Начало работ над системами дальней и стратегической авиации и ее вооружением — стратегическими крылатыми ракетами

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Начало работ над системами дальней и стратегической авиации и ее вооружением — стратегическими крылатыми ракетами

Опираясь на такую философию, мы начали работать над совершенно новой для себя темой «Эхо», заданной ВВС, — крылатыми ракетами стратегического назначения для дальней авиации. До этого мы все больше занимались машинами фронтовой и истребительной авиации, но настал черед и дальней…

Как я уже писал, по стратегической авиации первенство в мире держали США, начиная со Второй мировой войны. К этому их подталкивали боевые операции в Тихоокеанском регионе, в борьбе с Японией, где авиация должна была уметь летать на большие расстояния с солидной боевой нагрузкой. Поэтому знаменитые их бомбардировщики В-17, В-29, которые во многом предопределяли успешные действия США в этой войне, и стали позже прообразами тяжелых бомбардировщиков стратегической авиации, а также подтолкнули Советский Союз к созданию такого рода самолетов.

Надо сказать, что у немцев не было стратегической авиации. И вообще европейские страны ее не строили, потому что в 30-40-е годы для расстояний на театрах боевых действий в войнах той поры вполне было достаточно тактической авиации. В СССР был тяжелый самолет ТБ-3, но он не сыграл заметной роли, поскольку уже устарел, хотя А. Н. Туполев явился одним из пионеров в строительстве тяжелых дальних самолетов. Поэтому в войну мы вступили практически без дальней авиации.

После войны Сталин поставил задачу скопировать один к одному самолет В-29, который случайно из-за аварийной ситуации попал на Дальний Восток и был доставлен в Москву. И его скопировали вплоть до гайки и болта… Только пушки, по-моему, поставили советские, поскольку нужны были наши калибры из-за боеприпасов. Конечно, Ту-4 — это была целая школа, пройдя которую, удалось существенно сократить временной разрыв, который образовался между СССР и США в этой области. Затем мы создали первый реактивный дальний бомбардировщик Ту-16, и вслед за ним — Ту-22, но это были машины, которые могли достичь лишь близлежащих стран в Европе или в Азии. В общем, радиус их действия не превышал трех- пяти тысяч километров, поэтому перед нашими конструкторами была поставлена задача создать межконтинентальный бомбардировщик. Американцы уже имели В-52, ставший основой стратегической авиации США и выполнявший миссию доставки ядерного оружия до появления баллистических ракет. Вначале они освоили наземное базирование этих ракет, позже — и на подводных лодках. Так возникла знаменитая стратегическая триада: межконтинентальные баллистические ракеты наземного базирования, подводные лодки с баллистическими ракетами и стратегическая авиация. Именно такую структуру американцы всегда рассматривали как сбалансированные стратегические силы. Отказ от любой из составляющих этой триады ведет к определенному дисбалансу этих сил, а значит, угрожает безопасности страны.

У нас это не все и не всегда понимали. Часто можно слышать, особенно со стороны разработчиков МБР, что для обеспечения безопасности России, которая, мол, является континентальной державой, вполне хватит ракет шахтного базирования, и нет смысла строить атомные подводные лодки и тем более самолеты. Это очень примитивный подход. Америка ведь тоже большая континентальная держава, но однако строит всю триаду…

Когда рассматриваешь вопросы стратегических балансов сил в ядерном конфликте, выживаемости нации при нанесении превентивных ударов, то ясно видишь — государство способно себя защитить, только сохраняя эту триаду.

В начале 70-х годов СССР как раз не имел у себя одной из составляющих триады — авиационной, и заданная нам научно-исследовательская работа должна была ответить на вопрос: можем ли мы построить стратегический бомбардировщик с крылатыми ракетами, способными достичь территории США и нанести им непоправимый ущерб.

