5

5

С семи лет характер поэта, по утверждению его сестры Ольги, резко изменился. Он стал резвым и шаловливым. Латентный период детства закончился. Сексуальные импульсы рванули наружу, преображая поведение, темперамент и даже анатомическую структуру тела. Как известно, в это время наступает примат генитальной зоны в развитии ребенка. В эти годы генитальные зоны становятся местом ощущения возбуждения, и ребенок старается удовлетворить его, используя мастурбацию или другие способы. Причем гениталии приобретают преимущество над другими эрогенными зонами.

У Пушкина ранняя сексуальность развивалась параллельно его преждевременному интеллектуальному развитию. Именно благодаря этому она не вызывала патологических отклонений. «Страсть к поэзии проявилась в нем с первыми понятиями: на восьмом году возраста, умея уже читать и писать, он сочинял на французском языке маленькие комедии и эпиграммы на своих учителей», – вспоминал брат поэта. Учился он лениво, зато пристрастился к чтению, любил «Биографии» Плутарха, «Илиаду» и «Одиссею» Гомера. Забираясь в библиотеку отца, он перечитал в ней всех французских классиков, усвоил настоящий французский язык и поражал французов прекрасным слогом своих писем. Памятью он был одарен необычайной и к 11 годам Саша Пушкин знал наизусть почти всю французскую литературу.

Мальчику дозволялось присутствовать на постоянных литературных собраниях родителей. Он был в гуще того веселья, стихотворных состязаний, театральных постановок и кипящего остроумия, которыми отличались вечера с участием Сергея и Василия Львовичей. Легкомыслие, шутливость, ничем не ограниченное зубоскальство в типично французском духе XVIII века – все воспринял поэт, и именно за это его любили женщины. За озорство, повесничество, насмешку он много натерпелся в жизни. Но не только политические разговоры, обсуждения литературы и театральных постановок царили на постоянных собраниях интеллигентных представителей дворянства того времени. Наблюдательный Пушкин отмечал и фривольные шутки, и легкий флирт, и обсуждение взрослыми интимных проблем. Все это усваивалось мальчиком, хотя по воспоминаниям современников его детства, «…он был скромный ребенок; он очень понимал себя; он никогда не вмешивался в дела больших и почти вечно сиживал как-то в уголочке…»

Вокруг поэта с детства разносились веселые шутки, эпиграммы, неистощимые каламбуры, приправленные тонким французским эротизмом. Некто Макаров был свидетелем того, как рано узнал поэт сладость женского обожания и любопытства, которые сопровождали его всю жизнь. «В теплый майский вечер, – пишет он, – мы сидели в саду графа Д. П. Бутурлина; молодой Пушкин тут же резвился, как дитя, с детьми. Известный граф П. упомянул о даре стихотворства у А. С. Графиня Бутурлина, чтоб как-нибудь не огорчить молодого поэта, может быть, нескромным словом о его пиитическом даре, обращалась с похвалою только к его полезным занятиям, но никак не хотела, чтоб он показывал нам свои стихи; зато множество живших у графини молодых девушек почти тут же окружили Пушкина со своими альбомами и просили, чтоб он написал для них что-нибудь. Певец-дитя смешался. Некто NN, желая поправить его замешательство, прочел детский катрен поэта, и прочел по-своему, как заметили тогда, по образцу высокой речи на “о”. А. С. успел только сказать: “Ah, mon Dieu!”, – и выбежал. Я нашел его в огромной библиотеке графа; он разглядывал затылки сафьянных фолиантов и был очень недоволен собою. Я подошел к нему и что-то сказал о книгах. Он отвечал мне: “поверите ли, этот г. NN так меня озадачил, что я не понимаю даже и книжных затылков”».

Однако общее направление дворянской жизни, разговоров, привычек было принизано легкомыслием, безответственностью, французским скептицизмом и распущенностью. На развитие сексуальности поэта в третий, юношеский период, оказала большое влияние чтение французской литературы в библиотеке отца. Наряду с книгами Вольтера, Дидро, Монтескье в ней было много фривольных произведений французской литературы, таких как «Опасные связи» Шодерло де Лакло, сочинения Кребийона-сына, Ретифа де Ла Бретона, Шамфора и «Эротические стихотворения» Эвариста Парни. Как еще могли воздействовать на юную чувственность такие строки:

Она придет! К ее устам

Прижмусь устами я моими;

Приют укромный будет нам

Под сими вязами густыми!

