11. УВАМБО

КОГДА КАПИТАН БЕЙКЕР и члены экипажа его самолета увидели трех американцев на прогалине в джунглях, никто из них не заметил никаких туземцев. Даже если бы они увидели, что туземцы направляются к Маргарет, Макколлому и Деккеру из джунглей, то все равно ничего не сделали бы. Они не могли открыть огонь, не могли приземлиться, у них не было ни парашютистов, ни оружия, чтобы защитить своих людей. ЛЮДИ, ПЕРЕЖИВШИЕ КАТАСТРОФУ «ГРЕМЛИН СПЕШИЭЛ», БЫЛИ ПРЕДОСТАВЛЕНЫ САМИМ СЕБЕ. ИМ ПРЕДСТОЯЛО ВПЕРВЫЕ ВСТРЕТИТЬСЯ С ОБИТАТЕЛЯМИ ШАНГРИ-ЛА. Маргарет, Макколлом и Деккер разбились в том месте, о существовании которого мир просто не знал.

Изолированные от остального мира жители так называемой Шангри-Ла вели весьма необычный образ жизни. Они открыли для себя огонь, но не изобрели колеса. Они покрывали свои тела глиной в знак траура, но не знали гончарного дела. Они говорили на сложных языках — глагол «убивать» можно было произнести двумя тысячами разных способов, но при этом для обозначения времени и пространства у них было одно лишь слово: О. Из цифр они знали 1, 2 и 3. Все, что было больше трех, обозначалось словом «много». В ярком, многоцветном мире у них существовало обозначение только для двух цветов: «мили» — черный, темно-коричневый, зеленый и синий; «мола» — белый, красный, оранжевый, желтый, светло-коричневый и красновато-фиолетовый.

Они украшали себя ожерельями и перьями, но не создавали никаких произведений искусства. Они считали, что луна — это мужчина, а солнце — его жена, но не обращали никакого внимания на звезды, которые ярко сияли в ночном небе. Через четыреста лет после того, как Коперник установил, что земля вращается вокруг солнца, люди в долине Балием считали, что солнце вращается вокруг них. Они верили, что солнце днем проходит по небу, проводит ночь в священном месте, а потом уходит под землю, чтобы утром снова начать свой путь. У луны был собственный дом.

Они боялись духов предков, но поклонялись богам. Они нежно относились к детям, но отрезали девочкам пальцы в честь умерших родственников. Свиней они считали членами семьи — женщины даже иногда кормили поросят грудью. И при этом они безжалостно забивали их при необходимости. Они строили сторожевые башни высотой тридцать футов, но единственной их мебелью были погребальные кресла для покойников. Они выращивали крепкий табак, но никогда не получали спирта. У них царила полигамия, но мужчины и женщины всегда спали порознь. Они ценили ум, но не испытывали любопытства. Особое значение придавалось верности. Приветствуя близких друзей и родственников, они говорили: «Хал-лоак-так», то есть «Позволь мне съесть твои экскременты». Истинный смысл этих слов — «Я могу сделать для тебя самое немыслимое».

В главной долине жило около шестидесяти тысяч туземцев. Десятки тысяч проживали по соседству. Туземцы жили в небольших деревнях, обнесенных мощными оградами или даже стенами. В большинстве деревень жило от тридцати до пятидесяти человек. Хижины строились вокруг центральной площади. Впрочем, в крупных деревнях могло насчитываться в несколько раз больше обитателей. Мужчины обычно спали вместе в круглых хижинах, куда не было хода женщинам. Женщины с детьми жили в других круглых хижинах и работали вместе в длинной хижине овальной формы, которая служила кухней. Свиней держали прямо в домах, чтобы ночью их не могли украсть враги.

Себя туземцы долины называли «абкуни», то есть «народ». Врагов они называли «дили». Иногда они называли себя по имени своего клана или имени вождя, «кайна». Вождь был военачальником, который объединял под своим командованием несколько деревень. Иногда туземцы говорили о себе в связи с рекой, протекавшей по долине: «Нит абкуни Балим-меге», то есть «Мы — люди реки Балием». Хотя все они относились к племени яли или дани, племенная принадлежность значила меньше, чем принадлежность к деревне, клану или военному союзу. Разные кланы внутри одного племени часто враждовали между собой. Племена яли и дани часто объединялись, чтобы отразить натиск общего врага.

