Привилегии номенклатурной жизни
Привилегии номенклатурной жизни
В этом мире выжить и продвинуться по карьерной лестнице было необыкновенно трудно. Требовались особая предрасположенность к аппаратной игре и годы тренировки.
Наиль Биккенин, который много лет проработал в ЦК партии, писал: «Я безошибочно мог определить в аппарате ЦК бывших комсомольских работников по тому, как они садились и выходили из машины. Такую непринужденность и автоматизм навыков можно было приобрести только в молодости».
Заместитель Твардовского в «Новом мире» Алексей Иванович Кондратович в своем дневнике запечатлел нравы того времени, в частности нравы комсомольских чиновников:
«Казалось бы, молодежь… Но в том-то и дело, что это никакая не молодежь, а специфическая категория — чиновничий подрост — смена аппаратного руководства. Это люди, заранее планирующие свою жизнь в руководителях. Молодые люди, еще ничего не сделавшие в жизни и не накопившие никакого опыта, кроме начально-руководящего, уже призваны руководить, учить, воспитывать. Есть в этом что-то ненормальное, противоестественное.
Не случайно именно комсомольские деятели — самые консервативные из всех возможных у нас деятелей. Они еще трусят, боятся ошибиться, но усвоив самую главную заповедь: держи и не пущай! — не пущают. Их легко натравить, напустить на кого угодно. Они по-молодому энергичны и услужливы.
Они — в начале карьеры, и это определяет всю их психологию. Но они и легко поддаются растлению, ибо, в сущности, уже растлены».
По словам Карена Брутенца, который полжизни провел в ЦК, сталинский период породил почти безусловный рефлекс подчинения, полного согласия с очередной директивой, подобострастие в отношении начальства и комформизм. Недаром бытовала шутка о работниках, которые на прием к начальству приходили с двумя вариантами решения — противоположного содержания и, уловив настроение хозяина кабинета, вытаскивали нужную бумагу.
Вершиной аппаратной карьеры была работа в центральном аппарате партии. В комплексе зданий на Старой площади царила особая атмосфера.
Отделы ЦК делились на общепартийные и отраслевые. Первые обеспечивали работу Центрального комитета — общий отдел, отдел организационно-партийной работы, отдел пропаганды… Вторые курировали соответствующие отрасли.
В отделах первой группы трудились чистые аппаратчики, прошедшие большую школу профессиональной партийной работы. В отраслевые отделы попадали и люди с практическим опытом, специалисты в области сельского хозяйства, промышленности.
Отделы оргпартработы и пропаганды формировались главным образом из провинциалов.
Международные отделы недолюбливали в аппарате: международники, во-первых, имели возможность часто ездить за границу; во-вторых, работа у них была более чистенькая, приятная; в-третьих, они были образованнее, не из партийного аппарата, а из науки, журналистики («не свои»!). Им инстинктивно не доверяли, подозревали в ревизионизме, хотя и не всякий работник аппарата мог объяснить, что это такое.
Карьерная лестница в отделах ЦК была простой — инструктор (в международных отделах — референт) — зарплата триста рублей, заведующий сектором — четыреста рублей, заместитель заведующего — пятьсот рублей, заведующий, который иногда был одновременно и секретарем ЦК… В некоторых отделах создавались группы консультантов. Консультант приравнивался к заведующему сектором, руководитель группы — к заместителю заведующего.
Заместитель заведующего отделом имел право подписывать бумаги от имени отдела.
Начиная с должности заведующего сектором, сотрудникам разрешалось пользоваться «столовой лечебного питания» и услугами Четвертого главного управления при Министерстве здравоохранения. Инструкторы получали в столовой ЦК продуктовые заказы, лечились в ведомственной поликлинике и отдыхали в санаториях управления делами ЦК.
Начиная с должности заместителя заведующего отделом, сотрудникам давали полдачи на круглый год в цековском поселке и право вызова машины, но только по делу. На службу надо было добираться самому.
Работникам ЦК запрещалось строить собственные дачи. Если кто-то вступал в дачно-строительный кооператив, делом занимался Комитет партийного контроля. Обычно предлагали сделать выбор: или работа в ЦК, или дачи. Но высшее руководство преспокойно обходило этот запрет и строило дачи на имя своих близких.
