РОСЛАВЛЕВ Александр Степанович

РОСЛАВЛЕВ Александр Степанович

псевд. Баян;

1(13).3.1883 – 10.11.1920

Поэт, прозаик. Публикации в журналах «Пробуждение», «Сатирикон» и др. Стихотворные сборники «Видения» (М., 1902), «Красные песни» (Ялта, 1906), «В башне» (СПб., 1907), «Карусели» (СПб., 1910), «Цевница» (СПб., 1912).

«Александр Степанович Рославлев, известный за свою нецензурную эпиграмму на памятник Александру III работы Трубецкого перед Николаевским вокзалом, а также стихами под Ершова и повторяющимися „клики, пушки и трезвон“ и любопытной повестью „Записки полицейского пристава“, человек немалых размеров, в поддевке и с лицом Варлаама…» (А. Ремизов. Встречи. Петербургский буерак).

«Длинноволосый А. Рославлев, похожий на орангутанга, налитый до краев водкой, живущий буквально как птица в воздухе, – у него, кажется, даже не было постоянного жилища, – человек с неким литературным прошлым (провинциальный газетчик), пришел поэтом с определенными устремлениями, но было непонятно, какими корнями питается дарование в этом некультурном, оторванном от всех корней существе его.

Иногда он мне казался пустым сосудом – чувствительным проводником самому ему непонятных идей. Появлялся Рославлев неизвестно откуда и, серый, бесследно таял в рассветной мгле за углом Румянцевского музея. Впрочем, так приходить и исчезать тенью было тогда в моде» (Н. Петровская. Воспоминания).

Александр Рославлев

«Это огромный человек – необыкновенного роста, чудовищной толщины. Все в нем колоссально – голос, кулаки, аппетит. Сам он, кажется, этой колоссальности не ощущает. Когда на улице прохожие удивленно оборачиваются на его необычную фигуру, к тому же забронированную в невозможную крылатку и с широкополой черной шляпой а-ля бандит на голове, он беспокоится.

– Что эта рожа так на меня уставилась? Кажется, я не негр. Еще сглазит – глазищи-то черные, как маслины, – арап. Тьфу!

И сплевывает аккуратно три раза в сторону „арапа“, не сумевшего скрыть свое изумление перед гигантом в крылатке.

То же и с аппетитом.

– Александр Иванович [так у мемуариста. – Сост.], – говорит хозяин, – вы ничего не кушаете. Не угодно ли бисквитов? Или сандвич? Может быть, вы голодны – тут были рябчики.

– Благодарю, я только что пообедал, – басит Рославлев. – Совершенно сыт, благодарю. Да и у вас уже несколько птичек сжевал – не сытны, знаете, но очень вкусные. Не беспокойтесь, благодарствуйте.

От нескольких птичек – т. е. блюда с рябчиками – сиротливо торчат на блюде только несколько косточек, что покрупней. Косточки помельче Рославлев „сжевал“ вместе с мясом полудюжины „вкусных, но не сытных птичек“.

– От этого не откажусь, – радостно подставляет он, отодвинув рюмку, стакан. – Славный коньяк. Наполеоновский, говорите? Д-да, молодец был Наполеон, не то что Вильгельм, во всякую мелочь вникал – вот и коньяк славный выделывали при нем.

Рославлев подливает себе еще из драгоценной бутылки.

– Добрый коньяк. Наша белая головка, конечно, на вкус тоньше, но крепость, по-моему, та же. Но, – Рославлев видит тень, пробегающую по лицу хозяина, и, как человек деликатный, спешит исправить свою неловкость, – но по военному времени великолепный напиток – где же теперь достать настоящую водку» (Г. Иванов. Петербургские зимы).

«Вижусь здесь довольно часто с Рославлевым. Он теперь ужасно толст, все поголовно отзываются о нем как о нахале и о мошеннике, но тем не менее он преуспевает. Стихи его всюду печатаются, книги покупаются за хорошую цену издателями (осенью выйдут целых три). Популярность свою он создал и поддерживает главн[ым] образом чуть ли не ежедневными выступлениями в разнообразных концертах и вечерах – в гимназиях, пансионах, на курсах, землячествах и т. д. На одном таком вечере я был вместе с ним. Держится он весьма внушительно. Выговаривал распорядителям, что за ним не была послана карета; едва приехав, стал требовать, чтобы его угощали (вечер благотворит[ельный] каких-то сибиряков-студентов)» (В. Гофман. Письмо А. А. Шемшурину от 6 марта 1909).

«Александр Рославлев давно перестал считаться в рядах поэтов. Лет шесть, семь тому назад [1906–1907. – Сост.] на него возлагались кое-какие надежды, думали, что, пройдя период ученичества, он найдет самого себя. Но вскоре выяснилось, что это ученичество было только грубое и бестолковое захватывание чужих приемов, тем, мыслей, переживаний. Так же обстоит дело и теперь. Новые книги Александра Рославлева, не имея свежести начала, пугают своей „поэзиеподобностью“» (Н. Гумилев. Письма о русской поэзии. 1912).