НАУКА УМЕЕТ МНОГО ГИТИК

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

НАУКА УМЕЕТ МНОГО ГИТИК

По действующему уголовно-процессуальному закону ни одно из доказательств не имеет для следователя и суда заранее установленной силы, все они должны проверяться и анализироваться в совокупности с другими доказательствами. В Древней Руси дело обстояло несколько иначе.

Доказательства ценились судом в зависимости от социальной и половой принадлежности того, кто их представлял. Например, показания свидетеля мужчины представляли для суда большую ценность, нежели показания женщины, а показания лица духовного были важнее показаний светского человека.

Но и сейчас, несмотря на постулат о равенстве доказательств, разные следователи отдают предпочтение различным видам доказательств. Одни очень любят работать со свидетельскими показаниями, конек других — следственные эксперименты, или так называемые «уличные операции», выезды на места совершения преступлений вместе с обвиняемым, чтобы он там, на месте, показал, как нарушал закон.

Я же, работая следователем, была неравнодушна к экспертизам. Показания свидетеля и обвиняемого могут измениться по разным причинам: свидетеля запугали, попросили дать другие показания, а обвиняемый вообще не обязан говорить правду. Он по закону может давать какие угодно показания, если им избрана такая линия защиты, или вообще отказаться от дачи показаний и не несет за это никакой ответственности. А экспертиза, она и в Африке экспертиза. Как гласила формула одного карточного фокуса, «наука умеет много гитик». К тому же практика показывала, что суд с доверием относится к суждениям специалиста, особенно если сами судьи в предмете экспертизы ничего не понимают. А свидетелю могут и не поверить. Как говаривал один старый опытный судья, «так, свидетельница, пьете, курите и вообще даете неправдивые показания…».

Раскусив прелесть экспертных заключений как доказательства, много дел я вытащила из, казалось бы, безнадежного состояния, главное — правильно поставить вопросы эксперту.

Великий прокурор Анатолий Федорович Кони вспоминал, как один из его подчиненных, хороший цивилист, решил освоить уголовное право и попросил направить его поддерживать обвинение по делу об убийстве. Кони назначил его государственным обвинителем в процессе над женщиной, обвинявшейся в убийстве своего мужа, пьяницы и драчуна. Следствие считало, что измученная негодяем женщина подсунула ему вместо спиртного бутылку с медным купоросом, он хлебнул оттуда и скончался в страшных мучениях, пищевод его был моментально сожжен отравой.

Подсудимая же выдвигала версию о том, что проклятый пьяница сам по ошибке выпил медного купороса и погиб в результате несчастного случая. Как тогда было принято, судебно-медицинский препарат из желудка покойного приобщили к делу и представили в суд в специальной склянке. Она стояла на столе прямо перед прокурором.

К сожалению, председательствовал на процессе судья, не отличавшийся остротой ума и не сумевший правильно сформулировать вопросы присяжным заседателям. Конечно, мнение судей склонялось к тому, что несчастная женщина и так уже наказана тяжкой жизнью с пьяницей, а тому досталось по заслугам, и руки не поднимутся ее осудить. Поэтому вопрос присяжным напрашивался следующий: от чего наступила смерть потерпевшего — от яда, данного ему подсудимой, или в результате несчастного случая? Однако председательствующий умудрился поставить вопрос в такой форме: умер ли потерпевший от данного ему яда? Естественно, присяжные, сочувствовавшие подсудимой, ответили: нет, и женщина была оправдана. Прокурор, тонкий цивилист, после процесса ворвался в кабинет к Кони с криком, что никогда больше ноги его не будет в уголовном процессе. «Передо мной, возбуждая мое отвращение, стоит склянка с какими-то серыми лохмотьями, бывшими некогда желудком потерпевшего, а присяжные пытаются меня уверить, что нет, он не умер!» — вопил он…

Я же почувствовала вкус к использованию заключений экспертиз в качестве доказательств после одного случая, когда экспертиза помогла мне развенчать версию подследственного, с помощью которой он пытался избежать ответственности.

В середине восьмидесятых годов я получила в производство уголовное дело, возбужденное дежурным следователем.

Оперативники, привезшие в прокуратуру вещдоки с места происшествия, фыркали и рассказывали кое-какие подробности, не фигурировавшие в протоколе осмотра места происшествия.

Началось все с заявления в милицию от пожилой женщины. Она в ужасе прибежала в местное отделение милиции и сообщила, что пришла домой после ночной смены и увидела на полу в комнате окровавленное тело. Она даже не стала разглядывать, что за тело, будучи в полной уверенности, что это труп ее непутевого великовозрастного сына, бездельника и алкаша. Работники милиции двинулись на место происшествия.

Заявительница их не обманула. Посреди комнаты, на полу, действительно был распростерт труп мужчины с ножевым ранением живота. Да только при ближайшем рассмотрении оказалось, что это вовсе не сын хозяйки квартиры, а какой-то посторонний мужчина. Работники милиции не стали затаптывать следы, вызвали дежурного следователя прокуратуры и стали наблюдать, как тот пишет протокол осмотра. Постепенно они расслабились, закурили, заговорили о своем и пропустили момент, когда следователь закончил описание центральной части комнаты и лежавшего на полу трупа, и приступил к осмотру дальней части комнаты, скрытой стоящим поперек трехстворчатым шкафом. Зайдя за шкаф, он сдавленно крикнул. Оперативники сбежались на крик и остолбенели: на топчане за шкафом лежал еще один труп.

