12

12

Наступление войск на главном направлении фронта 26-го мая развития не получило. Только на отдельных участках частям 56-й армии удалось захватить первые позиции и овладеть несколькими опорными пунктами.

Это была явная неудача, и больше других по этому поводу переживал сам командующий фронтом Петров.

Перед отъездом с командного пункта он приказал Вершинину:

– Требую, Константин Андреевич, организовать ночные налеты на вражеские аэродромы. Надо снизить активность вражеской авиации. Но эти ваши налеты озлобят врага. Предвижу, что в небе будет жарко.

Предвидение Петрова оправдалось. На следующий день тяжкие бои завязались не только на земле, но и в небе. В районе Киевская – Молдаванская все кипело, громыхало и сотрясалось. Тысячу четыреста самолетов бросила Германия на боевые порядки советских наступающих войск. Действуя в нарастающем темпе, немцы на исходе дня совершили звездный налет, численностью до шестисот самолетов. Разбитые на большие группы по 40-60 бомбардировщиков в каждой, они атаковали позиции наступающих войск с разных направлений. Господство в воздухе снова перешло к люфтваффе – удары с воздуха стали настолько мощными, что советские наземные войска приостановили наступление, а на отдельных участках фронта даже вынуждены были отступить.

Воздушные бои продолжались и в после дующие дни и часто принимали размах настоящего воздушного сражения. Советских истребителей, патрулирующих над линией фронта, явно не хватало. Они не успевали перехватывать бомбардировочные группы противника, и зачастую воздушный бой начинался после того, как бомбы уже были сброшены на цель. Нередко не удавалось даже прорваться к бомбардировщикам – немецкие истребители связывали наших воздушными поединками.

Наиболее простым выходом из создавшегося положения стало решение командующего 4-й воздушной армией увеличить число патрулирующих истребителей за счет сокращения сопровождения своих, а также организовать перехват германских бомберов еще до их подхода к линии фронта. Наши бомбардировщики и штурмовики стали летать крупными соединениями, защищая себя сами. В результате потери противника резко возросли.

– Константин Андреевич, в чем, по-вашему, причина неудачи? – спросил Вершинина командующий фронтом при очередной встрече на КП.

– Летчики-истребители почти непрерывно ведут борьбу с авиацией врага, – стал объяснять командующий воздушной армией, – однако срывать их бомбовые удары не всегда удается. Немцы дополнительно подбросили на это направление бомбардировщики с аэродромов юга Украины, в результате чего они стали превосходить нас. Мы не можем завоевать господства в воздухе.

– Да, это серьезный фактор, – согласился командующий, – а вы, Андрей Антонович, – обратился он к командующему 56-й армией генералу Гречко, – в чем видите причину неуспеха наступления?

– Местность для наступления очень тяжелая. Нанесение главного удара силами двух армий по центру полуострова, конечно, наиболее выгодно, так как мы кратчайшим путем выходим к Керченскому проливу. Но на этом участке «Голубая линия» имеет наиболее сильные укрепления и огневое насыщение. Мы не можем подавить огонь обороны. У нас не хватает артиллерии, особенно тяжелой. Авиация противника господствует в воздухе.

Наступление целесообразно приостановить до создания необходимых условий для успешного решения боевых задач.

Командующий фронтом и сам сознавал целесообразность прекращения атак. Он выезжал на передовые наблюдательные пункты артиллеристов и изучал рубежи обороны противника. На первый взгляд и препятствий-то никаких эта местность не представляла – так, длинная гряда небольших, покрытых травой холмиков. Но холмики эти, высотой в три-четыре метра, были насыпные. Каждый из них – маленькая крепость, с тремя-четырьмя пушечными и пулеметными дотами и дзотами, взаимодействующими между собой и с соседними узлами обороны. За первой линией холмов проходит вторая огневая линия, за второй – третья. А все вместе они составляют передовую позицию оборонительного рубежа «Голубая линия». Перед первыми холмами расположены проволочные заграждения в несколько рядов и минные поля. Подавить такие доты очень сложно, и бить по ним надо только прямой наводкой мощными пушками. А пушек не хватает.

Меж тем истребители продолжали свою тяжелую, изматывающую работу. На этот раз патрулировать вылетели четверкой – Покрышкин в паре с молодым летчиком Малиным и вторая пара – Старчиков с Торбеевым. Погода в этот день была не ахти какая – два яруса облаков. Нижний стлался почти у земли, на высоте около пятисот метров, верхний держался высоко. Зная, что немцы любят подходить к цели именно такими коридорами, прикрываясь ими, Покрышкин решил ходить «маятником» между двумя ярусами облаков.

Во время очередного крутого набора высоты Малин оторвался от патруля. Попытки установить с ним связь по рации оказались безуспешными. Патруль остался выполнять боевое задание втроем. Вскоре последовало сообщение с поста радионаведения:

– Для «сотого»! Северо-западнее – две группы «Юнкерсов-88». Интервал между группами – одна минута.

С юго-запада – группа «Хейнкелей-111». Верхний ярус – возможны «мессершмитты».

– Понял вас, – коротко подтвердил прием сообщения Покрышкин.

Они крались к полю боя, прячась между двумя слоями облаков, замышляя, по всей вероятности, звездный налет – группы сходились с разных направлений.