За несколько минут или целый час обитатели каждой деревни могли добраться до десяти-пятнадцати других деревень, расположенных в одном районе. Несколько районов, которые объединялись для войны с врагами, образовывали конфедерацию. Несколько конфедераций могли объединиться в союз, насчитывавший от четырех до пяти тысяч человек. Союзы вели между собой войны — «вим» на языке туземцев. Несмотря на общность языка, этнического происхождения и культуры, союзы испытывали глубокую, прочно укоренившуюся враждебность друг к другу, первоначальный источник которой остался неизвестным. Они всегда были врагами и не собирались менять свою жизнь.

Мужчины племени дани. Фотография сделана Эрлом Уолтером в 1945 году (фотография любезно предоставлена Б. Б. Макколлом).

Именно вражда между союзами определяла жизнь туземцев. Если бы долину накрыть стеклянной крышей, то она превратилась бы в террариум для изучения человеческих конфликтов: экосистема, питаемая солнечным светом, речной водой, мясом свиней, сладким картофелем, — и непрерывные войны между соседями.

Предки твердили им, что война — это моральное обязательство и потребность жизни. Мужчины говорили: «Если не будет войны, мы умрем». Постоянство войны отразилось даже в языке. Если человек говорил «наша война», то строил фразу так, словно речь шла о чем-то неизбежном. Когда же он говорил об имуществе, например «наше дерево», то фраза строилась совершенно иначе. Смысл был ясен: хозяин дерева может измениться, но война будет вестись вечно.

Если задуматься над причинами Второй мировой войны, то понять мотивы, побуждающие туземцев к войнам, очень трудно. Они воевали не за землю, не за богатство и не за власть. Никто из них не собирался истреблять или завоевывать соседей, никому не было нужно защищать свой образ жизни или менять убеждения своих врагов. Убеждения и верования у всех туземцев долины были одними и теми же. Никто не считал войну неизбежным злом, результатом неудачных дипломатических усилий или нарушением желанного мира. Ни одна из сторон не ждала мира. Война просто никогда не кончалась. Она просто перемещалась в другие регионы долины, разгоралась и затухала. Но никогда не кончалась. Война была наследством каждого местного ребенка.

В долине Балием постоянной причиной для войны служила необходимость умилостивить духов или призраков, которых называли «могат». Живые строили для них хижины, чтобы духам было где отдохнуть, и приносили туда табак, чтобы духи могли покурить. Живые придумывали ритуалы для духов и верили, что «могат» либо помогают, либо причиняют вред, поэтому их лучше задобрить. Когда человек погибал на поле боя, его друзья и родственники стремились умилостивить его или ее дух. Для этого нужно было убить члена вражеского племени — мужчину-воина, женщину, старика или даже ребенка. Это могло произойти на поле боя, а могло и на поле сладкого картофеля. Пока дух не будет умиротворен, живым не дождаться покоя. «Могат» будет приходить и мучить их, насылая беды и несчастья. Когда месть совершалась, в деревне устраивался настоящий праздник с танцами. Иногда во время таких ритуалов варили и съедали тела побежденных врагов. Пока победившие воины и их родственники праздновали победу, враги кремировали своих мертвых, проводили погребальные ритуалы и начинали планировать месть. Поскольку у всех туземцев верования и обычаи были одними и теми же, то месть не прекращалась. Постоянно появлялись новые духи, требовавшие жертв, новые призраки, которых нужно было умиротворять. Око за око. И так без конца.

Умиротворение призраков было основной причиной войны, но не единственной. В изолированной долине, где достаточно еды и воды, где люди отличались крепким здоровьем, где царил умеренный климат и не отмечалось смены времен года, где ничто не менялось, война являлась основным развлечением и поводом для единения людей. Она удовлетворяла основную человеческую потребность в празднике. Гибель на войне и последующие погребальные ритуалы порождали обязательства и долг, сплачивали людей, порождали общие воспоминания. Иногда войны приводили к переменам внутри союзов. Это было чем-то новым — пусть даже не всегда хорошим. Война имела и практическое значение: гибель воинов сокращала мужское население, а это позволяло выжившим мужчинам брать себе новых жен. В туземных деревнях не было несчастных холостяков.

