13

13

Вечером, 5 июня, состоялось заседание военного совета фронта, на которое были вызваны командующий 4-й воздушной армией Вершинин, командующий артиллерией фронта Сивков, начальник оперативного управления штаба Котлов-Легоньков, начальник разведывательного отдела Трусов. Доклад сделал начальник штаба фронта Ласкин. Коротко и ясно генерал изложил взгляды командующих армиями и позицию штаба фронта.

Вопросы в основном задавали командующий фронтом и члены военного совета. Под конец совещания Петров подвел итог:

– Первое. О «Голубой линии» противника мы говорим много, но знаем ее недостаточно, а вернее, слабо. И огневые средства врага мы не можем подавить не только из-за нехватки артиллерийских средств, но и потому, что не обнаружили многие цели, которые мешали продвижению войск. Значит, надо полнее и точнее знать расположение сил и огневых средств врага. Второе. Мы не смогли завоевать господства в воздухе, поэтому авиации противника удалось многое сделать, чтобы наши войска не смогли развить наступление. Значит, надо ударами по аэродромам ослабить силы авиации врага. И в небе следует иметь больше наших истребителей, а тем, которые есть, прикрывать войска более активно. Третье. Черноморский флот и Азовская флотилия представляют собой большую силу. Но в проводимой операции они не имеют активных задач, и поэтому их боевые возможности используются не в полной мере. Четвертое. Стрелковые подразделения, саперы и артиллеристы недостаточно подготовлены к совместным действиям при прорыве укрепленной обороны. По этой теме надо провести усиленную учебную работу с командующими, штабами и войсками. И в заключение изложу свою оценку сложившейся обстановки на фронте и наши задачи. Затишье на всех фронтах говорит о том, что стороны усиленно готовятся к решающим летним сражениям. А наш фронт по приказу Ставки проводит наступательную операцию. Однако ни на одном из направлений, в том числе и на главном, войска не только не смогли прорвать оборону, но даже захватить первые позиции. По данным разведки, гитлеровское командование продолжает непрерывно возводить новые укрепления как на самой «Голубой линии», так и в глубине Таманского полуострова. Начавшееся лето работает на руку противнику: буйно разросшаяся зелень маскирует и укрывает заграждения и огневые точки. Это говорит о том, что на самом южном фланге советско-германского фронта противник рассчитывает удержать за собой полуостров и Новороссийск. И мы видим, как цепко и упорно дерутся гитлеровцы за каждую позицию, за каждый окоп. Местность на Тамани способствует противнику в достижении его целей. Для прорыва такой укрепленной обороны у нас явно не хватает артиллерии, а вместе с тем и умения. Ставка не может направить фронту дополнительные артиллерийские соединения, и вы знаете почему.

Иван Ефимович намекал на предстоящее сражение под Курском, к которому Ставка усиленно готовилась.

– Но ведь во фронте много своих сил, – продолжил генерал, – которые либо не в полной мере, либо не так умело нами используются. Все это ведет к ненужным потерям и нашим неудачам. Считаю целесообразным наступательные действия на всех направлениях временно прекратить, закрепиться на достигнутых рубежах и приступить к более тщательной подготовке операции. Будем ее готовить, памятуя о том, что сильную четырехсоттысячную семнадцатую армию немцев на Тамани обязаны разгромить мы с вами, войска нашего фронта, совместно с Черноморским флотом и Азовской флотилией. Больше некому. Для этого надо теперь же начать глубокую и всестороннюю разведку противника во всей полосе фронта и на воде. Готовить операцию всесторонне, тщательно по всем службам, обратив особое внимание на взаимодействие родов войск. Все время подготовки операции использовать на обучение войск и штабов прорыву укрепленных районов.

На следующий день Петров направил в Генеральный штаб подробный доклад о ходе проводившейся операции и попросил утвердить его решение о прекращении наступления. Ставка с его мнением согласилась.

…Несмотря на затишье в наземных боях, на аэродроме, как всегда, стоял несмолкаемый гул моторов. Одни машины взлетали, другие возвращались с боевых заданий. Шла привычная боевая работа 16-го и 45-го истребительных полков, дислоцирующихся в станице Поповической.

У командного пункта 16-го полка выстроились в шеренгу восемь молодых летчиков – лейтенанты, старшины, сержанты и даже один рядовой. Новое пополнение, которое только что Пал Палыч Крюков привел из Тихорецкой.