Мы понимали, что такой самолет будет сложным, дорогим, а значит, построить его мы сможем в серии всего из нескольких десятков машин. Поэтому их придется беречь, так что мы, в отличие от американцев, заложили совершенно другую концепцию прорыва системы ПВО противника — с помощью крылатых ракет, а не самолетов. То есть наши машины не должны входить в зону континентальной ПВО США, а удар наносится крылатыми ракетами издалека, вне зоны действия противовоздушной обороны.

Нам говорили, что у американцев ее практически нет, и тогда это соответствовало истине, но мы понимали и то, что, как только СССР создаст стратегический бомбардировщик, США построят ПВО не хуже нашей. Вот почему институт и занялся крылатыми ракетами, которые эти самолеты смогут нести в большом количестве и, нанося ими «москитный удар», пробивать любую систему ПВО. Таким образом, имея небольшую группировку самолетов, но много крылатых ракет, можно было решать те же задачи, что и США, у которых число стратегических бомбардировщиков было весьма значительным.

Вот тут я и вспомнил знаменитый спор С.П. Королева и В. Н. Челомея на тему, что важнее для обороны страны — баллистическая ракета или крылатая, и то, как Владимир Николаевич предвосхитил ситуацию, с которой нашему НИИ и пришлось теперь столкнуться. Мы рассмотрели три типа ракет, которые можно было бы разместить на самолете: крылатые — дозвуковую и сверхзвуковую, и баллистическую, способную стартовать в процессе полета бомбардировщика. Проанализировав их, мы пришли к выводу, что по критерию «стоимость — эффективность» и с точки зрения системного подхода лучше всего сможет решить целевую задачу дозвуковая крылатая ракета. На первый взгляд кажется, что она легко сбивается, и ПВО ее всегда сможет остановить.

Но если внимательно учесть фактор насыщения зон обороны средствами борьбы с воздушными целями, оценить пропускную способность этих «заборов», то приходишь к неожиданному выводу: их можно прошибить количеством, а не за счет скорости ракеты, с которой ПВО все равно умеет бороться. К тому же сверхзвуковая ракета дороже, тяжелее, чем дозвуковая, и в результате самолет имеет меньший боекомплект. С тихоходной, дозвуковой он больше, и создав достаточно высокую плотность налета, ими можно пробивать любую защиту. Вот такой, парадоксальный на первый взгляд, результат дала нам НИР «Эхо», в которой мы широко использовали поисковые исследования. Кстати, я сам лично, вспоминая спор Королева и Челомея, был настроен весьма критически в отношении дозвуковой крылатой ракеты. Мне казалось, что ее использование — это шаг назад. Пока меня не убедили в обратном, сославшись на так называемый фактор «встречного подрыва».

Конечно, эта ракета рассматривалась, как ядерная. Возник вопрос: как она поведет себя при атаке средствами ПВО, сможет ли взорваться до того, как ее собьют? Я специально съездил к академику Ю. Б. Харитону, одному из наших самых больших авторитетов в области применения ядерного оружия, чтобы получить полную ясность в данном вопросе. Он объяснил, что да, действительно, можно сделать опережающий подрыв боевой части ракеты, прежде, чем она будет поражена осколками ракеты-перехватчика. Оказывается, уже есть технические решения, как заставить сработать боевую часть нашей ракеты раньше, чем противник успеет разрушить цепи управления ее ядерным зарядом.

Так появился еще один сдерживающий фактор — «недотроги». Дело в том, что если противник даже собьет такую дозвуковую крылатую ракету на пути к цели, она все равно взорвется на его территории и создаст тем самым какой-то коридор для тех, что идут следом. Естественно, все эти расчеты были чисто гипотетическими, потому что никто не хотел крупномасштабной атомной войны, и описанная выше ситуация рассматривалась только с точки зрения ядерного сдерживания и баланса стратегических сил. Итак, фактор «недотроги» становится решающим в этом процессе, а сама НИР «Эхо» позволила сделать оптимальный выбор для стратегической авиации СССР — дозвуковая крылатая ракета.