Характер войн в долине был столь же необычен, как и их принципы. Бои начинались с отправки приглашения: враги должны были встретиться на нейтральной территории. Если враг уклонялся, все расходились по домам. Бой продолжался только днем, чтобы злонамеренные ночные духи не могли прийти на помощь той или иной стороне. В плохую погоду война прерывалась, так как дождь смывал боевую раскраску. Боевой клич напоминал не завывания хищников, а крик местной птицы — кукушковой горлицы. Они вплетали перья в волосы, а их стрелы не имели оперения. После выстрела стрелы летели зигзагом, как птицы в полете. Когда боевые действия прекращались, воины отдыхали, пели, болтали друг с другом. Они знали все детали жизни своих врагов и обменивались оскорблениями через «линию фронта». Когда замечание в адрес жены врага оказывалось особенно сочным, обе враждующие стороны покатывались от смеха. А потом туземцы брались за свои копья и снова начинали гоняться друг за другом.

Поскольку для благополучия общины нужна была победа, мужчины, добившиеся успеха на поле боя, получали более высокий социальный статус. ОПЫТНЫЕ ВОИНЫ ИМЕЛИ БОЛЬШЕ ЖЕН. И ЭТО БЫЛО ОЧЕНЬ ВАЖНО В КУЛЬТУРЕ, ГДЕ СУПРУГИ СОЗНАТЕЛЬНО ВОЗДЕРЖИВАЛИСЬ ОТ СЕКСА В ТЕЧЕНИЕ ПЯТИ ЛЕТ ПОСЛЕ РОЖДЕНИЯ РЕБЕНКА. Но было бы неверно придавать слишком большое значение связи между войной, полигамией и воздержанием. Для многих мужчин война сама по себе была наградой, источником наслаждения и видом отдыха. Война была основой для сильных эмоций и чувства товарищества. Это был туземный способ хорошо провести время, правда, связанный с вероятностью получить травму или погибнуть. Интересно, что в отсутствие войны туземцы вели совершенно спокойную, безмятежную жизнь. Единственные конфликты были связаны с кражей свиней или семейными разногласиями. Друзья и родственники разрешали свои конфликты отнюдь не насильственными методами. Одна из сторон просто самоустранялась и уходила.

Туземцы из племени дани. Фотография сделана Эрлом Уолтером в 1945 году (фотография любезно предоставлена Б. Б. Макколлом).

А вот женщинам война была вовсе не нужна. Каждый выход за пределы деревни, каждый поход женщин и их дочерей на поля или к соляным бассейнам был связан с опасностью, поскольку враги постоянно совершали рейды на территории своих противников.

Война формировала сознание детей с самого раннего возраста. Обучение и игры мальчиков были связаны с копированием мужчин-воинов. Все игры заключались в имитации войны и захватнических рейдов. Мальчики играли маленькими луками и стрелами, сделанными из бамбука или длинных стеблей травы. Травяные стрелы часто попадали мальчикам в глаза — в племени было много полуслепых мужчин, которые по воинственности не уступали зрячим.

ДЕВОЧКАМ ВОЙНА ТОЖЕ ОБХОДИЛАСЬ НЕДЕШЕВО. КАЖДЫЙ РАЗ, КОГДА НА ВОЙНЕ ПОГИБАЛ КТО-ТО ИЗ БЛИЗКИХ РОДСТВЕННИКОВ, ДЕВОЧКАМ ОТРУБАЛИ ВЕРХНЮЮ ФАЛАНГУ ОДНОГО ИЛИ НЕСКОЛЬКИХ ПАЛЬЦЕВ. К БРАЧНОМУ ВОЗРАСТУ ДЕВОЧКА МОГЛА ЛИШИТЬСЯ ФАЛАНГ ПОЧТИ НА ВСЕХ ПАЛЬЦАХ. Антрополог, который спустя несколько лет прошел по следам героев «Гремлин Спешиэл», описывал этот процесс так: «На второй день утром к месту погребения привели нескольких девочек. Их уже поджидал мужчина, который специализировался на этом деле. Сначала он туго перевязывал девочке руку выше локтя, а потом сильно ударял камнем или доской по локтевому отростку, чтобы пальцы онемели. Помощник удерживал руку девочки на доске, а главный исполнитель каменным топором отрубал фаланги одного или двух пальцев, причем делал это с первого удара».