В сторонке, неподалеку от шеренги, новый командир 216-й авиационной дивизии, теперь уже полковник Дзусов, в хорошо пригнанном новом обмундировании, о чем-то беседовал с командиром полка подполковником Исаевым.

Все построенные – бывшие летчики 84-го истребительного полка, недавно участвовавшие в изнурительных боях в предгорьях Северного Кавказа. На устаревших истребителях «чайка» они по нескольку раз в день вылетали на штурмовку вражеских позиций, оказывая посильную помощь наземным войскам.

Те, кому довелось провести сентябрь и октябрь сорок второго на рубеже реки Терек, до конца своей жизни сберегут память о тех суровых днях, когда густая, тяжелая пелена пыли и порохового дыма затягивала солнце, когда скалы крошились под ударами немецких бомб, когда все вокруг гудело, тряслось, рассыпалось и гибло, и только упрямые, закопченные, полузасыпанные землей оглохшие бойцы в выгоревших гимнастерках вели упорные многодневные бои, не допуская врага в глубь Кавказа. И в том, что наши выстояли, была скромная заслуга летчиков 84-го.

Когда советские войска отбросили немцев к устью Кубани, истребительный полк вывели из боя на переформирование и освоение новой техники. На широком зеленом поле у станицы Тихорецкой его летчики стали осваивать новый американский истребитель «Белл Р-39 Аэрокобра» под руководством Героя Советского Союза Бориса Глинки, грузноватого, степенного украинца, любителя борщей с пампушками.

Молодежь училась жадно и нетерпеливо. За прошедшие полгода они столько натерпелись от «мессершмиттов», что теперь каждому из них хотелось поскорее встретиться с «худыми» на скоростных, хорошо вооруженных «кобрах» и рассчитаться за все – за погибших боевых друзей, за свои ранения и ожоги, за все, что им пришлось пережить и перетерпеть.

И вот сейчас восемь пилотов из полка, стоя в шеренге под теплым южным солнцем, нетерпеливо ожидали, как же решится их судьба.

– Покрышкин! – перекрывая гул моторов, зычным голосом крикнул комдив.

От группы летчиков, что шла с самолетной стоянки на КП, отделился худощавый майор. Слегка прихрамывая на правую ногу, он быстро подошел к Дзусову и отдал честь.

Молодые летчики все как один повернули головы в его сторону. О Покрышкине писали в газетах, его фамилия упоминалась в сводках Информбюро, среди летчиков о нем ходила молва как о новаторе воздушного боя на вертикалях, а теперь вот он, собственной персоной, стоит перед ними. Они смотрели на него во все глаза.

Выше среднего роста, плечистый. Аккуратно застегнутая гимнастерка в разводах на спине и под мышками от пота, как и у его спутников, оживленно что-то обсуждавших до этого, а теперь притихших в сторонке. На широкой, мускулистой груди сверкала Звезда Героя, два ордена Ленина и орден Красного Знамени. Авиационная фуражка, сидевшая на голове «блинчиком», была чуть сдвинута на нос, отчего глаза оставались в тени. В левой руке он держал перчатки, тонкий шлем, на боку на ремешке висел планшет.

– Покрышкин! Вот, пополнение прибыло, – сказал комдив, кивнув головой в сторону стоявших в шеренге летчиков. – Будешь учить молодых по своей системе. Ваши летчики, вам и карты в руки.

– У меня есть другие карты, товарищ комдив, – ответил майор, похлопав рукой по своему планшету.

– Одно другому не помеха, – властно сказал Дзусов. – Будешь летать и учить молодежь!

– Есть! – козырнул Покрышкин.

– Идем, познакомлю тебя с ребятами.

Они подошли к крайнему в шеренге.

– Знакомьтесь, – громко объявил Дзусов, – помощник командира полка по воздушно-стрелковой службе Герой Советского Союза гвардии майор Покрышкин.

Потом подошел к первому в шеренге.

– Так, ваша фамилия?

– Старший сержант Голубев, – представился высокий голубоглазый парень с вьющимися каштановыми волосами и орденом Красной Звезды на груди.

– Где учился?

– В Ачинском аэроклубе и Ульяновской школе.

– Потом?

– В летной школе на Кавказе работал инструктором.

– Давно на войне?

– С тринадцатого ноября сорок первого года.

– Хорошо.