Но тут же возникла проблема: как такой ракетой управлять? Если самолет не должен входить в зону ПВО, то уже где-то над Северным полюсом или невдалеке за ним он должен будет начать «размножать строй». Ракетам придется идти над безориентирной местностью несколько тысяч километров и попадать в цель с точностью не более сотни метров, если хотим получить приемлемый результат действия ее ядерного заряда.

И здесь нам очень помогли работы по экстремальной навигации Александра Аркадьевича Красовского из Военно-воздушной академии им. Н. Е. Жуковского. В них он предложил использовать физические поля Земли, в частности рельеф поверхности, так как оказалось, что характеристики рельефа любого участка местности имеют свои, уникальные особенности, подобно тому, как папиллярные линии пальцев или радужная оболочка глаза принадлежат только одному человеку на планете. Такими же особенностями обладают магнитные, гравитационные поля, но удобнее всего использовать рельеф, потому что его проще всего измерять — обыкновенным высотомером.

Мы так и поступили. Заложив в память машины «картинку» рельефа, над которым ракета должна будет пройти, мы измеряли в процессе полета с помощью радиовысотомера высоту реального рельефа и сравнивали с заложенной в памяти картой местности, то есть вели их корреляционную обработку. Получался функциональный экстремал, по нему велась оптимизация процесса поиска и определения координат — это и была экстремальная навигационная коррекция, с помощью которой можно было привести ракету к цели с погрешностью в 200–300 м независимо от дальности полета.

Вся эта наша научно-исследовательская работа шла в течение двух лет, но заказов на практическое использование ее результатов со стороны ВВС не поступило, и закончилась она тем, что легла на полку в виде отчетов. Там они и пролежали, пока умные люди в США не пришли к той же идее — оснастить стратегические бомбардировщики крылатыми ракетами. Произошло это, по-моему, в какой-то мере случайно, в процессе их работы над ракетами-«ловушками».

Американцы тоже имели концепцию прорыва системы ПВО противника, но несколько отличную от нашей. Она строилась на том, что их самолеты приходят непосредственно в зону боевого применения, сами производят доразведку цели и наносят по ней удар. Может, это было и оправдано, потому что в СССР строились мобильные стратегические комплексы с использованием автодорог, железнодорожного транспорта, и заранее определить, где находится баллистическая ракета, путешествующая на пусковой установке, невозможно. Поэтому американцы должны были вначале прорываться к ней, а потом определить ее координаты и нанести поражающий удар.

При этом вопрос дальности полетов был снят, поскольку они окружили СССР военными базами, с которых их бомбардировщики могли пересекать небо нашей страны в любом направлении. Но для этого еще нужно было прорваться сквозь систему ПВО. Решая эту проблему, они очень быстро пришли к идее размножения строя и «обмана» противовоздушной обороны. Для этого они создали «ловушку» SCAD — крылатую ракету, которая имитировала отражающие свойства самолета и даже несла в себе аппаратуру радиопомех бомбардировщика В-52. Предполагалось, что в случае боевого налета средства ПВО будут заняты борьбой с этой «ловушкой», а за ее «спиной» В-52 сможет выйти к цели.

В это же время они стали работать над стратегическим бомбардировщиком В-1 — чистым самолетом прорыва, который должен был летать на сверхзвуковой скорости и предельно малых высотах. При этом они учли уроки, полученные во Вьетнаме, где был сбит FB-111, потому что, работая очень низко, он как бы «накапливал» противодействие всех средств системы ПВО. В-1 же должен был вначале «прорубить» себе в ней коридор с помощью аэробаллистических ракет малой дальности (до 300 км) с ядерными боевыми зарядами. Такой ракетой стала SRAM — с ее помощью В-1 мог «выгрызать» себе брешь в обороне противника, подавляя средства ПВО. А дальше — пролезай через эту брешь на предельно малой высоте к жизненно важным центрам или к нужным целям… Такой, вкратце, была американская концепция прорыва.