(Надо заметить, что в то время, в разгар застоя, о каждом случае нераскрытого убийства сообщалось в Москву, дело ставилось на контроль во всех возможных инстанциях, pi опера, и следователи каждый раз, когда на горизонте маячил очередной «глухарь», покрывались холодным потом. А уж если «глухарь» был не простой, а с отягчающими обстоятельствами — пиши пропало…)

Однако все обернулось просто прекрасно. Когда на месте происшествия воцарилась звенящая тишина, поскольку все присутствовавшие замерли в шоке, явственно раздался громкий храп, это храпел «труп».

Спящего тут же растолкали. Им оказался сын хозяйки квартиры. Члены следственно-оперативной группы поняли, что поскольку в запертой квартире одновременно находились живой человек и убитый, то это не «глухарь», а как раз наоборот, раскрытие! Тем более что на топчане рядом с хозяином валялся окровавленный нож…

Дежурный следователь допрашивать подозреваемого не стал, так как тот сильно нуждался в вытрезвлении, прежде чем общаться с официальными лицами. Когда я изучила материалы дела, передо мной в принципе нарисовалась тривиальная картина. Хозяин, пользуясь отсутствием маменьки, привел к себе домой случайного собутыльника, чего-то они не поделили, возникла пьяная драка с поножовщиной, и в результате — убийство во время ссоры. И обилие свежих кровоподтеков на теле, как жертвы, так и убийцы, подтверждало эту версию. Однако когда я пришла допрашивать злодея, он мне рассказал совершенно другую историю. Дуэль! Вот что произошло между участниками этой драмы по версии оставшегося в живых.

Подозреваемый рассказал, что мирно шел к себе домой по двору, и к нему пристала группа молодых людей. С одним из них он подрался во дворе, поскольку был смертельно оскорблен. Но обидчик не угомонился. Продолжая оскорблять нашего фигуранта, давя на самые чувствительные струны, он преследовал его до самых дверей квартиры, предлагая сразиться на дуэли. Тому ничего не оставалось делать, как пригласить негодяя к себе и принять его предложение, поскольку иначе постоять за свою честь он не мог, силы были слишком неравны.

В квартире они выпили (причем, судя по количеству обнаруженных при осмотре бутылок, немало), и дуэль началась. Вернее, ее начал обидчик, взяв в руку нож и предлагая сделать то же самое хозяину. Последний уклонялся, как мог, но в конце концов, намереваясь просто создать видимость того, что он уступил, он тоже взял в руку нож и держал его на уровне пояса клинком вверх, но бросаться на дуэлянта и не думал. Обидчик якобы не удержался на ногах в результате обильных возлияний и качнулся вперед, на хозяина. И… Сами понимаете: наткнулся животом на нож, который хозяин держал в руках. Увидев, как хладный труп падает к его ногам, тот не выдержал этого душераздирающего зрелища и выпил все оставшееся спиртное, после чего бросился в постель и забылся сном… Получалось, что в кутузке держать человека не за что — типичный казус, несчастный случай.

Стоп! В этом месте его откровений я поняла, что проверить эту стройную версию очень даже возможно. В морге уже успели произвести вскрытие и, значит, установили направление раневого канала.

Выйдя из изолятора временного содержания, где томился «дуэлянт», я понеслась в морг и назначила дополнительную судебно-медицинскую экспертизу трупа, изложив в постановлении версию подозреваемого и поставив эксперту вопрос: могло ли ранение потерпевшему быть причинено при обстоятельствах, рассказанных подозреваемым, с учетом направления раневого канала?

Ответ эксперта не замедлил себя ждать. «Конечно, нет», — воскликнула судмедэксперт Лариса Павлова, производившая вскрытие трупа. Дело в том, что раневой канал имел направление сверху вниз, и, для того чтобы наткнуться на нож, который подозреваемый держал на уровне своего живота клинком вверх, потерпевшему надо было висеть вниз головой.

Получив заключение эксперта, я пришла в тюрьму к «дуэлянту». Перед тем как объявить ему выводы экспертизы, я спросила, доверяет ли он науке, не имеет ли он отводов сотрудникам судебно-медицинского бюро, и не считает ли он, что эксперты были в чем-то заинтересованы, в связи с чем исказили выводы. «Ну что вы», — ответил мой фигурант, — «я полностью доверяю экспертам и ничего плохого про них не знаю». А заодно спросил, скоро ли я его выпущу.

Покачав головой, я предъявила ему заключение экспертизы. Подозреваемый внимательно ознакомился с ним и поднял на меня глаза с тем же вопросом: мол, все это хорошо, но скоро ли я его отпущу. Я спросила его, как он может объяснить вывод экспертов о том, что для получения ранения при описанных им обстоятельствах потерпевший должен был висеть головой вниз. «Никак», — спокойно ответил он. «Но ведь в экспертизе написано, что потерпевший не мог наткнуться на нож». «Я понял, — спокойно ответствовал подозреваемый, — да только я своими глазами видел, как он наткнулся». И хоть ты тресни… Так я и не смогла его переубедить. Зато суд сделал правильные выводы.

Прав был Сименон, написав когда-то, что умного можно сломить уликами, а вот дурака нет, какие доказательства ты ему ни предъявляй, он все равно будет твердить свое…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.