Волненьем страсти я томим;

Но близ любезной укротим

Желаний пылких нетерпенье;

Мы ими счастию вредим

И сокращаем наслажденье.

Перевод Е. Баратынского, 1825

Большое влияние на развитие сексуальности Пушкина начиная с 8-летнего возраста оказало, как я уже отмечал, женское окружение, и не только отношения с няней и сестрой, которые, при всей их внешней похожести на сексуальные чувства, имели определенные инцестуальные запреты на «либидо» поэта. Зато непосредственная близость девичьей, кишащей крепостной прислугой, доступной, хихикающей, постоянно бегающей мимо молодых мальчиков, разжигала в Пушкине настоящие первые страстные чувства, подогреваемые эротическими опусами французов. В своем наброске дневника поэт записал: «Смерть Николая. Ранняя любовь». Пушкину исполнилось семь лет.

Об этом детском увлечении Саши Пушкина не осталось никаких сообщений, однако в 1815 году, в стихотворении «Послание к Юдину» поэт вспомнил свое первое увлечение, Сонечку Сушкову:

«Маленький Пушкин, – писал П. И. Бартенев, – часто бывал у Трубецких и у Сушковых, а по четвергам его возили на детские балы танцмейстера Йогеля». О детстве поэта осталось немного воспоминаний. Одно из важных свидетельств, характеризующих поведение поэта, оставила московская старожилка Е. П. Янькова: «В 1809 или 1810 г. Пушкины жили где-то за Разгуляем, у Елохова моста, нанимали там просторный и поместительный дом, чей именно, не могу сказать наверно, а думается мне, что Бутурлиных. Я туда ездила со своими старшими девочками на танцевальные уроки, которые они брали с Пушкиной девочкой; бывали тут и другие, кто, – не помню хорошенько. Пушкины жили весело и открыто, и всем домом заведовала больше старуха Ганнибал (Мария Алексеевна, мать Надежды Осиповны, матери Пушкина), очень умная, дельная и рассудительная женщина; она умела дом вести, как следует, и она также больше занималась и детьми: принимала к ним мамзелей и учителей и сама учила. Старший внук ее Саша был большой увалень и дикарь, кудрявый мальчик лет девяти или десяти, со смуглым личиком, не скажу, чтобы приглядным, но с очень живыми глазами, из которых искры так и сыпались. Иногда мы приедем, а он сидит в зале в углу, огорожен кругом стульями: что-нибудь накуролесил и за то оштрафован, а иногда и он с другими пустится в плясы, да так как очень он был неловок, то над ним кто-нибудь посмеется, вот он весь покраснеет, губу надует, уйдет в свой угол и во весь вечер его со стула никто тогда не стащит: значит, его за живое задели, и он обиделся; сидит одинешенек. Не раз про него говаривала Марья Алексеевна: “Не знаю, матушка, что выйдет из моего старшего внука; мальчик умен и охотник до книжек, а учится плохо, редко когда урок свой сдаст порядком; то его не расшевелишь, не прогонишь играть с детьми, то вдруг так развернется и расходится, что его ничем и не уймешь; из одной крайности в другую бросается, нет у него средины. Бог знает, чем все это кончится, ежели он не переменится”. Бабушка, как видно, больше других его любила, но журила порядком: “ведь экой шалун ты какой, помяни ты мое слово, не сносить тебе своей головы”. Не знаю, каков он был потом, но тогда глядел рохлей и замарашкой, и за это ему тоже доставалось… На нем всегда было что-то и неопрятно, и сидело нескладно». Да, маленький Пушкин был неровный, впечатлительный, не особенно покладистый. Уже в детстве начинали сказываться его упрямство, гордость, нежелание внимать авторитетам. Никакие гувернеры не могли привлечь его внимание к тому, что его не интересовало. Но благодаря отличной природной памяти Саша наизусть заучивал целые страницы.

