1

1

Неприятностей в моей жизни хватало. И в реке я дважды тонул, и били меня, а однажды чуть даже не подстрелили в тайге. Я еще пацаном ползал с дубинкой в густых зарослях шиповника, гоняясь за молодым глухарем, а подошедший охотник принял меня за росомаху и пальнул по кустам. Пуля порвала фуфайку и обожгла плечо. Позже, в августе 91-го и октябре 93-го, попал в расстрельные списки недругов — сначала у членов ГКЧП, затем у команды и.о. президента России Руцкого. И каждый находил для этого свои доводы.

А вот когда толпа волокла меня распинать на кресте, я не мог объяснить причину такой свирепости. Крест был сколочен на скорую руку: поперек ствола дерева прибит шершавый деревянный брус. И рядом люди — с молотками и гвоздями. А распинать на сельском стадионе в южной Грузии меня тащили по распоряжению Звиада Гамсахурдиа. Как я там оказался — история особая. С нее и начну.

В конце работы первого съезда, в июне 89-го, из нас, народных депутатов, сформировали временные комиссии, которые утверждали структуру и членов правительства СССР. Все шло без сучка и задоринки, пока на заседании нашей комиссии не появился министр газовой промышленности Черномырдин. С только что назначенным на съезде премьером Рыжковым он согласовал проект преобразования союзного министерства в концерн «Газпром» и принес его на утверждение.

Мы попросили Виктора Степановича представить весь пакет документов и взяли тайм-аут для их изучения.

Биография отрасли была мне известна по журналистским командировкам. Все последнее десятилетие страна напрягалась до хруста костей, создавая газовую империю. Усекались бюджетные вложения на дороги, школы, больницы и жилье в Центральной России — деньги шли на закладку северных городов Новый Уренгой, Ноябрьск, Ямбург, Пуровск… Открывались и обустраивались уникальные месторождения. Транспортные магистрали диаметром 1420 мм протянулись на 20 тысяч километров. Советский Союз по добыче газа вышел на первое место в мире. И последний аккорд: была создана инфраструктура для продажи сырья за рубеж — газопроводы Уренгой — Помары — Ужгород (4500 километров) и Ямбург — Западная граница СССР (3473 километра).

И вот на все это богатство Черномырдин положил свой номенклатурный глаз. Могущество империи создавал бывший министр Сабит Оруджев. А рыжковский выдвиженец Черномырдин сочинял справки, работая в аппарате ЦК. Теперь он попросту решил приватизировать союзную отрасль.

По плану Виктора Степановича, министерство упразднялось и все его обязательства ложились на государство, точнее, на население, или, еще точнее, — на нас с вами. А всеми правами вместе с движимым и недвижимым имуществом одаривалась группа шустрых людей. За концерном сохранялись централизованные фонды, распределяемые Госпланом и Госснабом, а также функции союзного министерства во внешнеэкономической деятельности — экспорт, импорт. Он создавал свою сеть коммерческих банков, совместные предприятия за рубежом и посреднические структуры для торговли газом. И — сухой остаток проекта! — расходовал народные деньги по усмотрению группы директоров на принципах самоуправления.

Еще впереди были фокусы Черномырдина с рассовыванием России по сундукам олигархов — и нам такой замах показался чересчур откровенным. Мы чуть не задыхались от неловкости и возмущения. В комиссии были депутаты из разных республик: прибалты смотрели на все с равнодушным спокойствием, но россияне смело катили черные шары. И комиссия высказалась против проекта. Черномырдин слушал наши резоны, краснея от недовольства, молча встал и стремительно двинулся к выходу.

— Побежал ябедничать к Рыжкову, — съехидничал кто-то из депутатов. Мы все засмеялись, довольные результатом голосования. И зря: рано пташечка запела.

Была еще одна попытка пройти через нас — неудачно. И тогда тех, кто шумел громче всех, выражая свое несогласие, выдернули из состава комиссии — заменили на «тюбетейки». Так называли опору цековского аппарата — депутатов Туркмении и Таджикистана. Но выдернули нас под благовидным предлогом.

Меня вызвали в Кремль и назначили зампредом комиссии Верховного Совета по расследованию ферганских событий и обустройству турок-месхетинцев. Пришлось спешно паковать дорожную сумку и отправляться в Узбекистан. Других ершистых депутатов разбросали тоже по дальним точкам Союза.