Ведение войны и задабривание духов предков были не единственными занятиями туземцев. Они строили хижины и сторожевые башни, выращивали сладкий картофель и другие овощи, ухаживали за свиньями, воспитывали детей и готовили еду. Тяжелая работа по большей части была уделом женщин. Мужчины строили дома и сторожевые башни, обносили поля оградами. Свободного времени у них было предостаточно. Время и энергию они тратили на войну — на подготовку и ведение боевых действий, празднование побед, оплакивание погибших, планирование новых войн. В перерывах между боями они говорили о войне, точили оружие, прокалывали носы, чтобы продеть в них клыки кабанов, обматывали стрелы волокнами орхидей, чтобы занести в раны врагов инфекцию, если не удастся убить их сразу. Туземцы часами наблюдали со сторожевых башен за перемещениями врагов по нейтральной территории, которая отделяла их дома и поля от точно таких же домов и полей, принадлежащих врагам.

Когда антрополог Маргарет Мид узнала о племенах долины Балием, она сразу же заметила связь между «далеким прошлым и будущим, в которое устремлены мужчины». Она писала: «Эти люди, точно такие же, как мы с вами, оказались в ловушке ужасного образа жизни, в котором врага нельзя уничтожить, завоевать или поглотить, поскольку враг необходим для обмена жертвами. Каждый раз нужна новая жертва. Мужчины попадают во множество порочных кругов. Царства и империи гибли, не имея другого выхода, кроме как пасть под напором завоевателей, не попавших в такую ловушку. На высокогорьях же Новой Гвинеи такого выхода на протяжении тысяч лет не было. И людям осталось лишь возделывать землю, собирать урожай и воспитывать детей, которым предстояло вести те же войны».

Когда военные корреспонденты Джордж Лайт и Гарри И. Паттерсон дали этой долине название настоящего рая из «Потерянного горизонта», они были очень далеки от истины. Но сделали они это сознательно. Их читатели, измученные тяготами войны, мечтали о Шангри-Ла. БОЛЕЕ НЕПОДХОДЯЩЕЕ НАЗВАНИЕ ДЛЯ ДОЛИНЫ НАЙТИ БЫЛО ТРУДНО. ДОЛИНА БАЛИЕМ БЫЛА ОЧЕНЬ КРАСИВА И НЕОБЫЧНА. НО ОНА ОТНЮДЬ НЕ БЫЛА ЗЕМНЫМ РАЕМ. Идея полковника Элсмора о землетрясениях ничем не подтвердилась. Никто не знал, как и когда люди поселились в этой долине. Возможно, они были потомками тех, кто жил на побережье острова, а потом был вынужден уйти в джунгли под напором завоевателей. Столь же загадочным оставалось происхождение их верований и обычаев.

Однако ключ к прошлому долины можно найти в мифах, которые туземцы рассказывают у своих костров. Первые строчки мифа о сотворении мира у племени дани звучат так: «Вначале была Пещера. Из Пещеры вышли мужчины дани. Они поселились на плодородных землях вокруг Пещеры. Потом пришли свиньи. Дани взяли свиней и приручили их. Потом пришли женщины, и дани взяли женщин». Люди, которые жили возле того места, где, по общему мнению, находилась священная Пещера, называли себя «иниатек», то есть «перворожденные».

Другой миф рассказывает о том, как, выйдя из Пещеры, люди отделились от других обитателей долины. Сначала люди вышли из Пещеры вместе с птицами, летучими мышами, насекомыми, рептилиями и лесными млекопитающими. Все существа попросили первого человека Накматуги различить их. Накматуги разделил их по типам и дал каждому его идентичность. Сначала он поместил птиц и людей вместе. Но птицы считали иначе. Они улетели и оставили своих братьев на земле.