Покрышкин стоял рядом с комдивом и делал в своем блокноте заметки для памяти. Следующим был лейтенант со следами ожогов на щеках и кончике носа, аккурат в тех местах, которые не защищены шлемофоном. Этот летчик сразу напомнил Покрышкину другого, тоже лейтенанта, с обезображенным ожогами лицом, в запасном полку в Ставрополе, куда он прибыл за пополнением. Многие летчики на фронте больше всего опасались тяжелых ранений, после которых можно стать калекой. Решив, что вид такого летчика может морально угнетать молодых пилотов, да и не только их, майор не стал брать лейтенанта в свой полк, а чтобы никого не обидеть, вообще в тот же день покинул запасной полк.

– Лейтенант Клубов, – представился статный, с хорошо развитой мускулатурой лейтенант. На его выпуклой груди блестели орден Красного Знамени и орден Отечественной войны.

– Где горел? – спросил Дзусов.

– Под Моздоком, товарищ полковник.

– Знакомые места, – оживился комдив, щуря черные осетинские глаза. – На чем летал?

– На «чайках».

– У нас «кобры». Видал?

– Видел. Осилим, товарищ полковник.

– Сколько вылетов? – поинтересовался Покрышкин.

– Двести сорок, – отчеканил лейтенант, блеснув из-под нависшего лба сияющими глазами светло-карего цвета.

– Результат?

– Сто пятьдесят успешных штурмовок, четыре сбитых самолета.

– Теперь здоров? – спросил Дзусов.

– Хоть сегодня в бой.

– Хорошо. Кто следующий? – Комдив подошел к молоденькому лейтенанту с пушком на подбородке.

– Лейтенант Цветков!

– Давно в армии?

– С тридцать второго года.

– Ого! – недоуменно воскликнул полковник. – С пеленок, что ли?

– Воспитанник части, – пояснил Цветков.

– А на войне?

– С двадцать второго июня сорок первого года. Начал со Львова.

– Хорошо. Следующий, – продвинулся Дзусов.

– Лейтенант Трофимов, – степенно козырнул невысокий худенький летчик с выразительными голубыми глазами.

– Воевал?

– Три сбитых, товарищ полковник.

– А что такой худой, плохо кормили?

– Не в коня корм, – бросил реплику сосед, удивительно похожий на Трофимова, только поплотнее его. В строю хрюкнули. Дзусов строго посмотрел на соседа.

– Лейтенант Карпов, – невозмутимо козырнул летчик.

Комдив молча миновал его и подошел к следующему.

– А вы?

– Солдат Сухов.

– Как так солдат? Зачем мне солдат? Проверить! – Комдив повернулся к Покрышкину.

– Я летчик, товарищ полковник. Только после школы воевал в кавалерии, – объяснил стройный, подтянутый солдат. Гимнастерка, брюки, обмотки на ногах – все было на нем старенькое, выцветшее, но чистое и отглаженное. А выражение его лица, особенно озорных черных глаз, как бы говорило: «Пожалуйста, проверяйте. У меня все в порядке».

– Есть проверить! – повторил указание Покрышкин и невольно улыбнулся. Этот паренек ему сразу чем-то понравился. Так же представились другие летчики: Жердев, Кетов, Березкин.

Комдив уехал по своим делам, а Покрышкин задержался: хотелось поподробнее узнать о каждом новичке. На вид они выглядели неплохо, только вот Березкин. Худенький, не развит физически, не имеет опыта боевых действий. В 84-м полку летал на связном «По-2».

– Значит так, – объявил Покрышкин. – Сейчас пойду на задание, как вернусь, так и начнем занятия.

В первые жаркие июньские дни он часто летал на боевые задания, естественно, сильно уставал, поэтому занятия с молодыми летчиками проводил в основном на земле.

Оперативный отдел штаба 4-й воздушной армии, выполняя указание командующего фронтом генерал-лейтенанта Петрова, особое внимание стал уделять организации патрулирования истребителей над сухопутными войсками. Теперь прикрытие наземных войск и отражение массированных налетов противника они стали осуществлять путем выноса зон патрулирования за линию фронта на территорию, занимаемую врагом, и, кроме того, пролетом пар и групп истребителей в глубь немецкой территории с целью своевременного предупреждения КП истребительных частей о приближении вражеских самолетов и перехвата их на дальних подступах к прикрываемым зонам.

Такие полеты отнимали у летчиков много сил и энергии. Но уже седьмого июня немецкое командование приступило к переброске бомбардировочных подразделений на центральный участок Восточного фронта под Белгород и Курск. Количество самолето-вылетов в люфтваффе на Кубани резко сократилось.

Теперь Покрышкин мог всерьез взяться за молодых. Начал он с того, что слетал с каждым на «спарке» по кругу и в зону пилотажа, потом с каждым в паре, приказывая им по очереди выполнять роль то ведущего, то ведомого. Ребята оставили хорошее впечатление, их можно было быстро подготовить.