В Узбекистане мне и сообщили звонком из Москвы, что создание «Газпрома» Черномырдин с Рыжковым пробили. В заявленном варианте. Приватизация сверхдоходной отрасли состоялась. Ельцин потом еще добавит чиновникам возможностей для обогащения. И станет «Газпром» для проходимцев всех мастей дойной коровой. А кормить эту корову будет народ через скачущие вверх тарифы на газ.

Июньскую жару в Фергане усиливали пожары — горели дома месхетинцев, валялись трупы на улицах. Погромщики на грузовиках и автобусах шныряли по городу — у всех в руках было оружие. Они гонялись за турками, но доставалось и русским. Размахивая зелеными полотнищами, недоросли-погромщики слали угрозы «старшему брату». Милиция помогала бандитам.

Кто должен возглавить борьбу за порядок? Ферганский обком партии и облисполком — так полагали члены комиссии. И мы поехали на встречу с руководителями этих организаций.

В Узбекистане я бывал часто — как и в других республиках Средней Азии. И наблюдал за эволюцией поведения местной бюрократии. Народ как был гостеприимным, приветливым и покорным, таким же и оставался. А вот чиновники в отношениях к Москве и России менялись. С каждым годом в них поднимался уровень национального высокомерия и эгоизма.

Еще лет семь назад они кидались брататься с командированными из столицы Союза, а в последнее время стали встречать бурчанием о кознях России. Я уже отмечал, что разрушение экономических связей между республиками в 88-м сыграло негативную роль. Но больше всего развращал местную бюрократию пофигизм Центра к искусственному раздуванию сепаратизма.

Народу было выгодно жить под общей крышей державы — всегда можно найти управу на своих чиновников-беспредельщиков. А местной знати очень хотелось избавиться от контроля Москвы, чтобы побайствовать вволю. И ей нужны были аргументы для объяснения соплеменникам, почему надо уходить из Союза. С экономическими аргументами кремлевская власть помогла. Не поскупилась и на политические.

Идеологическая служба ЦК сама копалась самозабвенно в грязи советской истории. Трясла, разбрызгивая нечистоты, пактом Молотова — Риббентропа, выискивала и подавала тенденциозно забытые факты притеснения нерусских народов страны. Смотрите, в какой клоаке вы жили и продолжаете жить! Будто не было в тот драматичный момент более важных проблем. Эта служба проповедовала политический мазохизм и поощряла в СМИ самобичевание и самоунижение представителей титульной нации. Стало хорошим тоном проходиться с трибун по имперским замашкам Москвы и болтать об эксплуатации русским народом окраин Союза.

Какая эксплуатация?! Те же узбеки хорошо помнили ташкентское землетрясение 66-го, когда в городе было разрушено 36 тысяч жилых домов и общественных зданий. Прилетели Брежнев с Косыгиным, осмотрели руины и перебросили в Узбекистан все стройуправления России вместе с техникой и материалами. А Россия сказала: «Потерпим!». Шесть лет возводили русские люди в Ташкенте микрорайоны, дворцы, спортивные комплексы. Были массовые переброски строительных армий в Киргизию и Казахстан. Россия только вздыхала: «Потерпим!».

Мне пришлось быть однажды свидетелем спора между Кунаевым и Рашидовым: в чьей столице больше отделанных мрамором фонтанов — в Алма-Ате или Ташкенте. Рашидов, кажется, назвал цифру «130». Кунаев задумался и сказал, что Алма-Ата их скоро догонит. «А мы опять перегоним», — засмеялся Рашидов. Я видел часть этих фонтанов, на фоне дворцов — богатое зрелище. И видел утопающие в бездорожье деревни русских «эксплуататоров» — в Калининской, Вологодской, Псковской и Ленинградской областях. Избы, крытые осиновой щепой, в каких жили наши предки еще тысячу лет назад.

В Ферганском обкоме нас встретили очень недружелюбно. Там же сидели представители облисполкома. Они пили зеленый чай из пиал с изображением коробочек хлопка и всем своим видом давали понять, что с представителями союзного Центра им разговаривать не о чем. Обращаю внимание: на дворе стоял только июнь 89-го. Председателем нашей комиссии был Леонид Александрович Горшков — бывший горный инженер и бывший первый секретарь Кемеровского обкома — интеллигентный, выдержанный человек. Он болел (и в начале 90-х ушел из жизни), и мы его потом оберегали от поездок в другие регионы. А здесь Леонид Александрович пустил в ход всю дипломатию, все свое обаяние, но перед нами была каменная стена: месхетинцы не должны оставаться в Узбекистане. Стало понятно, что погромщики появились не вдруг — операцию спланировала местная власть. У местных властей тоже достаточно тротилового эквивалента, чтобы устраивать локальные взрывы.