«В этом семействе, – вспоминал Л. Н. Павлищев, муж Ольги, сестры Пушкина, – побывал легион иностранных гувернеров и гувернанток. Из них выбираю несносного, капризного самодура Русло да достойного его преемника Шеделя, в руках которых находилось обучение детей всем почти наукам. Из них Русло нанес оскорбление юному своему питомцу Александру Сергеевичу, расхохотавшись ему в глаза, когда ребенок написал стихотворную шутку “La Tolyade” в подражание “Генриаде”. Изображая битву между карлами и карлицами, Пушкин прочел гувернеру начальное четырехстишие. Русло довел Пушкина до слез, осмеяв безжалостно всякое слово этого четырехстишия, и, имея сам претензию писать стихи не хуже Корнеля и Расина, рассудил, мало того, пожаловаться еще неумолимой Надежде Осиповне, обвиняя ребенка в лености и праздности. Разумеется, в глазах Надежды Осиповны дитя оказалось виноватым, а самодур правым, и она наказала сына, а самодуру за педагогический талант прибавила жалования. Оскорбленный ребенок разорвал и бросил в печку стихи свои, а Русло возненавидел со всем пылом африканской своей крови. Преемник Русло, Шедель, свободные от занятий с детьми досуги проводил в передней, играя с дворней в дурачки, за что, в конце концов, и получил отставку. Не могу ставить на одну доску с этими чудаками воспитателя детей, французского эмигранта, графа Монфора, человека образованного, гуманного. – Гувернантки были сноснее гувернеров. Но из них: большая часть по образованию и уму стояла ниже всякой критики. Они были женщины добрые, искренно любившие своих питомцев».

Целых четыре года формировался особенный, восприимчивый, чувственный, не признающий никакого насилия над собой, невротический характер поэта. Один из крупнейших биографов Пушкина П. В. Анненков отмечал произошедшие изменения: «Библиотека отца оплодотворила зародыши ранних и пламенных страстей, существовавшие в крови и в природе молодого человека, раздвинула его понятия и представления далеко за пределы возраста, который он переживал, снабдила его тайными целями и воззрениями, которых никто в нем не предполагал».

Наблюдательное детское воображение воспринимало все: и фривольные шутки, и сальности взрослых, и поэтические вольности. Дядя поэта, Василий Львович, прославился тем, что написал шуточную поэму «Опасный сосед», которую Саша знал наизусть. Это было неприличное, без тонкостей французского эротизма, описание русского кутежа и драки в публичном доме. Конечно, стихи были просты, язык бойкий, разговорный. Поэма эта ходила в списках на руках и ее главный персонаж, Буянов, стал нарицательным именем.

Летом 1811 года пришло время молодому Пушкину ехать в Петербург для поступления в Лицей. Он покинул отцовский кров без сожаления, с чувством освобождения от родительского непонимания его взглядов и мыслей и тирании в отношении его поведения. Только горечь от разлуки с сестрой, которую он всегда любил, омрачила его сердце. В доме своего дяди, весельчака и остроумца, Пушкин почувствовал себя свободным и раскованным. По-прежнему он участвует во всех взрослых беседах и вечерах, рано повзрослев и многое научившись понимать. Однажды Василий Львович собрался прочитать отрывок из своей фривольной поэмы «Опасный сосед» министру юстиции И. И. Дмитриеву и попросил племянника выйти из комнаты. Резвый мальчуган, уходя, со смехом проговорил: «Зачем вы меня прогоняете, я все знаю, и все уже слышал».

В доме своего дяди Пушкин получил первые полуплатонические уроки чувственности. До поступления в Лицей поэт познакомился с Иваном Пущиным, ставшим его самым лучшим другом на всю жизнь. Ваня приходил в гости к новому знакомому и часто, в отсутствие Василия Львовича, они оставались одни с юной любовницей последнего Анной Николаевной. «Она подчас нас, птенцов, приголубливала, – вспоминает И. И. Пущин, – случалось, что и прибранит, когда мы надоедим ей нашими ранновременными шутками. Именно замечательно, что она строго соблюдала, чтоб наши ласки не переходили границ, хотя и любила с нами побалагурить и пошалить, а про нас и говорить нечего; мы просто наслаждались непринужденностью и некоторою свободою в обращении с милой девушкой». Эти игры все сильней возбуждали страсти юного поэта, формируя гениально-влюбчивую натуру, которая так буйно выросла из соединения горячей африканской крови Ганнибалов и легкомысленно-поэтического характера Пушкиных.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.