Работая над этими двумя программами — SCAD и SRAM, их разработчики быстро сообразили: а почему бы «ловушку» SCAD не сделать полноценной крылатой ракетой, ведь для этого надо всего лишь оснастить ее более мощной боевой частью и системой навигации.

Идеи экстремальной навигации по рельефу местности им были тоже хорошо известны, поскольку широко обсуждались в открытой печати и описывались в теоретических работах. Так у них появилась ракета ALCM-B. Вначале она носила индекс ALCM, а потом, поскольку ее удлинили, модернизировали — ALCM-B, с дальностью полета не меньше трех тысяч километров.

Одновременно американцы работали над крылатой ракетой для оснащения ею подводных лодок. Нам она знакома как «Томагавк». Ее создавала фирма «Дженерал дайнэмикс», a ALCM-B — «Боинг». Свои достижения, в отличие от нас, они широко рекламировали, всячески убеждая налогоплательщиков США, что используют их деньги для укрепления стратегической системы обороны страны.

Все это заставило наше руководство пересмотреть свои подходы к обороне СССР и выяснить, нет ли и у нас чего-нибудь похожего на те изделия, которыми так серьезно занимаются американцы. Родилась идея вооружить крылатыми ракетами самолет Ту-95, который создавался в те же годы, что и В-52… На дворе уже стоял конец 70-х годов, когда вспомнили о нашей НИР «Эхо» и попросили достать отчеты о ней.

Началась большая дискуссия по теме, отработанной нами несколько лет назад. В это время В. Н. Челомей, как один из наиболее известных разработчиков крылатых ракет для Военно-Морского Флота, стал предлагать их и авиаторам. При этом он начал убеждать всех, что дозвуковой режим для крылатой ракеты — вчерашний день, он неэффективен, а поскольку Советский Союз имеет явный приоритет в области технологий создания сверхзвуковых ракет, то ими и надо оснащать Ту-95.

Базовой он предложил сделать ракету, которую его КБ разрабатывало для подводных лодок — весом чуть ли не шесть тонн. Ту-95 мог взять максимум три таких изделия — под крылья и под фюзеляж, поскольку в бомбоотсек они не входили. Мы в институте прорабатывали ракету, которая размещалась на своеобразном барабане в отсеке вооружений, куда можно было заложить их от 6 до 8 штук — в зависимости от компоновки Ту-95. Разработчиком этой ракеты выступило КБ Березняка. К этому времени Березняк умер, и главным, а чуть позже и генеральным конструктором этого КБ был назначен Игорь Сергеевич Селезнев, который и возглавлял создание первой стратегической авиационной крылатой ракеты. По назначению она аналогична американской ALCM-B, но имела принципиально отличную конструкцию. Когда она выбрасывалась из отсека Ту-95, у нее раскидывались крылья, как лезвия перочинного ножа, двигатель опускался из корпуса в воздушный поток и она уходила к цели.

И. С. Селезнев доказал свое звание генерального конструктора. Против его назначения резко возражал заместитель министра М. Ильин. Мне пришлось в свое время очень долго доказывать в оборонном отделе ЦК, у Н. С. Строева необходимость назначения Селезнева главным конструктором.

Вот с этого в СССР началось строительство третьего компонента стратегической триады. Институт очень активно включился в этот процесс, поскольку сама ее идеология была заложена нами. Шло это строительство непросто, мне пришлось защищать нашу концепцию в разных инстанциях, в том числе на заседании Военного совета, которым руководил Д. Ф. Устинов. Там мне пришлось «схлестнуться» с В. Н. Челомеем. Я отстаивал идею дозвуковых авиационных крылатых ракет, он — своих сверхзвуковых. По этому поводу развернулась жаркая дискуссия, но в конце концов Военный совет отдал предпочтение нашей концепции. Может быть, в этом решении свою роль сыграл американский пример — они тоже строили дозвуковые ракеты. Не могу утверждать, что все присутствующие на этом заседании были на нашей стороне — ведь сверхзвуковые скорости ассоциировались с развитием, прогрессом авиатехники, а тут вдруг предлагается дозвуковая ракета…

