Каменка[49] . О чем рассказал внук декабриста
Каменка[49]. О чем рассказал внук декабриста
Передо мною маленькая пожилая женщина в скромном черном платье. На груди небольшая старинная брошь. Голову ее украшают белые, как серебро, волосы.
От всего ее облика веет благородной простотой. Она вынимает из ридикюля пачку пожелтевших листов, исписанных крупным почерком, уже выцветшими чернилами.
Она волнуется. Чувствуется, что это история чьей-то давно ушедшей жизни. А может быть, и жизни целого поколения. И написана любимою рукою…
Она назвала имя: Переслени. Знакомое имя… В течение нескольких лет я работал, над книгой «Во глубине сибирских руд…» – о тернистом пути декабристов и их жен на каторге и в ссылке – и помню, что имя Переслени связано с именем одного из виднейших членов Южного тайного общества.
Давыдов… Отставной полковник Василий Львович Давыдов, сражавшийся под Кульмом и Лейпцигом, адъютант Багратиона, декабрист, отбывший тринадцать лет каторги и затем направленный на поселение в Красноярск. Он сводный брат блистательного героя 1812 года, Николая Николаевича Раевского, отца Марии Николаевны Волконской, в семье которых Пушкин провел «счастливейшие минуты жизни» во время своей незабываемой поездки по полуденному берегу Крыма.
А Давыдов – это Каменка, «столица» южных декабристов. Здесь с ноября 1820 года по март 1821 года жил Пушкин и однажды оказался среди съехавшихся в Каменке членов тайного общества. Когда зашла речь о том, что такое общество было бы полезно для России, Пушкин принял участие в беседе и «уверился, что такое общество существует или тут же получит свое начало, и он будет его членом».
Но друзья скрывали от Пушкина существование общества: они хотели на случай неудачи восстания спасти для России ее поэта. И Пушкин очень огорчился, когда после оживленной беседы декабрист И. Д. Якушкин расхохотался и сказал, что все это была только шутка. Раскрасневшись, Пушкин ответил со слезами на глазах: «Я никогда не был так несчастлив, как теперь; я уже видел жизнь мою облагороженною и высокую цель перед собой, и все это была только злая шутка»…
В эту минуту он был точно прекрасен, вспоминал Якушкин.
Все это пронеслось в памяти, когда я услышал имя Переслени… Предо мною была гостья из Каменки. На столе лежали пожелтевшие листы большого письма ее покойного мужа, Евгения Владимировича Переслени, внука декабриста В. Л. Давыдова.
Письмо, написанное тридцать лет назад, осталось неотправленным… Многое из того, о чем отец рассказывает в нем сыну, сегодня уже широко известно. Но письмо это – нить, ведущая нас в старую Каменку, в былую столицу южных декабристов. В нем много подробностей и штрихов, приближающих к нам эпоху декабристов, дающих возможность мысленно перенестись в то далекое прошлое, ощутить обстановку, быт и условия, в которых жили люди, поднявшие в 1825 году знамя восстания против царизма.
Каменка – обширное поместье Давыдовых, тянущееся вдоль берегов реки Тясмина. Местами высокие берега Тясмина переходят в скалистые утесы, и от них местечко получило свое название.
Владела Каменкой Екатерина Николаевна Самойлова. Ее именовали племянницей светлейшего князя Г. А. Потемкина, но шепотом передавали, что Потемкин был ее отцом, а матерью – императрица Екатерина Вторая.
Совсем молодой вышла Самойлова замуж за полковника Н. С. Раевского, рано овдовела и вышла вторично за Л. Д. Давыдова. Женщина с большим умом, характером и влиянием, она была необычайно богата. Передавали, что из заглавных букв названий принадлежавших ей имений можно было составить фразу: «Лев любит Екатерину», что должно было означать, что муж любит ее.
У нее было двое детей от первого брака и восемнадцать от второго. Ее сын, В. Л. Давыдов, женился на Александре Ивановне Потаповой. Когда мужа сослали на каторгу, у них было уже шестеро детей – три сына и три дочери. Устроив их, она сразу же, вслед за М. Н. Волконской, Е. И. Трубецкой и А. Г. Муравьевой, выехала к мужу, на каторгу, в Читинский острог.