Основная номенклатура в Москве начиналась с первого секретаря райкома партии, члена коллегии министерства, заместителя главного редактора крупной газеты. Право пользования системой Четвертого управления и столовой лечебного питания определялось решением секретариата ЦК.
В протокол заседания секретариата ЦК КПСС о назначении такого-то на такую-то должность вписывалась ключевая фраза — «и распространить на него права пользования столовой лечебного питания и Первой поликлиникой Четвертого главного управления при Минздраве СССР».
При повышении работника в должности постановление секретариата предусматривало «сохранение права пользоваться столовой лечебного питания и распространение на него права пользования Объединенной спецбольницей и поликлиникой Четвертого главного управления при Минздраве СССР» (это более привилегированное медучреждение на Мичуринском проспекте).
Столовая лечебного питания на протяжении многих десятилетий снабжала советскую номенклатуру продуктами хорошего качества.
А высшему партийному руководству достаточно было продиктовать обслуживающему персоналу, что именно нужно, и всё доставляли на дом. Этим ведало Девятое управление КГБ…
Такова кремлевская традиция. Это на Западе охрана только бережет жизни. У нас всё по-другому. Одежда и еда, мебель и выбор дачи, здоровье и досуг, щекотливые поручения и тайные встречи — всем занимается личная охрана.
За исключением Сталина, близость и откровенность с которым исключались, все остальные хозяева Кремля превращали главного охранника в доверенное лицо всей семьи.
Основа влияния начальника охраны — близость к первому человеку в стране. Начальник охраны проводит со своим подопечным больше времени, чем его жена. Начальнику охраны рассказывают то, чем не делятся и с женой. Его посвящают во все семейные секреты. Он заботится о детях и внуках хозяина, спасает их от всех неприятностей и выручает из беды.
Без охранника кремлевские небожители не могли ступить и шага. В своих мемуарах Сергей Никитич Хрущев описал, как растерянность охватила семейство Хрущевых после того, как Никиту Сергеевича отправили на пенсию. Когда исчез привычный начальник охраны, Хрущевы просто не знали, как им жить.
Охранник был обязан позаботиться о том, чтобы дом и дача подопечного были не хуже, чем у других высших руководителей. Подобрать горничных и поваров. И создать такую обстановку, чтобы молодые и красивые охранники не смущали скучающую хозяйку, а молоденькие горничные не отвлекали еще не старого хозяина от государственных мыслей.
Вот парадокс: Брежнев заставлял своих охранников быть няньками и медсестрами, но личная охрана его любила. Горбачев не требовал от охраны ничего, что бы выходило за пределы их прямых служебных обязанностей, а охранники его возненавидели. И начальник охраны президента СССР генерал Медведев бросил Михаила Сергеевича одного в Форосе.
Наверное, все дело в том, что Брежнев сажал охранников за свой стол, разговаривал с ними на равных и вообще относился к ним по-отечески. А Горбачев держал их на расстоянии.
Леонид Ильич был очень внимателен к окружающим, рядовым работникам, которых другие номенклатурные начальники не замечали. Весь персонал знал по имени — охранников, поваров, официанток. Когда на Черном море катался со своей свитой на катере, секретарш сам угощал пивом. Гримеру Вале, которая приезжала со съемочной группой Центрального телевидения записывать выступления генерального секретаря, дарил духи. И как-то раз, по словам одного из руководителей программы «Время» Дмитрия Дмитриевича Бирюкова, спросил сопровождавшего его председателя Гостелерадио Лапина:
— Сергей, а ты уже посылал Валю в Америку?
Гримеров никогда не включали в состав съемочных групп, отправляемых в загранкомандировки. Лапин замялся. И его первый заместитель Энвер Мамедов, обладавший завидной реакцией, ответил первым:
— Сергей Георгиевич, мы просто не успели вам доложить, что Валюше предстоит сопровождать нашу съемочную группу в Соединенные Штаты…
Впрочем, у сменяющих друг друга хозяев Кремля есть нечто общее: нелюбовь к воронам. Первым возненавидел ворон Сталин. «Считал их слишком умными птицами и не мог понять секрета их долгожительства. Он сравнивал их с людьми, одетыми в черное. Их истошные крики, как правило, выводили его из нормального состояния», — вспоминал заместитель начальника Девятого управления КГБ генерал Михаил Докучаев.