Но Березкина, по его мнению, следовало отправить обратно в запасной полк. Какой из него истребитель – машину пилотирует, как свой «кукурузник», шарик скольжения у него без движения, взлет и посадка мягкие. Покрышкин смотрел, смотрел, потом решительно заявил:

– Слезай! Ты что – молоко возить собрался или воевать? Так летают школьники, а не истребители! Понял? Иди походи по аэродрому, присмотрись, как другие летают, а потом еще раз попробуем…

Березкин чуть не заплакал от обиды. С восьмого класса он начал мечтать об авиации, стал заниматься спортом для укрепления мышц, добился, чтобы его приняли в аэроклуб и, наконец, стал пилотом. Вроде бы неплохо освоил «кобру», и на тебе, обратно в запасной полк.

– Не расстраивайся, Славик, – утешал друга Костя Сухов. – Еще не все пропало. Ведь он же не поставил вопрос о немедленном возвращении в запасной полк. Так? Он только сказал – иди присмотрись. Значит, у него есть на тебя виды. Согласен? А раз так, значит, надо налечь на учебу. Забудь, чему тебя учили в аэроклубе, всем этим дамским штучкам… Машиной нужно управлять по-мужски, решительно и резко, чтобы она чувствовала твердую мужскую руку. Понял?

Костя не заметил, как стал подражать Покрышкину в его манере говорить с человеком. А Слава, горько переживая, что завтра-послезавтра его друзья пойдут в бой, а он останется на аэродроме «волам хвосты крутить», и не подозревал, что Покрышкин просто применяет в отношении его своеобразный воспитательный прием. Считал, что каждый человек должен пробивать себе дорогу своим трудом, и чем с большими трудностями он столкнется, тем злее будет, и это пойдет ему на пользу в этой страшной войне. Бесцеремонно убрав молодого летчика с самолета, он раззадорил его, а теперь наблюдал, как он себя будет вести и что будет предпринимать.

Меж тем молодежь постигала секреты летного мастерства. Пуская учеников себе в хвост, Покрышкин показывал им свои приемы ухода из прицела противника, заставляя при этом каждого четко повторять все свои эволюции.

Улетая на очередное задание, он оставлял ребятам свой уже порядком истрепавшийся альбом и приказывал разобрать очередные фигуры, подготовить к его возвращению вопросы. Через час и двадцать минут, объявлял он, занятия будут продолжены. И точно, через час двадцать его машина заруливала в капонир, Покрышкин выбирался из кабины на крыло, вытирал вспотевший лоб, брал из протянутой Гришей Чувашкиным пачки папиросу, делал для успокоения несколько глубоких затяжек, потом говорил технику:

– Нормально. Тяпнул «месса»… Можешь нарисовать еще звездочку.

Потом спрыгивал на землю, отходил в сторонку, чтобы не мешать специалистам, подготавливающим истребитель к очередному вылету, и начинал разбор полета с летчиками своей группы.

Каждый из них докладывал: что делал, что видел, на что обратил внимание. Молодежь слушала одного – завидовала: какой дерзкий, смелый; слушала другого – недоумевала: переоценил противника, третьего – «слона» не заметил. А ведь все они обсуждали один эпизод.

Наконец наступала очередь Покрышкина: короткими, точными фразами он оценивал прошедший бой, его сильные и слабые стороны, указывал, кто и как вел себя во время схватки, кто добился победы или преимущества над противником, разъяснял, в чем оно выразилось, отмечал, кто допустил ошибки и какой маневр надо было осуществить, чтобы уйти от немца. Молодежь слушала и восторгалась – вот это класс!

Потом Покрышкин шел докладывать командованию полка о результатах вылета, а молодежь его сопровождала, пока пути их не расходились: он на КП, они – в класс, который в Поповической назвали академией в землянке.

– Так как ты стал кавалеристом, Сухов? – неожиданно спросил Покрышкин, когда они в очередной раз возвращались с разбора полета.

– Давай, Костя, расскажи со всеми подробностями, – предложил Александр Клубов. – О верблюдах, о фотографии…

– А вы разве слышали об этом? – удивился Покрышкин.

– И не один раз, – со смехом подтвердил Виктор Жердев. – В резерве, бывало, сидим, делать нечего, мы то и дело упрашивали его: расскажи, Костя, как ты воевал на верблюдах.