Вера туземцев в родство человека и птицы повторяется во многих мифах. Миф о Птице и Змее рассказывает о том, как два существа спорили о смерти, бессмертии и судьбе человечества. Змея утверждала, что человек должен возрождаться из мертвых, как змеи, которые сбрасывают кожу и перерождаются. Но Птица говорила, что человек должен оставаться мертвым, как мертвая птица, а другие птицы покрывают себя грязью в знак траура. Чтобы выяснить, кто из них прав, Птица и Змея устроили соревнование. Птица победила, поэтому люди, как птицы, с тех пор умирают. Этот миф известен любому туземцу. В знак траура женщины намазывают свое тело грязью. Оружие, украшения и другие трофеи, захваченные у убитых врагов, называют «мертвыми птицами».

В мифах туземцев не говорится о том, что первые дни жизни в долине были настоящим земным раем или Эдемским садом. Насильственная смерть и военные союзы существовали здесь с начала времен. В одном мифе рассказывается, что когда люди вышли из Пещеры, то сразу начали воевать между собой и убивать друг друга. Родственники убитых присоединились к воинам и предложили: «Давайте вместе мстить нашему врагу». Война продолжилась, а когда враг был убит, то на месть поднялась его родня. Военный цикл стал бесконечным.

У обитателей долины была и еще одна легенда, «Улуаек». В ней говорилось о духах, которые жили в небесах над долиной, и о лиане, спускающейся на землю, о том, что давным-давно люди долины и духи спускались и поднимались по этой лиане, чтобы навестить друг друга. В некоторых легендах у небесных духов длинные волосы, светлая кожа и светлые глаза. В других утверждается, что у них волосатые руки, которые духи никому не показывают. Но небесные духи стали красть свиней и женщин, и тогда люди долины обрезали лиану и прекратили все контакты. В легенде «Улуаек» предсказывается, что однажды небесные духи восстановят волшебную лиану и снова спустятся на землю.

И возвращение духов ознаменует Конец Времен.

ТРЕХ АМЕРИКАНЦЕВ, КОТОРЫМ удалось выжить после катастрофы «Гремлин Спешиэл», привели в деревню. Туземцы называли ее Увамбо. Когда над головами туземцев из племени яли пролетел самолет, они были заняты повседневными делами. Самолет летел низко, и туземцы бросились прятаться на полях со сладким картофелем и в окрестных джунглях. Вот почему Маргарет не заметила людей возле хижин.

Жители Увамбо видели самолеты и раньше — особенно часто в течение предыдущего года, когда полковник Элсмор и другие пилоты стали регулярно летать над долиной. Но туземцы не знали, что с этим делать. Американцам казалось, что аборигены воспринимают самолеты как гигантских птиц, но жители Увамбо отлично знали, что птицы летают по небу абсолютно бесшумно, а поют и кричат только на деревьях. Самолеты ничем не напоминали птиц. Они выглядели по-другому, по-другому двигались и издавали другие звуки. ТУЗЕМНЫЕ ДЕТИ СЧИТАЛИ, ЧТО САМОЛЕТЫ — ЭТО БОЛЬШИЕ ЛЮДИ, РАСПРОСТЕРШИЕ РУКИ. И ПРАКТИЧЕСКИ НИКТО НЕ ПРЕДСТАВЛЯЛ, ЧТО ВНУТРИ МОЖЕТ КТО-ТО НАХОДИТЬСЯ. Одно островитяне знали точно — это звук самолетов. У них было слово, обозначающее шум: «ане». К нему добавлялись суффиксы «ву» или «куку». Такие слова обозначали шум самолетных двигателей. Самолеты вошли в язык туземцев под названием «аневу» или «анекуку».

