Гимн халтуре
Гимн халтуре
Там, где они работают, им до смерти скучно.
Сэр Томас Бичем
И это правда. Но не вся. Я знал солиста Госоркестра, который бегал по самым дешевым халтурам только потому, что он мог там спокойно и свободно играть нормальным звуком, а не давиться под взглядом своего доктора Лектера. Не в деньгах дело.
Хотя и в них тоже.
С самого начала необходимо определиться с терминологией. Итак, халтура в нашем понимании — это творческая деятельность не по основному месту работы за отдельные деньги. Причем качественная. Поэтому там, как правило, встречаешь музыкантов, работающих во вполне респектабельных оркестрах. Хотя и необязательно: существуют своеобразные фрилансеры, которым это нравится и которые ухитряются зарабатывать на жизнь таким образом. Соответственно, когда ты приходишь на такой концерт или в студию, то встречаешь цвет оркестрового исполнительства, то есть всех знакомых, которых давно не видел. Правда, некоторые дирижеры запрещают музыкантам этот вид деятельности, но тут уж ничего не поделаешь — вы же знаете анекдот про эсэсовца, уволенного из гестапо за жестокость… Вот примерно то же самое.
Еще раз хочу обозначить: халтура не только заработок. Халтура — это праздник. Выход в мир. Это другие произведения и жанры. Это другая стилистика и другая манера звукоизвлечения. Причем каждый раз другая, и ты можешь попасть с одинаковым успехом и на «Очи черные», и на Моцарта.
Это мобильность мышления, потому что часто ноты, которые стоят на пульте, оркестр видит впервые в жизни. И студийная запись или концерт в таких случаях есть результат не долгих репетиций, а профессионализма, гибкости и мобильности дирижера и оркестра.
Это новые интересные встречи и концерты: только на халтурах можно поработать с Пласидо Доминго, Мишелем Леграном, поиграть с командой бродвейского мюзикла во время их гастролей в Москве или попасть на запись гимна Абхазии.
В беготне по халтурам есть совершенно очаровательный привкус спорта. И с адреналином там тоже нормально. Но не на сцене или в студии, а когда ты должен собрать пазл из всех своих расписаний.
«…И, в принципе, вроде как успеваешь, но на предыдущей хорошо если бы удалось удрать на десять минут раньше, тогда на следующую вроде как железно успеваешь… Если удастся недалеко припарковаться. Вопрос только в том, чтобы вбежать раньше дирижера. А еще лучше бы он сам застрял в пробке…»
А когда идешь на рекорд, появляется чувство эстетического порядка.
В моей практике самым изящным вариантом осталось соло в Новой студии «Мосфильма», записанное во время пятнадцатиминутного перерыва на репетиции в Старой студии.
С удовольствием вспоминаю изящное решение коллеги, который, проведя две ночные смены записи с одним оркестром в Большом зале Консерватории, поднялся на второй ярус балкона и, поспав там пару часов, посвежевший и отдохнувший, приступил к утренней репетиции с другим.
Самое трудное в этом жанре — это постоянная и изнурительная борьба с накладками. Потому что по месту основной работы иногда меняют расписание, не думая о том, что ты уже заполнил все клеточки в своем «морском бое», и отступать тебе некуда. На работу ты не пойти не можешь. Подвести людей, которые тебя ждут, — тоже.
Как мой брат Витя выручил меня
Предпоследние советские годы. Разрядка напряженности, Хельсинкские соглашения, культурные контакты — социализм в очередной раз пытается, как может, изобразить человеческое лицо.
В общем, в Лужниках намечается грандиозный концерт итальянской эстрады. Все, естественно, очень серьезно. Вход по спецпропускам, их проверяют люди в форме и еще более серьезные люди без формы, по лицам которых видно, что они носят ее, когда никто не видит. С каждой очередной проверкой повышается ощущение собственной культурно-политической значимости. Несколько дней репетируем, проверяем ноты, рассадку, звук.
Итальянские звезды приедут в день концерта.
День концерта
А вот в день концерта в театре им. Станиславского и Немировича-Данченко, где я тогда работал, случилась замена спектакля. В связи с чем, не знаю, да это и неважно. Проблема была в другом. На вечер поставили «Паяцев» Леонкавалло.
Партия гобоя за сценой в этой постановке — дар судьбы. Мне она досталась по наследству от гобоиста, который ушел работать в оркестр филармонии. В этом спектакле надо было исполнить небольшое соло за сценой. Мало того что я освобождался уже в 19.23, так еще и переодеваться не надо было! Я был монопольным держателем этого чуда. И вот тут чудо обернулось ко мне своей оборотной стороной.
Не играть спектакль я не могу: у меня нет замены. Послать кого-нибудь из гобоистов вместо себя в Лужники — тоже, пропуск выписан на меня, и переделать его не успеют. Да и не захотят возиться. Но шоу должно продолжаться.
И я звоню брату Вите — вы с ним уже знакомы по главе, в которой он так виртуозно откосил от музыки. Он мой последний шанс: у нас одинаковые инициалы. Не говоря уже о фамилии. Последующая часть дня посвящена оргвопросам: я даю ему пропуск, старый ученический гобой и трость без дырочки, чтобы он, не дай господь, во время концерта случайно не дунул, договариваюсь с коллегой, который будет играть концерт, чтобы тот Витю встретил, провел куда надо, посадил на нужный стул и собрал инструмент.
Мобильников тогда не было, поэтому вечер проходит в волнительной безвестности. Вечером звоню: «Ну как?»
С противоположного конца провода абсолютно безмятежно: «Мне так аплодировали! А еще ко мне подходил инспектор оркестра и попросил телефончик».
Я был безмерно благодарен и заверил, что если ему тоже когда-нибудь понадобится помощь, то я по первой же его просьбе подменю его на скорой помощи, где он тогда работал.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.