Сухов не стал ломаться. Как только друзья умолкли, он приступил к повествованию:

– На гражданке я занимался фотографией в артели «Красный фотограф» в Новочеркасске…

Ребята тут же по ходу начали вставлять различные словечки, но он не обращал на них внимания. Стал рассказывать, как мечтал об авиации, как пошел в райком комсомола, когда ему исполнилось семнадцать, и выпросил путевку в Ростовскую авиационную школу. Уже во время войны его послали в Ейское училище морской авиации, окончить которое он не успел – немцы подошли к Кавказу и пришлось эвакуироваться. К этому времени немцы взяли Ростов. Из курсантов срочно сформировали батальон и отправили его на передовую. Так Костя попал в кавалерию, в корпус Кириченко. Воевал на Черных землях пулеметчиком. По калмыцким степям их часть передвигалась на верблюдах. Ребята тут стали спрашивать, не плевались ли верблюды, но Костя невозмутимо продолжал свой рассказ… Его ранило. Когда лежал в госпитале, пришел приказ: всех летчиков, оказавшихся в пехоте, вернуть в авиачасти. Так он и остался в летчиках рядовым солдатом. Эту историю он рассказывал уже не одному начальнику, но никто ему не верит…

Молодежь остановилась; им пора было поворачивать к своей землянке. Минут через двадцать вернется майор и начнутся занятия.

Теперь они регулярно изучали конструктивные особенности и вооружение немецких самолетов, тактику немецкой авиации. Пользуясь моделями самолетов, сделанных умельцами-техниками, они разыгрывали различные варианты воздушных боев, отрабатывали наиболее выгодные маневры при атаке и обороне.

– Нам навстречу летит девятка «юнкерсов», – давал очередную вводную Покрышкин, вспомнив одну из своих схваток над Крымской. – Клубов, ты ведущий шестерки истребителей. Твое решение?

Клубов объясняет, как он думает организовать атаку.

– Схватка уже началась. Из облаков вываливается шестерка «мессершмиттов». Твое решение?

Чаще всего он разбирал отдельные поучительные бои, проведенные истребителями 16-го полка. На занятия часто приходили Пал Палыч Крюков, Сергей Лукьянов. Покрышкин нередко ссылался на их боевой опыт на занятиях по тактике боя. Если разбирал ошибки какого-то летчика, фамилию старался не называть. Щадил его самолюбие.

Майор постоянно учил молодых ориентироваться в пространстве, в происходящих событиях, мгновенно реагировать на действия противника. «Ищите немца. Не он вас, а вы его первыми должны найти. Внезапность и инициатива – это победа. Атакуйте смело, решительно. Маневрируйте так, чтобы обмануть, перехитрить врага. Если не сбили – сорвите его замысел. Этим вы уже многого достигнете!» – толковал им майор. Молодые были в восторге. «Наш Суворов в воздухе», – называли они его между собой.

О том, как нелегко даются победы, Покрышкин знал не понаслышке. Только в течение апреля – июня сорок третьего года 16-й гвардейский истребительный полк потерял на Кубани двадцать пилотов, и каких! – Вадима Фадеева, Степана Вербицкого, Николая Науменко, Владимира Бережного, Александра Мочалова, Валентина Степанова, Николая Искрина, Александра Голубева и многих других.

Александр не только скорбел по ушедшим однополчанам – он постоянно думал и анализировал причины, повлекшие эти потери. Теперь, получив под свое крыло молодых, но уже опаленных войной ребят, он решил добиться, чтобы в будущем таких потерь не было. Хватит тасовать летчиков в группах! Он воспитает эскадрилью асов, мастеров воздушного боя, спаянную, действующую в групповом воздушном бою четко, как часы. И он действовал.

Как же надо было любить свое дело, верить в свою правоту, каким надо было быть энтузиастом, чтобы наряду с каждодневной опасной, нервно изматывающей боевой работой регулярно проводить с молодыми пилотами занятия, совершенно не предусмотренные никакими официальными инструкциями! Прав был Андрей Труд, сказав однажды, что воля Покрышкина не знает преград, она может даже подзаряжать аккумуляторы. Позже эта фраза станет в полку крылатой.

Кстати, Андрей поправился и прибыл в полк после ранения. Наблюдая, как Покрышкин все свободное от полетов время отдает молодым, как после очередного боевого дня он до поздней ночи засиживается над схемами воздушных боев, чтобы на очередном занятии на следующий день дать молодым пилотам краткие и точные рекомендации, Андрей стал даже ревновать друга. Мастер на всякие шуточки и розыгрыши, он при случае заговаривал о том, что Саша со своими учениками, наверное, позабыл старых друзей, да что там друзей, но и кого-то более важного, намекая на Марию. Но Покрышкин, увлеченный делом, на его шуточки не обращал внимания. А Труд вздыхал и бежал хлопотать по своим комсомольским делам.