Шли годы и десятилетия. Давыдов отбыл каторгу и переехал с семьей на поселение в Красноярск. Сюда к ним приехали в 1852 году из Каменки две старшие дочери, Екатерина и Елизавета, и здесь, в Красноярске, Екатерина вышла замуж за есаула Енисейского полка Владимира Михайловича Переслени.
У Екатерины Васильевны Переслени родился в 1860 году сын Евгений, внук декабриста Давыдова. Семья вернулась в Каменку. Здесь он провел свои детские и юношеские годы. Многое видел, много слышал из уст многочисленных потомков Раевских и Давыдовых… Обо всем этом Е. В. Переслени рассказывает в своем письме к сыну, правнуку декабриста Давыдова.
Посетившая меня маленькая женщина в скромном черном платье – вдова скончавшегося в 1942 году внука декабриста Давыдова, Е. В. Переслени, Елизавета Николаевна Беляева…
Перенесемся мысленно в ту далекую эпоху, в годы, предшествовавшие восстанию 14 декабря.
В Каменку часто наезжают известные всей России люди из славной когорты победителей Наполеона в 1812 году. Здесь зреет южный заговор, в центре которого В. Д. Давыдов, если верить преданию, внук Екатерины Второй. Его сводный брат, генерал от кавалерии Н. Н. Раевский, не является членом тайного общества, но председательствует в Каменке на заседании будущих декабристов.
Каменка, подаренная ее владельцам царскими щедротами, становится центром большого заговора, замышляющего не дворцовый переворот, чтобы одного самодержца заменить другим, а намеренно свергнуть самое самодержавие и навсегда покончить с крепостничеством.
Среди всех этих замечательных людей эпохи юный, блистательный Пушкин, сосланный на юг России за свою «Вольность», за «Деревню», за то, что на портрете парижского ремесленника Лувеля, убившего герцога Беррийского, сделал надпись «Урок царям» и с этим портретом в руках демонстративно появился в партере Большого театра.
Со слов бабушки, Александры Ивановны Давыдовой, и многочисленных братьев и сестер матери Е. В. Переслени рассказывает в письме к сыну о жизни Каменки в начале двадцатых годов прошлого столетия.
Молодежь жила в то время во флигеле, на месте которого позже вырос большой сохранившийся до наших дней «временный» дом. Останавливаясь в большом доме, Пушкин не мог там работать – слишком шумным было юное окружение Екатерины Николаевны. Поэт предпочитал уединяться в окруженном небольшим садом «сереньком домике».
Посреди большой комнаты домика стоял бильярд, вдоль стен – шкафы с книгами. Здесь в беседах и политических спорах члены тайного общества часто засиживались до рассвета. Каменка была в то время одним из значительных центров умственной жизни на юге России. Здесь выковывалось мировоззрение будущих декабристов, приведшее к восстанию 14 декабря 1825 года.
Никто в сереньком домике не мешал Пушкину, а старый слуга охранял его покой. И никого не допускал к нему, чтобы не отрывать поэта от работы. Это был очень преданный Давыдовым типичный слуга той эпохи. Когда его посылали посмотреть, что показывает термометр, а ртуть стояла на нуле, он возвращался и громогласно объявлял:
– Нема градуса…
Пушкин работал здесь и позже, он писал своему лицейскому товарищу и близкому другу А. А. Дельвигу:
«Что до меня, моя радость, скажу тебе, что кончил я новую поэму «Кавказский пленник», которую надеюсь скоро вам прислать. Ты ею не совсем будешь доволен и будешь прав; еще скажу тебе, что у меня в голове бродят еще поэмы – но что теперь ничего не пишу. Я перевариваю воспоминания и надеюсь набрать вскоре новые; чем нам и жить, душа моя, под старость нашей молодости, как не воспоминаниями?»
«Под старость нашей молодости»… Пушкину шел тогда лишь двадцать второй год…
Поэму «Кавказский пленник» он посвятил гостившему вместе с ним в Каменке своему близкому другу Н. Н. Раевскому-сыну. В посвящении к поэме юный Пушкин ярко отразил свои тогдашние настроения:
Я рано скорбь узнал, постигнут был гоненьем,
Я жертва клеветы и мстительных невежд;
Но, сердце укрепив свободой и терпеньем,
Я ждал беспечно лучших дней;
И счастие моих друзей
Мне было сладким утешеньем.
Новые поэмы, которые «в голове бродили еще», – это «Гаврилиада», «Братья-разбойники» и «Бахчисарайский фонтан», написанные вслед за «Кавказским пленником».