С тех пор начальник охраны и комендант Кремля ведут войну против пернатого племени. Ворон стреляли снайперы, орнитологи давали советы, кремлевский полк организовал соколиную охоту на ворон. Но всё было бесполезно. Война с воронами в Кремле продолжается и по сей день…
Включенные в номенклатуру пользовались поликлиниками, больницами и санаториями Четвертого главного управления. Первая поликлиника, которая и по сей день находится на Сивцевом Вражке и принадлежит теперь управлению делами президента России, и Центральная клиническая больница считались лучшими медицинскими учреждениями в Союзе.
Корней Чуковский, который лечился в ЦКБ весной 1965 года, записал в дневнике:
«Больница позорная: работники ЦК и другие вельможи построили для самих себя рай, на народ — наплевать. Народ на больничных койках, на голодном пайке, в грязи, без нужных лекарств, во власти грубых нянь, затурканных сестер, а для чинуш и их жен сверх-питание, сверх-лечение, сверх-учтивость, величайший комфорт.
Рядом с моей палатой — палата жены министра строительства, — законченно пошлая женщина, — посвятившая все свои душевные силы борьбе со своим пятидесятилетием, совершенно здоровая».
При Брежневе построили еще и спецбольницу с поликлиникой на Мичуринском проспекте — для высшей номенклатуры.
Санаторий в подмосковной Барвихе был самым комфортабельным и престижным в системе Четвертого управления при Министерстве здравоохранения СССР. Хотя санаториев и домов отдыха для начальства было много — от Рижского взморья до Сочи, от Курской области до Валдая, в советские времена все предпочитали Барвиху.
Мягкий климат средней полосы, показанный практически при любом заболевании, близость Москвы, хорошее диетическое питание и прекрасное медицинское обслуживание — это привлекало отдыхающих даже не в сезон. Получить путевку в Барвиху было особой честью. Здесь отдыхали только самые высокопоставленные чиновники.
Во время войны на территории санатория был госпиталь. С тех трагических лет сохранилось военное кладбище.
В санатории мало отдыхающих, которые друг друга почти не видят, зато множество вежливых людей в белых халатах. Здесь ни в чем не отказывают отдыхающим. Каждого называют по имени-отчеству. Имена помнит не только лечащий врач, но и сестры, и подавальщицы в столовой, и нянечки, и те, кто разносит неходячим больным еду в номера.
Впечатления от отдыха в Барвихе изложил в дневнике Александр Твардовский:
«Живу среди читающих газеты и даже редактирующих их, среди членов коллегий министерств, и повыше — маршалов, министров, крупных пенсионеров, коим по самой их сути полагается быть „политиками“, и никаких „дикуссий“, мнений, рассуждений о проживаемом времени, — как будто ничего не произошло и не происходит: уженье рыбы, домино, кино — и все. Разговоры на редкость однообразные, плоскошуточные, пустоутробные.
Время точно онемело, — в нем умолк нескончаемый затейник-оратор, а на место его словно бы никто не пришел, — как бы все в ожидании отсутствующего „старшего“.
Газеты вяло, по инерции взывают к кому-то о необходимости „убрать вовремя и без потерь“, регистрируют фестивали, матчи, встречи, обеды, но все без чего-то, — трудно сказать, без чего именно…»
Впрочем, власть заботилась и о духовной пище для аппарата.
Существовали театральная касса, снабжавшая высших чиновников и их семьи билетами на любые спектакли, специальная книжная экспедиция, которая обеспечивала начальство книгами (а в ЦК была еще своя отдельная экспедиция) и даже специальная книжка с отрывными талонами, которая позволяла ее обладателю раз в пять дней приобрести два билета в любом кинотеатре, но не позднее чем за полчаса до начала сеанса…
Система номенклатурных благ распространялась вплоть до райкома партии (в меньших, разумеется, масштабах). В областных центрах существовали спецполиклиники с больницами, продовольственные базы и спецстоловые, куда пускали по пропускам с фотографией. Причем обком партии и облисполком располагались в одном здании, но в столовой работники двух учреждений часто расходились по разным залам — партийцы, как высшая власть, обедали отдельно даже от советской власти… И еще был зал для самого высокого начальства. Отобедав и загрузив сверток с продуктами для семьи в багажник черной «Волги», областные и районные начальники рассказывали согражданам, какое им выпало счастье — жить при развитом социализме.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.