Когда пассажиры «Гремлин Спешиэл» припали к иллюминаторам, стараясь разглядеть туземцев, за ними из джунглей наблюдал мальчик Хеленма Вандик из племени яли. Он на всю жизнь запомнил тот день, потому что этот «аневу» летел особенно низко. Его сестра Юнггукве Вандик, которая недавно получила свою первую свинью, работала на поле сладкого картофеля, когда появился самолет. Испугавшись, она упала на землю и схватилась за ноги женщины, работавшей рядом с ней.

И Хеленма, и Юнггукве запомнили, что «аневу» сделал два круга над небольшой долиной, а потом направился к горному хребту Оги, где протекала речка Мунди. Никто не видел, как самолет упал в джунгли, но Хеленма очень удивился, услышав гром в такой ясный день.

КОГДА В ДЕНЬ КАТАСТРОФЫ «Гремлин Спешиэл» стемнело, жители Увамбо увидели зарево над хребтом Оги, где исчез «аневу». Вождь деревни, Яралок Вандик, пошел по джунглям к горам, чтобы посмотреть, что случилось. Подходя к месту катастрофы, он почувствовал странный запах. Дойдя до места катастрофы, он спрятался в джунглях и стал наблюдать. Он увидел существ, которые напоминали людей, но ничем не походили на тех, кого он знал. Кожа на их лицах была белой, а волосы — прямыми. Кожа на телах тоже была странной. У них были ступни, но на ступнях не было пальцев. Лишь позже вождь узнал, что эти люди покрывали себя одеждой, а на ноги надевали обувь, которая скрывала пальцы.

Яралок ушел с места катастрофы незамеченным. Вернувшись в Увамбо, он никому не рассказал о том, что видел. Другие мужчины поступили так же. Среди них были Наларик Вандик и Инггимарлек Мабел. Имя первого означало «Заблудившийся», второго — «Не имеющий ничего в руках». К месту катастрофы подходил и еще один туземец, Пугулик Самбом. Его увиденное по-настоящему напугало. Но никто из них не сообщил родным и друзьям о таинственных существах, вышедших из разбившегося «аневу».

Подобное поведение очень характерно для яли: носителя дурных известий могут в них и обвинить. Вместо того чтобы всем рассказать об увиденном, мужчины предпочли промолчать. Они повели себя так, как и все остальные, — отправились собирать полусозревший сладкий картофель и прятаться в джунглях.

На следующий день Яралок вернулся к месту катастрофы и увидел людей — трех мужчин и одну женщину, как ему показалось. Люди выглядели так странно, что он не понял, кто из них мужчины, а кто женщины. У одного мужчины — по-видимому, Деккера — на голове была повязка, которая напомнила Яралоку светлое оперение на голове птицы. Ему показалось, что люди оттаскивают тело от разбитого «аневу». Он слышал хлопки и небольшие взрывы. Понаблюдав за людьми, Яралок скрылся, уверенный в том, что увидел духов, спустившихся с неба.

Крестьянин-воин из Увамбо не мог подумать ничего другого. С детства он слышал легенду «Улуаек», в которой предсказывалось возвращение духов с небес. Описание духов в точности совпадало с описанием людей с «аневу» — светлая кожа, длинные волосы, закрытые руки. Да и сам «аневу» тоже хорошо вписывался в легенду. Лиана была перерезана, и небесные духи нашли другой способ спуститься в долину. И все же Яралок не спешил делиться своими соображениями.

Вот что говорил его племянник Хеленма: «Произошло что-то ужасное. Он не хотел сеять панику, не хотел, чтобы его обвинили в дурных известиях. Это были духи. В легенде говорилось, что люди с длинными волосами спустятся с неба. Они будут ужасны. И это будет Конец Времен. Об этом говорили, и это слышали многие поколения».

Когда другие жители деревни стали обсуждать зарево, которое они видели над джунглями, Яралок нарушил обет молчания. К счастью, его никто ни в чем не обвинил. Люди слишком боялись того, что предвещал приход таинственных существ. Особенно внимательно историю Яралока слушал Вимаюк Вандик.

Жителям Увамбо нужно было хорошо встретить духов, даже если их приход означал конец того мира, в котором люди жили на протяжении веков.

Впрочем, оставался и другой выход, более естественный для воинов: убить пришельцев.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.