Пушкин зажился в Каменке… Друзья не хотели отпускать его и писали в Кишинев его начальнику, генералу Инзову, что поэт болен и не может выехать. Добрый и благожелательный Инзов – «Инзушка», как ласково называл его Пушкин, просил, «не позволить ему предпринять путь, доколе не получит укрепления в силах».
Три месяца после этого поэт еще «укреплялся в силах» и работал в сереньком домике, а Василий Львович каждый раз по уходе поэта запирал двери домика, чтобы никто из прислуги не тронул небрежно разбросанных поэтом листков с набросками и стихами…
Помимо серенького домика, с именем Пушкина связан и сохранившийся в Каменке искусственный грот. На фронтоне его надпись из Рылеева: «Нет примиренья между тираном и рабом».
Пушкин любил отдыхать в нем и любоваться открывавшейся отсюда панорамой окрестностей Каменки. В гроте часто собирались для бесед члены тайного общества. Все стены его испещрены были надписями и стихотворениями Пушкина и декабристов. Их позже оштукатурили, и навсегда скрылись от нас эти одухотворенные отзвуки былой Каменки.
До наших дней сохранился в Каменке и другой памятник старины, связанный с пребыванием в нем декабристов и их предателя унтер-офицера И. В. Шервуда. Это старая водяная мельница на берегу Тясмина. Колес и других мельничных принадлежностей в ней нет. Она давно уже не действует. Построенная на каменном фундаменте из кирпича и оштукатуренная, она напоминает какую-то башню, выделяясь своей необычной для наших дней архитектурой и угрюмым молчанием, среди шума и движения протекающей здесь новой жизни. Незадолго до восстания мельница эта остановилась и потребовала ремонта. Знакомый командир полка предложил А. Л. Давыдову, брату декабриста, взять у него на время унтер-офицера Шервуда, хорошо сведущего в мельничном деле. Давыдов поблагодарил, забрал с собою Шервуда и привез в Каменку.
Шервуду это пришлось как нельзя более кстати. Родом англичанин, сын механика, выписанного в Россию Павлом I для службы в Александровской мануфактуре, он получил хорошее домашнее образование.
Поступив на службу, Шервуд сумел войти в круг офицеров и, вращаясь в их среде, осведомился о существовании тайного общества. Он решил сделать на этом карьеру и через одного своего знакомого донес об этом Аракчееву.
Специально присланный за ним фельдъегерь доставил его 12 июля 1825 года в Грузино, резиденцию временщика, и через несколько дней Шервуд был принят в Каменноостровском дворце императором Александром I.
После доноса Шервуд снова оказался в Каменке, сумел втереться в доверие к Давыдовым и посещавшим Каменку декабристам. Постоянно заглядывая в большой дом, он все выслеживал и подслушивал.
Особенно сблизился Шервуд с декабристом Ф. Ф. Вадковским. Тот настолько доверял ему, что поручил однажды отвезти в Васильков письмо к С. И. Муравьеву-Апостолу… Это переданное Вадковским Шервуду конспиративное письмо оказалось в руках императора Александра I.
Был еще такой случай. Около мельницы как-то купались В. Давыдов, Пестель, Бестужев-Рюмин и Поджио. Все они были членами тайного общества. Шервуд возился в это время на мельнице, но они не видели его, думали, что они одни, и вели свободный разговор. Зашла речь о предстоящем перевороте, и Пестель заметил, что если убить Александра I, то останется наследник и вся царская фамилия и стоящая перед членами тайного общества цель не будет достигнута.
Юный, горячий Бестужев-Рюмин отозвался на это:
– Ну, так что же, тогда надо убить всю царскую фамилию!..
Шервуд все это слышал и сообщил в Петербург.
Покинув Каменку, Шервуд заехал по пути в Ахтырку, к Вадковскому. Полностью доверяя предателю, Вадковский принес свою скрипку и на глазах Шервуда извлек из футляра полный список членов Северного и Южною тайных обществ.
Шервуд решил выкрасть список. Ночью, когда Вадковский уснул, он оделся, вынул из футляра список, тихонько вышел из комнаты, распорядился запрячь лошадей и поскакал к Аракчееву в Грузино, и оттуда к Александру I, который в это время выехал на юг и, заболев в пути, остановился в Таганроге.
