, и он спокойно проспал весь налет. Это еще одна история, ставшая достоянием всех соседей, которую Элси рассказывает по сей день.

Родители Риччи разошлись, когда ему было чуть больше трех лет. С тех пор Риччи видел своего отца всего три раза. Отец с матерью не драматизировали развод, как то случилось в семье Джона. Расстались они тихо и мирно. Элси взяла ребенка, супруги развелись.

Ринго с матерью остались на Мадрин-стрит в своем старом доме, но спустя некоторое время из-за высокой квартплаты они вынуждены были переехать за угол, по адресу Адмирал-гроув, 10. Здесь на каждом из двух этажей было по две комнаты, и плата за это жилище в 1940 году составляла 10 шиллингов в неделю.

Первые воспоминания Ринго касаются переезда - ему, кажется, было около пяти. «Помню, я сидел в кузове грузовика, перевозившего наши вещи в новый дом на Адмирал-гроув». Никаких сведений о расставании родителей он не сохранил. Помнит только, как дважды встречался с отцом: один раз малышом и второй - уже подростком.

– Однажды он пришел навестить меня, когда я лежал в больнице, и принес маленькую записную книжку. Он спросил, чего мне хочется. Во второй раз я увидел его у бабушки Старки, уже позже. Он предложил мне денег, но я не хотел с ним разговаривать. Думаю, все-таки мать настроила меня против него. Наверное, останься я с отцом, плохо относился бы к матери.

Похоже, что в раннем детстве Ринго виделся с отцом чаще, чем он помнит, поскольку много времени мальчик проводил у бабушки Старки. Ведь прошло какое-то время, прежде чем его отец, продолжавший работать в пекарне, уехал из Ливерпуля и женился во второй раз. Мать Ринго не припоминает, чтобы сын переживал или расстраивался из-за их развода, - он никогда ни о чем не спрашивал.

– Иногда, правда, он говорил: «Жаль, что нас только двое». Во время дождя посмотрит, бывало, в окно и скажет: «Хорошо бы у меня были еще братья и сестры. А то не с кем слово сказать, когда на улице дождь».

В четыре года Риччи пошел в воскресную школу, а в начальную «Сент-Сайлас», всего в трехстах ярдах от дома, он поступил в пять лет. «Сент-Сайлас» - одна из национальных школ, построенных в 1870 году, - располагалась в красном, потускневшем от времени здании в викторианском стиле.

От отца Риччи Элси получала 30 шиллингов в неделю, но на жизнь их не хватало, поэтому ей пришлось пойти работать. До замужества Элси перебрала много мест. В том числе побывала и барменшей. Теперь она снова отправилась в бар. Веселая, общительная, Элси любила свое дело, да и часы работы ей подходили.

Она вернулась за стойку бара еще до того, как Ринго пошел в школу. Элси работала там утром и в обеденное время за 18 шиллингов в неделю. Ринго оставался или с бабушкой Старки, или с соседями. «Мне никогда не приходило в голову отдать Ринго в приют. Хоть со скрипом, но я справлялась. Шла война, и в барах было полно работы».

В шесть лет, едва начав ходить в школу, Риччи свалился с аппендицитом. Аппендикс лопнул, и у Ринго начался перитонит. Его положили в детскую больницу на Мертл-стрит, где дважды оперировали.

– Помню, как мне стало плохо, и как меня на носилках отнесли в машину «скорой помощи». В больнице сестра стала колошматить меня по животу - во всяком случае, я испытывал именно такое ощущение. На самом деле она, наверное, едва дотрагивалась до него. Меня на каталке привезли в операционную, и я попросил чашку чая. Мне сказали, что перед операцией нельзя пить чай, но, когда меня прооперируют, обязательно дадут чашечку. Потом у меня была кома, из которой я не мог выйти десять недель. В общей сложности я провел в больнице больше года.

Он было уже совсем выздоровел, когда решил показать мальчику, лежавшему рядом, подарок, полученный им по случаю дня рождения, и упал с кровати.

Родителям не разрешалось навещать детей. Считалось, что малышам это вредно, поскольку слишком их возбуждает. Но одно время состояние Риччи было настолько тяжелым, что матери позволили взглянуть на него ночью.

Риччи выписался из больницы семилетним мальчиком и вернулся в школу «Сент-Сайлас». На уроках он никогда не отличался особой сообразительностью, но после года, проведенного в больнице, отстал совсем безнадежно, не умел ни читать, ни писать. Если бы не Мэри Мэгуайер, он так никогда этому и не научился бы. Элси и мать Мэри были подругами детства, и Риччи полностью поручили младшей Мэгуайер.

– Я командовала им вовсю, - вспоминает Мэри, - ведь я была на четыре года старше. Риччи стал настолько своим в нашей семье, что кто-нибудь то и дело стучал в нашу дверь и говорил: «Ваш Риччи натворил то-то и то-то». Когда он ел вместе с нами и на обед было тушеное мясо, я всегда вынимала из его тарелки лук. Он терпеть не может лук, я всегда ругала его за это.