Видимо, эти сомнения закрались в душу и министра среднего машиностроения Ефима Павловича Славского, одного из корифеев нашей ядерной промышленности, потому что после заседания он попросил меня заехать к нему и более подробно рассказать об этой ракете. Славский собрал Научно-технический совет (НТС), которым руководил Харитон, и я доложил своим слушателям практически то же, что и на Военном совете. Потом посыпались вопросы, в основном, по проблеме «встречного подрыва», о чем я уже консультировался раньше с Харитоном. Из них я понял, что «встречный подрыв» находится только в стадии разработки…

Когда закончилось и это заседание, Ефим Павлович пригласил меня к себе в кабинет и говорит:

— Слушай, я все-таки до конца не пониманию, зачем нам еще и твоя ракета? Ты знаешь, сколько мы их уже наделали — всех типов и видов?! Да этими ракетами можно трижды, если не больше, весь земной шар взорвать и ничего от него не останется. На кой черт нужна еще и эта, зачем? Ее же надо строить, испытывать, деньги тратить…

— Ефим Павлович, понимаете, мы находимся в разных положениях с американцами, — сказал я. — Вот сейчас обсуждаются условия сокращения стратегических вооружений. Они нам предлагают в первую очередь заняться сокращением ракет наземного базирования и не трогать в стратегической триаде авиационную составляющую. Но у них она есть, а у нас — нет. В переговорах создается неравнопрочность. Американцы по существу хотят вынести ядерные заряды вообще со своей территории…

— Почему?

— Потому что шахты у них в основном сконцентрированы в штате Невада и в случае превентивного удара их можно легко накрыть. А если их уничтожат по договору даже «до нуля», то этот удар наносить не понадобится. Подводные лодки уйдут в океан, самолеты — в небо… К тому же, если мы уничтожим столько же шахт, сколько и американцы, то останемся безоружными. Подводные лодки мы только начинаем строить, самолетов вообще пока нет, тогда как и тех и других у США в избытке… Поэтому создание стратегической триады — стратегические подлодки, стратегическая авиация, в дополнение к МБР шахтного базирования — для нас вопрос обеспечения стратегического паритета.

Ефим Павлович задумался, а потом говорит:

— Знаешь, как было здорово раньше, когда я служил в Первой Конной армии Буденного? Разведка доложит, сколько у белых шашек, пушек, пулеметов, и сразу ясно, что необходимо делать, атакуя противника. А ты мне тут развел какую-то мутную философию эффективности стратегического паритета.

Меня это очень развеселило. Вообще Славский был своеобразным, самобытным, хорошо мыслящим человеком и ярко выраженным лидером ядерной промышленности. Конечно, у всех на слуху знаменитые фамилии — Курчатова, Сахарова, Харитона, других крупных ученых, но я думаю, что вклад в строительство ядерной отрасли таких людей, как Славский, значительно больше, чем это отражено в нашей литературе. Нам повезло, что как у американцев в их «Манхеттенском проекте» атомной бомбы был во главе генерал Грэвс, так у нас в историю страны вписан Славский: каждый сыграл свою значительную роль, отразившуюся в жизни человечества.

Вот таким образом и была заложена в СССР авиационная составляющая знаменитой стратегической триады, которую мы очень оперативно отработали. Это стало возможным лишь потому, что вложили в ее создание все наши знания и системные подходы, создали прекрасные моделирующие комплексы и дали вторую жизнь отличному самолету Ту-95, который шагнул, вместе с новейшими комплексами ВВС, в XXI век и по-прежнему составляет основу теперь уже российской стратегической авиации.