Майор придумал для молодых пилотов новый вид тренировки в прицеливании и ведении огня. Они уже стреляли из ШКАСа по макетам в капонире. Прицел на пулемете был поставлен настоящий, самолетный. Но этого Покрышкину показалось недостаточно. Теперь пулемет с тем же прицелом поставили на треногу и он стал «путешествовать» по окраинам аэродрома: то в одном месте поставят, то в другом, то дальше, то ближе, и летчики вместе с учителем тренируются в прицеливании по реальным самолетам с разной дистанции, под разными ракурсами. Таким образом они отрабатывали определение дальности до цели по величине проецируемого в прицеле изображения.

А вот и движущаяся цель – на посадку идет «кобра». На этот раз тренога поставлена недалеко от посадочного «Т». Летчики поочередно тренируются.

– Открывать огонь с большой дистанции, – тут же поясняет Покрышкин, – это стрелять в белый свет. Происходит большое рассеивание пуль. Чтобы бить врага наверняка, надо подходить к цели как можно ближе – на сто, а то и пятьдесят метров. У меня, например, оружие пристреляно на сто метров, и я стараюсь бить по кабине. Фиксирую вражеский самолет в прицеле и…

– Аллес капут, – подсказывает конец мысли подошедший Андрей Труд.

Все улыбаются. Покрышкин строго смотрит на Андрея, потом неожиданно широко улыбается и подтверждает:

– Так точно, товарищ гвардии лейтенант!

Ребята начинают дружно хохотать. Небольшая разрядка в занятиях тоже необходима.

Возглавив воздушно-стрелковую службу, гвардии майор Покрышкин стал по существу заместителем командира полка, причем и по другим вопросам. Молодые на земле от него ни на шаг – ходят за ним по летному полю, как цыплята за наседкой, прислушиваясь к каждому его слову, присматриваясь к каждому его жесту, подражая ему во всем, даже в манере говорить.

«Здравствуй, Саша!

Наконец-то почта стала работать нормально, и я без задержки получила от тебя письмо. Ты улетел, и жизнь для меня сразу поблекла.

Работы прибавилось и у нас. Из-за непрерывных дежурств по двое-трое суток не удается сомкнуть глаз. В голове постоянно только одна мысль – добраться до постели и уснуть.

Недавно я отличилась. Моя Таисия уехала в район авиабазирования за медикаментами, в пути у них сломалась машина и они заночевали в степи, благо, что сейчас тепло. Катю срочно вызвали на дежурство в штаб, и я осталась в нашем огромном и пустом доме одна. Темно. На улице ветер, грохочут листы железа на крыше, слышатся близкие разрывы бомб в Миллерове, которое немцы продолжают регулярно бомбить. В общем, обстановочка еще та!

Лежу на аптечных ящиках и прислушиваюсь к каждому шороху. Думаю, хоть бы пистолет какой дали, что ли! Страшно ведь одной.

Вдруг вижу: в темноте что-то мелькнуло. Вот опять что-то бежит по одеялу… Присмотрелась – мамочка родная, мыши!

Подскочила, стала лихорадочно одеваться, в голове только одна мысль – бросить все и бежать в санчасть. Оделась, и уже на пороге меня как током ударило: здесь ведь Таина аптека, у нее там медикаменты, спирт, перевязочные материалы, инструменты. Не дай бог что-нибудь пропадет – все, не миновать Таисии трибунала. Хороша же я буду – подведу самую близкую подругу! Нет, решила я, буду коротать ночь на аптечных ящиках, одетая, в сапогах, там меня мыши не достанут, но на душе зато будет спокойно.

Когда вернулась Тая и я ей все рассказала, она вполне серьезно заметила, что теперь она во мне уверена и что на меня можно положиться. Вот такой я «герой».

Часто думаю о тебе и скучаю. Здесь все мне о тебе напоминает. Иду тропинкой в санчасть и думаю: здесь мы шли вместе с Сашей. Даже не верится, что это было. Обо мне не беспокойся, тебя я не подведу. До свидания. Успехов тебе в твоем трудном деле и будь все-таки осторожнее. Не рискуй понапрасну. Крепко тебя целую. Твоя Мария».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.