Здесь император получил новый донос от капитана Вятского полка А. И. Майбороды, дал приказ арестовать членов тайного общества и неожиданно скончался. Вступивший на престол его брат, Николай I, щедро вознаградил предателей и позже продолжал осыпать их своими милостями.
Об обстоятельствах, предшествовавших аресту декабриста В. Л. Давыдова, его внук так рассказывает со слов бабушки Александры Ивановны.
В 1825 году стояла чудная осень. Такого дивного бабьего лета никто не помнил. Бабушка часто направлялась с детьми на прогулку в ближайший лес, так называемый «тростьянский яр». Это было любимое место для детских прогулок того времени и позднейших поколений. Расположились на лужайке около лесной сторожки.
Детские игры были в полном разгаре, когда из Василькова, где стояли части второй Южной армии, прискакал верховой с письмом от В. Л. Давыдова, который сообщил Александре Ивановне о возможном его аресте и просил срочно уничтожить всю его переписку и другие документы.
Никому не показав вида о случившемся и оставив всех на лужайке, бабушка поехала одна в усадьбу. Она прошла прямо в кабинет мужа, заперла двери, затопила камин и, не разбирая, сожгла все находившиеся в кабинете бумаги. Погибла вся переписка В. Л. Давыдова с членами тайного общества и вместе с ней – наброски стихотворений и записи Пушкина, которые поэт разбрасывал в бильярдной, а Давыдов тщательно собирал и хранил…
Дочь Давыдовых, Екатерина Васильевна, родившаяся в Каменке и вышедшая в Красноярске замуж за В. М. Переслени, рассказывала, что после осуждения отца и отъезда к нему матери, ее взяла на воспитание, вместе с сестрой, Елизаветой, их родственница, графиня Чернышева-Кругликова.
В тридцатых годах прошлого столетия, когда отец и мать были на каторге, девятилетняя Екатерина встречалась в Яропольце с Пушкиным, но воспоминания об этих встречах смутно запечатлелись в ее памяти. Помнила только, как все любили и радостно встречали приезжавшего Пушкина.
Гораздо ярче в ее памяти сохранились более поздние воспоминания о встречах с Гоголем. Когда Чернышевы жили в сороковых годах в Риме, Гоголь часто приходил к ним. Она помнила его слабым, болезненным, вечно зябнущим.
Когда Гоголь приходил, он просил Екатерину Васильевну спеть ему какую-нибудь украинскую песню. Она садилась за фортепьяно и, сама себе аккомпанируя, пела украинские песни и особенно часто любимую Гоголем – «У сосида хата била…»
Вспоминая это, Екатерина Васильевна уже старушкой садилась за фортепьяно и своим старческим голосом напевала эту песню. Любила она вспоминать и о том, как Гоголь не раз признавался ей: если бы он вздумал когда-нибудь жениться, то женился бы только на ней…
Большой след оставил в жизни Каменки во второй половине прошлого столетия Петр Ильич Чайковский, сестра которого, Александра Ильинична, была замужем за сыном декабриста, Львом Васильевичем Давыдовым.
Композитор часто приезжал в Каменку и подолгу гостил у сестры. Он ежедневно совершал большие прогулки и вечером, перед закатом солнца, любил отдыхать на отвесных береговых скалах реки Тясмина, вслушиваясь в тихий рокот и всплески речных приливов и доносившееся сюда пение возвращавшихся с полевых работ крестьян.
Иногда Чайковский изменял своим любимым скалам и заканчивал прогулки на мосту через Тясмин. Здесь он тоже подолгу стоял, вслушиваясь в пение возвращавшихся с работ крестьян. Эти народные мотивы нашли отражение в знаменитой Второй симфонии Чайковского, написанной в Каменке.
Как и Пушкина, Чайковского все любили в Каменке. Он неоднократно приезжал к сестре погостить, и позднейшее поколение Давыдовых сохранило в своей памяти много эпизодов и штрихов из жизни композитора в Каменке.
Работая над «Евгением Онегиным», Чайковский как-то напевал вполголоса, повторяя вслух:
– Слыхали ль вы, слыхали ль вы?..
– Слыхали, слыхали! – шутя, ответила на это тетушка Елизавета.
– Ну, что ж, если слыхали, я уберу одно из них… – ответил композитор.