Я много думал: стоило ли прилагать столько сил, знаний, умения, вкладывать большие средства для того, чтобы мы получили в России эту составляющую? И пришел к выводу: стоило.

Перед ядерными державами всегда стояла проблема, как, в случае начала ядерной войны, успеть выстрелить баллистической ракетой — с шахты или с подлодки — в тот момент, когда произвел свой залп противник. То есть если по нам наносится удар, который зафиксировала система предупреждения о ракетно-ядерном нападении, то политическому руководству России нужно принять судьбоносное решение об ответном ударе в течение максимум 12–15 минут — времени подлета вражеских ракет в зависимости от их типа и траектории полета. А решение это — тяжелейшее. Если допустим, в прошлом Россия проигрывала войны, и не раз, то все же сохранялась как страна, как нация. А здесь, при вступлении в крупномасштабный ядерный конфликт, нации грозит исчезновение, поскольку нет гарантии, что налет будет остановлен. И тот факт, что мы накажем противника одновременно с собственной гибелью — слабое утешение.

В то же время у любого политического руководителя, получившего известие о ракетно-ядерном ударе противника, неизбежно возникнет сомнение: а не ложный ли это сигнал, не вызван ли он сбоем в каких-то системах и т. д.?

Так вот, авиационная стратегическая составляющая дает ему в этом случае хороший шанс избежать ошибки. Как я всегда говорю, по команде любого лейтенанта авиация может уйти в воздух, в зону, и там барражировать, пока не выяснится, — ложной была тревога или боевой. Если боевой — она сможет нанести ответный удар по противнику. Вот эта неотвратимость возмездия, которой авиационная составляющая обладает в значительно большей степени, чем подводные лодки, а тем более шахтные установки МБР, служит очень мощным сдерживающим фактором для многих горячих голов в мире.

Все это еще раз утвердило меня во мнении, что только триада стратегических сил обеспечивает устойчивость международных отношений, помогает успешно идти переговорным процессам. Поэтому мы очень быстро отработали ракету методами моделирования, сделали всего 12 пусков и ракету приняли на вооружение. При этих пусках мы потеряли всего одну ракету — рассыпался подшипник в генераторе питания, что привело к его разрушению.

Статистика же американцев была такова: 50 процентов удачных на 50 процентов неудачных пусков, а сделали они их более сотни. Это говорит о том, что методы наземной отработки ракеты в США были менее совершенны, чем у нас. Кстати, в начале 90-х годов, когда между США и Россией прошла первая «волна» любви и сотрудничества, мы получили реальные подтверждения тому, что у нас полунатурное моделирование развито лучше, чем у американцев. Тогда к нам в институт приехала группа руководителей известных фирм: «Боинг», «Локхид», «Рокуэлл» и других, тех кто строил В-52, В-1, В-2, крылатые ракеты. И когда мы показали им наши моделирующие залы, то они признались, что ничего подобного увидеть не ожидали. И это при том, что моделирующий комплекс самолета Ту-160 уже был демонтирован — но масштабность процессов, которые здесь шли, угадывалась. Это их поразило, потому что они никогда не предполагали, что Россия имеет столь высокий уровень отработки, моделирования таких сложных систем, как Ту-160. В США больше опираются на летный эксперимент…

В общем, с самолетом Ту-95 мы практически не отстали от американцев по срокам создания стратегической авиации. Они нас обошли по развертыванию группировки В-52, поскольку этот самолет существовал в их ВВС давно. Та же история произошла и с Ту-160, аналогом американского В-1, только наша машина имела большие размеры и могла летать дальше.

Что же касается опытной отработки и принятия на вооружение крылатой ракеты для стратегической авиации, то мы опоздали по сравнению с США всего на год, но разработка началась значительно позже, то есть мы затратили меньше времени, чем затратил на такую же программу потенциальный противник.

За эту работу мне и Игорю Сергеевичу Селезневу было присвоено звание Героя Социалистического Труда.