— Мы приютили турок во время войны, — сказали в обкоме нам на прощание. — Теперь пусть убираются домой, в свою Грузию.

«В свою Грузию» — это в закавказскую местность под старым названием Месхет-Джавахети, откуда в 44-м 90 тысяч турок-месхетинцев были депортированы, якобы за сотрудничество с фашистами. Их расселили в Узбекистане, а часть в Казахстане и Киргизии. Притерлись с соседями — жили в мире и дружбе, но вот закружили над этой дружбой враждебные вихри. Убито было в столкновениях около 200 человек.

В приемной секретаря обкома меня познакомили с двумя молодыми узбеками. Симпатичные рослые парни. Они представились членами национального движения «Бирлик», образованного недавно. Что ребята делают в обкоме партии? «Услышали, что комиссия из Москвы, пришли на разведку». А чем занимается «Бирлик»? «Освобождаем народ от советского колониального ига», — не без иронии сказал тот, что чуть помоложе. Теперь-то известно: «Бирлик» создавался с помощью органов госбезопасности для раскачивания ситуации. А как только Союза не стало, узбекская власть прихлопнула это движение, отказав в перерегистрации. Но тогда ребята должны были активно морочить головы легковерам.

Бежавшие из города месхетинцы расположились лагерем за летным полем Ферганского аэропорта — их было около 20 тысяч человек. Мужчины, женщины, дети. Подразделения Советской Армии окружили лагерь оборонным кольцом, защищая беженцев от погромщиков. В одной из палаток мы собрали старейшин и обсудили ситуацию. Она была аховая.

Ни воды, ни еды. Делятся своими пайками солдаты. А нашкодившая власть о людях забыла. Послали месхетинцы делегацию в Тбилиси на предмет своего возращения на историческую родину, но оттуда делегацию выпроводили нецензурными выражениями. Грузины дали понять, что их граница для турок закрыта навсегда.

И теперь беженцы требовали от комиссии Верховного Совета СССР применить державную власть и переправить их хоть на танках в Месхетию. «Кто-то управляет страной? Вы понимаете, что происходит?» — вопрошали старейшины. Мы кое-что понимали, но до полной ясности было еще далеко.

Я предполагал, какими трудными будут переговоры с грузинами, а ехать в Тбилиси все-таки надо. Но прежде нужно было слетать в Ташкент — почему не шевелится республиканская власть? Возможно, она предложит что-то разумное, попросит месхетинцев перебраться в другие узбекские области.

А за палатками уже шумело людское море: тысячи женщин требовали обещаний от членов комиссии. А что мы могли им сказать? Пустых слов они уже наслушались вдоволь. Вышли к людям, начали говорить о своих намерениях. И вот сначала одна, потом другая, потом третья, четвертая поднесли к нам грудных младенцев и положили у ног прямо в пыль.

— Забирайте себе, — кричали женщины, — нам нечем кормить их. И все равно их здесь убьют.

Когда старейшины обругали женщин на своем языке, они взяли детей назад.

К армейскому оцеплению на близкое расстояние подкатили два грузовичка с молодыми узбеками. У них в руках было оружие. Они стали орать непристойности и кривляться, кто-то приспускал штаны и поворачивался задом к солдатам. Солдаты молча смотрели на все это, прижимая к груди автоматы.

С нами были армейские генералы — чины Средне-Азиатского военного округа. Это была их зона действия. И я по наивности сказал им:

— Уже над армией издеваются. Как вообще такое возможно — людей жгут, убивают, а наша армия не вмешивается.

— И не будет вмешиваться, — ответил военный в погонах генерал-лейтенанта. — После того как политики предали армию в Тбилиси, никто теперь пальцем не шевельнет. Вы же нам законов не дали.

О каких законах он говорил, я не совсем понял. Скорее всего, о порядке использования Вооруженных сил во внутрисоюзных конфликтах. Четкой регламентации до сей поры не было, хотя обстоятельства требовали. А вот то, как кремлевская власть предавала военных, происходило на моих глазах.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.