Когда «Лебединое озеро» вышло из печати, Чайковский подарил экземпляр его своей племяннице, сестре Е. В. Переслени, Александре Переслени, с надписью:
От Москвы и до Тюмени
Нет краше Саши Переслени…
В том самом гроте, в котором Пушкин когда-то работал над своими произведениями, Чайковский создал Вторую симфонию и писал «Мазепу»…
Чайковского всегда восхищало общение с природой. Гуляя и слушая доносившееся с полей пение, он часто останавливался и делал в своей записной книжке нотные записи.
Живя в Каменке, Чайковский работал обычно не менее пяти часов в день, и это было для него неписанным законом: он полагал, что, когда приходит вдохновение, композитор должен быть готов настойчиво и продолжительное время работать.
«Без работы жизнь не имеет для меня смысла», – говорил композитор.
На прогулках он бывал всегда душою общества, был весел, много шутил, всех развлекал. Особенно любил он ходить в лес по грибы и очень радовался, когда ему удавалось собрать больше всех.
С большой любовью и исключительным уважением относился Петр Ильич к вдове декабриста Давыдова, Александре Ивановне. Об этой умной, скромной и поразительной душевной красоты женщине он писал Н.Ф. фон Мекк из Каменки 21 апреля 1879 года:
«Я имею здесь на глазах одну из самых светлых личностей, встреченных мною в жизни, – мать моего зятя, и мне хорошо известно, чего натерпелась эта старушка…»
Прошло еще пять лет, и Чайковский писал 16 июля 1884 года из Каменки:
«Не нарадуешься, когда смотришь на эту восьмидесятилетнюю старушку, бодрую, живую, полную сил. Память ее необыкновенно свежа, и рассказы о старине так и льются, а в молодости своей она здесь видела много интересных исторических людей. Не далее, как сегодня, она мне подробно рассказывала про жизнь Пушкина в Каменке.
Судя по ее рассказам, Каменка в то время была большим, великолепным барским имением, с усадьбой на большую ногу: жили широко, по тогдашнему обычаю, с оркестром, певчими и т. д. Никаких следов всего этого не осталось. Тем не менее, если что скрашивает безотрадную, скучную, лишенную всяких прелестей Каменку, так это именно исторический интерес ее прошлого».
Наконец, 5 ноября 1885 года Петр Ильич снова писал:
«Чрезвычайно приятно было увидеть вполне почти оправившуюся от болезни старушку Александру Ивановну Давыдову, еще недавно внушавшую опасения за себя. Бог знает, придется ли еще раз увидеть эту превосходнейшую и глубоко уважаемую мною женщину; ей уже идет восемьдесят пятый год, и хотя, как я сказал выше, она оправилась, но все-таки силы ее с каждым годом слабеют и едва ли она уже долго проживет».
Петр Ильич ошибся. Несмотря на выпавшие на ее долю годы больших страданий и тридцатилетнюю почти жизнь с мужем на каторге и в ссылке, Александра Ивановна скончалась лишь через восемь лет, в 1893 году, в один год с Петром Ильичом Чайковским.
Ей было уже девяносто три года. Она скончалась тихо, без страданий. Был обеденный час. В последнее время она обедала у себя в комнате. Перед обедом прилегла на кушетке и уснула. Уснула вечным сном…
Старая Каменка умерла. Но память о ней живет, и наше поколение бережно охраняет все связанное с ее былым историческим прошлым. Сохранились «Пушкинский грот» и «Мельничка декабристов».
Второй жизнью живет, бывший «серенький», ныне «зеленый домик», окруженный большим парком, носящим имя декабристов.
Шумят вековые, деревья, их современники, и в «зеленом домике» сегодня – музей имени А. С. Пушкина и П. И. Чайковского. Они живут здесь рядом, как рядом живут их творения – гениальные произведения поэта, положенные на музыку гениальным композитором.
В 1937 году, в столетнюю годовщину со дня смерти Пушкина, здесь открыт был памятник с надписью: «В Каменке, находясь в ссылке, пребывал в 1820, 1821, 1822 гг. великий русский поэт Александр Сергеевич Пушкин».
В Каменке, которая теперь стала целым городом в Черкасской области, течет сегодня новая жизнь. Люди нашего поколения творят здесь новую историю нашей эпохи…
Этот рассказ о далеком прошлом старой Каменки хочется закончить «Воспоминанием» учителя Пушкина, поэта Жуковского:
О милых спутниках, которые наш свет
Своим присутствием для нас животворили,
Не говори с тоской: их нет,
Но с благодарностию: были.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.