VII

VII

Несмотря на то что этот тип был скорее типом единичным, чем собирательным, он пришелся по вкусу тогдашнему обществу и очень ему понравился. Печорин не стал «героем» своего времени в тесном смысле этого слова; но люди того времени могли иногда принимать его за своего героя, и по весьма понятным причинам. Тип был обрисован очень заманчиво; ум и благородство Печорина производили впечатление; его печаль и раздумье трогали читателей, а внутренняя пустота и растерянность героя перед трудными вопросами жизни были искусно прикрыты эффектной внешностью. Те из читателей, которые были неравнодушны к одной лишь красивой позе, легко могли перенести свои симпатии с туманных героев Байрона на Печорина, заменив истрепанный и обветшавший костюм новым.

Люди более серьезные, со своей стороны, также нашли в Печорине нечто родственное их сердцу.

Русская жизнь 30-х годов XIX века поставила многих умных людей в одинаковое с Лермонтовым положение. Для них была одинаково трудна задача примирения идеалов с жизнью, при все возраставшем общественном сознании. Многие, как Лермонтов, могли утомиться в этой трудной погоне за идеалами, к достижению которых путь был совершенно не расчищен. Отчего не предположить, что им могла, хотя на короткий срок, быть по сердцу пассивная и безотрадная житейская философия Печорина? Чем богаче запас духовных сил умного человека, тем безотраднее момент его душевной усталости, когда он в этих силах начинает сомневаться. В 30-х годах такие моменты усталости у людей умных и даже более развитых, чем Лермонтов, были не редкостью. Жизнь стала требовать сознательного и строгого к себе отношения; ее разрозненные явления нуждались в обобщении; она налагала на умного человека нравственные обязательства, понять которые и точно разграничить было делом очень трудным. Эпоха была в полном смысле слова переходная: мысли и деяния враждовали друг с другом. Человек либо начинал действовать, не оправдав раньше разумом своих поступков, либо с готовым и цельным миросозерцанием сидел без дела, по причинам, от него не зависящим. Такое несогласие между умом, сердцем и жизнью могло временами приводить людей к апатии, и человек, сохраняя свою гордую и умную внешность, переставал на время принимать живое участие в жизни, предоставляя себя в полное распоряжение ее случайностей.

Печорин мог быть и понятен, и симпатичен многим современникам; но он все-таки «героем» своего времени назваться не может. Он не был настоящим цельным и живым типом: он отражал лишь один момент в истории одного живого развивающегося характера – момент знаменательный, но недолго длящийся; он не был Онегиным своего времени.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.