Я помню его с трех лет. Гремела страшная гроза, я посмотрела из окна в сторону их дома и увидела, как они оба скорчились от страха в холле. Когда Риччи вышел из больницы, я начала учить его читать и писать. Он вовсе не был тупицей - просто много пропустил. Мы организовали все как следует. Я занималась с ним два раза в неделю, а его мать давала мне за это деньги на карманные расходы. Я купила «Книгу для чтения» Чемберса, мы садились за стол в их кухне и читали. Я присматривала за ним и по субботним вечерам, когда наши матери куда-нибудь уходили. Они оставляли нам лимонад и сладости. Однажды он снял рубашку, и я красками разрисовала ему всю спину. Теперь все это кажется глупостями. Однажды он привел познакомить со мной девочку. Риччи категорически настаивал, что ее зовут Желатина. Я всегда любила его. С ним было легко, как с его матерью, - всегда спокойный, доброжелательный, веселый. У него были прекрасные огромные голубые глаза. Я даже не замечала, что у него большой нос, пока много лет спустя об этом не заговорила печать, и только тогда я увидела, что нос-то действительно великоват.

Многие годы Мэри оставалась лучшим другом Риччи, но, когда мама была на работе, он немало времени проводил и у двух своих бабушек.

– Мама моей мамы, бабушка Глив, жила одна, но у нее был друг по имени мистер Лестер, который часто приходил и играл для нее на губной гармошке. Им обоим было около шестидесяти. «Знаем, знаем, - подкалывали мы, - что за губные гармошки у вас там в темноте». Но бабушка не желала выходить за него замуж. В конце концов мистер Лестер исчез и женился на ком-то другом. Я обожал ходить к деду Старки, когда он проигрывал большие деньги на скачках. Дед просто сходил с ума. Они с бабушкой были потрясающей парой. Иной раз даже дрались по-настоящему. Он работал в бойлерной в доке - настоящий докер, жесткий, грубый, но у него были золотые руки, и он мастерил мне чудесные игрушки. Однажды сделал большой поезд, в топке его паровоза горел всамделишный огонь. Дедушкин поезд чуть было не вызвал настоящие беспорядки на нашей улице. А я в этой топке иногда пек яблоки.

У Ринго почти не сохранилось воспоминаний о начальной школе «Сент-Сайлас», разве что о том, как он пропускал уроки или отбирал мелочь у детей на игровой площадке. «Еще мы таскали разную ерунду в магазине «Вулворт». Какие-то пластмассовые штучки, которые можно было «незаметно сунуть в карман». Однажды его тетя Нэнси обнаружила пропажу нитки жемчуга. Риччи объявился с этой ниткой у паба на Парк-стрит, где пытался загнать жемчуг за 6 шиллингов.

В двенадцать лет Ринго поступил в школу второй ступени «Дингл Вейл». Он не сдавал экзамены для поступления в школу-одиннадцатилетку, поскольку не прошел собеседования, результаты которого определяли, стоит ли допускать к ним ученика.

– Учеба то нравилась ему, то вызывала отвращение, - говорит его мать. - Тогда он сачковал. Они собирались с приятелями и ошивались около школы до последнего звонка, после которого расходились, так и не зайдя внутрь. При этом они уверяли, что не смогли попасть в школу, потому что двери были заперты. После этого они уходили и целый день играли в Сефтон-парке.

Риччи исполнилось одиннадцать лет, когда его мать стала встречаться с маляром Харри Грейвзом. Он был лондонцем, уроженцем района Ромфорд. Грейвз часто болел, и доктор посоветовал ему сменить воздух. По совершенно необъяснимым причинам он решил испробовать воздух Ливерпуля. Грейвз до сих пор не помнит, почему так случилось. Через общих друзей - семью Мэгуайер - он познакомился с Элси. С самого начала у него сложились прекрасные отношения с Риччи. Два или три раза в неделю они вместе ходили в кино.

– Я сказала Риччи, что Харри хочет жениться на мне. Если бы сын возражал, я бы не пошла за Харри. Но Риччи сказал: «Выходи замуж, ма. Я ведь не всегда буду маленьким. Зачем тебе жить, как бабушка». Он имел в виду бабушку, которая не вышла замуж за мистера Лестера и его губную гармошку.

Харри Грейвз и Элси Старки поженились 17 апреля 1953 года, когда Риччи должно было сравняться тринадцать. Вскоре мать бросила работу. Харри говорит, что они с Риччи никогда не сказали друг другу дурного слова. Элси, бывало, сердилась на мужа: когда она жаловалась ему на грубость Риччи, тот только улыбался в ответ.

В тринадцать лет Риччи снова тяжело заболел. Он простудился, простуда перешла в плеврит, отчего пострадало одно легкое. Риччи опять оказался на Мертл-стрит, а потом в детской больнице «Хесвол».

