ЛОЛО

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ЛОЛО

наст. имя и фам. Леонид Григорьевич (Леон Гершкович) Мунштейн;

31.12.1866 (12.1.1867) – 6.8.1947

Поэт-фельетонист, драматург, переводчик, издатель, театральный деятель. В 1894–1905 – фельетонист газеты «Новости дня» (более тысячи стихотворных фельетонов). В 1909–1918 издавал еженедельный журнал «Рампа и жизнь». Книги «Онегин наших дней (Роман-фельетон в стихах)» (М., 1896), «Жрецы и жрицы искусства. Словарь сценических деятелей. Стихи Lolo. Шаржи и карикатуры» (т. 1–2, М., 1910–1912). Пьесы «Святое искусство. Сцены из жизни современной столицы» (М., 1901), «Вечный праздник» (СПб., 1903), «В двенадцать часов по ночам» (1917), «Екатерина II» (1918; в соавт. с Тэффи). С 1918 – за границей.

«Лоло по характеру был довольно мрачным – остроумие не есть веселье.

…Я хорошо знала Лоло. Мы даже вместе написали оперетку „Екатерина Вторая“, шедшую с большим успехом в Москве, сколько мне помнится, в [19]18-м году. Очень нравились публике „минаевские“ рифмы Лоло, на которые он действительно был мастер. В оперетке этой одному из фаворитов Екатерины посвящаются куплеты:

Пусть носит он носки Петра,

Пусть носит парики Петра,

Но скипетра, но скипетра

Ему не увидать.

Между прочим, на премьере этой оперетки сидел с нами в нашей „авторской“ ложе Влад. Ив. Немирович-Данченко и в антракте сказал:

– А знаете, мне сейчас пришло в голову, что следовало бы заняться опереткой. Ведь это особое художественно-театральное представление, оно имеет влияние на зрителя и как сатира.

…Феноменальная близорукость Лоло ставила его иногда прямо в анекдотические положения.

Он сам рассказывал:

– Прохожу я мимо подъезда, вижу – какой-то господин, страшно знакомое лицо. У меня всегда истории, все на меня обижаются, что я никого не узнаю. Но вот тут, слава Богу, узнал. Делаю приветливое лицо, хватаю его за руку, трясу ему руку: „Здравствуйте, здравствуйте. Ну, как Вы?“ А он как-то упирается. „Да я ведь, – говорит, – здешний швейцар“. А я в ответ, совсем уж по-дурацки: „Все равно, мне все равно“. Получилось, как будто мне лишь бы трясти руку, а кому – это уже безразлично.

На улице он всегда боялся стукнуться лбом о фонарный столб. Такой случай был с ним в Остенде. „У них море и небо одинаково блекло-голубое и таким же цветом выкрашены фонарные столбы. Ясно, что близорукий человек не отличит, где небо, где фонарь, и треснется лбом“. Он именно треснулся лбом, причем разбил пенсне. И сколько ни искали осколков – не нашли. Тогда Лоло, как человек болезненно-мнительный, решил, что кусочки стекла влезли ему в глаз. Пошел к окулисту. Тот выслушал, посмотрел глаза, покачал головой и велел Лоло попить валерьянки и полежать дня два в постели. Пенсне нашлось в зонтике Веры Николаевны [жена Лоло. – Сост.]. На другой день пошла гулять, стал накрапывать дождь, она раскрыла зонтик, и пенсне вывалилось ей на голову. Лоло это было очень неприятно. Он так ясно чувствовал, как стеклышки шевелятся у него внутри глаз у самого носа.

…Манера работать у Лоло была странная. Писал он почему-то в прохладной комнате на уголке стола, заваленного всякой дрянью. Тут были и старые газеты, и яблоки, и второй том „Анны Карениной“, и корректурные листы „Рампы“, и корсет Веры Николаевны. Чернильницы у него не было. Перо макал в полупустой пузырек с густым чернильным отстоем и с мухами. Близоруко поднимая каждый раз пузырек к носу, щурил на него левый глаз, правый совсем закрывал и долго целился попасть пером в узенькое горлышко.

Кругом ходили люди, громко разговаривали, тянули с этого самого стола какие-нибудь бумаги или газеты.

– Вера Николаевна, – говорила я. – Ведь ему мешают, нельзя же так.

Она только рукой отмахивалась.

– Неужели вы думаете, что он что-нибудь слышит? Он, когда пишет, так все равно что в яме сидит.

Действительно: пришел дворник, принес какую-то квитанцию, вытянул из руки Лоло перо, расписался, вставил перо снова ему в руку. Видно было, что это дело обычное. И Лоло совершенно спокойно покрутил перо в пальцах, наладился и пошел поскрипывать по обрывку бумаги, как ни в чем не бывало. По-видимому, он дворника даже не заметил» (Тэффи. Моя летопись).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.