Чтобы поддержать и развлечь мальчика, Харри записал его в клуб болельщиков «Арсенала». Тоже неизвестно почему. Сам Харри был невысокого мнения об этой команде и всю жизнь страстно болел за «Вест Хэм». «Но в то время «Арсенал» блистал, и я подумал, что парню это должно понравиться».

Когда Риччи находился в больнице, в Ливерпуль случайно заехал менеджер «Арсенала» Том Виттекер. Харри написал Тому, как было бы мило с его стороны, если бы знаменитый менеджер навестил одного иэ своих юных и преданных болельщиков, лежащего в больнице. Мистер Виттекер не смог навестить Риччи, но написал ему ласковое письмецо, которым, по словам Харри, Риччи очень дорожил. Теперь, правда, он вообще ничего не помнит не только о письме, но и о клубе болельщиков «Арсенала».

Однако Риччи хранит самые благодарные воспоминания о Харри с того момента, как впервые увидел его. «Он приносил мне кучу американских комиксов. Харри - замечательный человек. Когда они с мамой ссорились, я всегда был на его стороне. Мне казалось, что она им верховодит, и мне было жалко Харри. От Харри я научился быть мягким. Понял, что никогда не нужно применять насилие».

На этот раз Риччи провел в больнице почти два года, с тринадцати до пятнадцати лет. «Чем только меня не пытались занять - даже вязанием. Из папье-маше я сделал большой остров и ферму с массой животных. В больнице у меня вышла драка с одним парнишкой. Он совсем свихнулся - трахнул меня по рукам тяжеленным подносом, чудом не раздробил мне пальцы».

Из больницы Риччи выписался в пятнадцать лет. Формально он должен был к этому времени окончить школу, а на самом деле ему почти не пришлось ее посещать. Риччи следовало вернуться в школу второй ступени «Дингл Вейл» и получить свидетельство, дающее право работать. Он так долго отсутствовал, что в школе все забыли о нем.

Чтобы восстановить силы, Риччи предстояло некоторое время пробыть дома, поправить здоровье, не позволявшее ему пока всерьез думать о работе. Мать очень беспокоилась, она не могла придумать, куда ему податься. Элси знала, что Риччи нельзя поднимать тяжести, и в то же время он был недостаточно образован, чтобы заниматься умственным трудом.

Отдел трудоустройства молодежи предложил ему работу посыльного на Британской железной дороге за 50 шиллингов в неделю.

– Я пошел получать форму, но они выдали мне. только фуражку. «Ну и вшивая работенка, - подумал я. - Здесь надо проторчать лет двадцать, пока получишь полную форму». Через шесть недель я оттуда ушел. Не только из-за формы. Я не прошел медицинского освидетельствования. Потом я шесть недель проработал барменом на корабле, который ходил в Северный Уэльс и обратно. Однажды я пошел на вечеринку, гулял всю ночь, напился в стельку, явился на работу, нагрубил боссу, и он сказал: «Получай расчет, парень».

Потом через друзей Харри Ринго получил работу в фирме «Хант энд Сан». «Пошел туда, чтобы выучиться на слесаря. Но прошло уже два месяца, а я все ездил на велике и собирал заказы. К тому времени мне исполнилось семнадцать, и это все начинало мне надоедать, - меня не брали даже в подмастерья. Я пошел поговорить с начальством, а там сказали, что у них нет места слесаря; если хочу, могу стать монтером. Я согласился - о’кей. В конце концов это тоже работа. Все кругом твердят, что, если у тебя есть специальность, все будет о’кей».

На самом деле никто не верил, что у Риччи все будет о’кей: маленький, слабый, полуграмотный, - что могло из него получиться?

– У Риччи было трудное детство, - говорит Мэри Мэгуайер, которая учила его читать. - Разбитая семья, две тяжелые болезни. Я только позволяла себе робко надеяться, что он будет счастлив. Не надо никаких успехов, ничего такого - ох! Просто пусть он будет счастлив.

Две долгие болезни, по-видимому, очень сильно повлияли на Риччи, ему трудно было приспособиться к школе, работе, - к жизни. Сегодня он не может вспомнить ни одного из имен своих школьных учителей, но никогда не забывает, как звали двух ухаживавших за ним сестер, - сестра Кларк и сестра Эджингтон.

Однако сам Риччи никогда не считал себя несчастным. Он уверен, что у него было прекрасное детство.

Можно усмотреть некоторую долю иронии в том, что, когда Риччи пришел в школу второй ступени «Дингл Вейл» за свидетельством, его там никто не узнал. Прошло всего несколько лет, и в День открытых дверей школьное руководство демонстрировало парту, за которой якобы сидел Ринго Старр. За то, чтобы посидеть и сфотографироваться за этой партой, брали 6 пенсов.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.