«Так, – быстро прикинул Покрышкин. – Немцев, по самым скромным подсчетам, больше тридцати, к тому же они идут с разных направлений. Наш авианаводчик уже вызвал с аэродромов дежурные подразделения, я это слышал по рации. Однако пока они подойдут, немцы уже отбомбятся. Попробую для начала хотя бы помешать бомбометанию, а там видно будет».

– Тридцать второй! Иду в атаку! Прикрой!

Это команда для Старчикова.

Он свалился на «юнкерсы» сверху, как хищный сокол, под небольшим углом к их боевому курсу. Их было больше, чем «хейнкелей», и они уже приближались к нашим войскам. Прицелился в флагмана, всадил ему с маху пару очередей – и сразу в сторону. Флагман загорелся, и вся группа, как по команде, начала сбрасывать бомбы на свою территорию.

Когда отваливал, увидел совсем рядом тупой нос второго бомбардировщика, ощетинившийся вспышками стреляющих пулеметов. Пропустив его вперед, Саша энергично развернулся и сразу же открыл по нему огонь сзади. «Юнкерсы» окончательно рассыпались, потеряли строй и кинулись врассыпную в облака.

Флагман второй группы, очевидно, увидел, что произошло с его товарищем, потому что развернулся и начал уходить в сторону. Группа последовала за ним. Тройка «кобр» бросилась в погоню за второй группой «юнкерсов», но тут же послышался предостерегающий голос авианаводчика:

– «Хейнкели»!..

Патруль успел перехватить «хейнкелей» в самый последний момент, когда все они уже были на боевом курсе. Поручиться, что ни одна бомба с этих машин не упала на нашей территории, Саша не мог. «Земля» потом сообщила, что один бомбардировщик из головного звена, подбитый Покрышкиным в первой же атаке, взорвался на собственных бомбах между нашими и немецкими окопами. Остальные повернули и до линии фронта не дошли.

Три атаки «кобр» заняли совсем немного времени. Два пылающих костра обозначили место падения бомберов. Пока они разворачивались, пока освобождались от бомб, подоспели вызванные истребители. Патруль, в меру своих сил и возможностей, боевую задачу выполнил.

Покрышкин осмотрелся – Старчикова с Торбеевым на месте не было. Он остался один, боеприпасы на исходе. В стороне промчался фашистский самолет, которого настигал наш «Як». Однако в тот момент, когда уже можно было открывать огонь, «Як» почему-то отвалил и нырнул в облака. «Странно… Уж не затевают ли немцы очередную пакость, – подумал Покрышкин. – Не буду искушать судьбу».

Нырнув в облака, он пошел к себе в Поповическую.

– Старчиков с Торбеевым прилетели? – спросил Саша у подбежавшего к самолету Чувашкина. Он уже выбрался на крыло, снял парашют.

– Дома. Старчикову повредили самолет. Как машина, есть замечания?

– Машина нормально, но свечи проверь. Пришлось несколько раз форсировать мотор. Да, Григорий, можешь еще пару звездочек нарисовать.

– Есть, товарищ майор! – весело козырнул Чувашкин.

Подбежали Старчиков с Торбеевым.

– Живы, товарищ гвардии майор? – спросил Старчиков.

– Я-то жив, а вот вы почему ведущего оставили в бою? – строго спросил Покрышкин.

Старчиков потупился. Он еще не забыл, какую взбучку получил от помощника командира полка за полет с Никитиным в разведку, за то, что потерял Труда в бою.

– Ну, что молчишь, докладывай. – Покрышкин надел свою мятую фуражку и выжидательно смотрел на Старчикова.

– Так драка же была, товарищ майор. Сверху свалилась четверка «мессеров». Мы, прикрывая вас, завязали бой, одного завалили. Но мне немцы тоже машину повредили, пришлось вернуться.

– Так, понятно. Ну а ты, Торбеев, что скажешь о драке?

– Я?.. – растерялся Торбеев.

– Да, ты. Что ты видел?

– Бой видел… Все видел, – заторопился летчик. – Ох, и много же было всяких самолетов. Просто страшно было!

– Ну а сам стрелял?

– А как же! Ни одного патрона не осталось. – И уже тихо добавил: – Только все мимо…

– Потому что издалека стрелял. А надо подходить ближе. Понял? Но молодец, что не оторвался от своего ведущего. А вот Малин не удержался. Кстати, о нем что-нибудь известно? – обратился Покрышкин к Старчикову.

– Известно, товарищ гвардии майор. «Мессы» подловили. Тяжело раненного отправили в госпиталь.

– Понятно. Ты это, если на следующий раз будешь уходить, предупреждай ведущего. А то смотался втихаря, словно тебя и не было. Понял?

– Понял, товарищ гвардии майор, – четко отрапортовал Старчиков. Он радовался, что сегодня так легко отделался, что командир его не отчитывал.

– Ладно, свободны. Пойду на КП.

«Вот опять бросили молодого в эту мясорубку, – с горечью думал Саша, шагая на КП. – Вон в сорок первом, как было трудно, а Иванов молодых учил, прежде чем в бой бросал. Если будем так молодыми разбрасываться, скоро некому будет воевать».

На следующий день он повел в бой весь полк – двадцать шесть летчиков. Встретили они около ста двадцати пяти бомбардировщиков, которых прикрывали десять истребителей. В ходе этого неравного боя восемнадцать немецких машин было сбито и четыре повреждено. За боем с пункта наведения наблюдал сам командующий вместе с офицерами из штаба армии. Все видели, как один «мессер», неудачно атаковав наш самолет, бросился удирать. Вдруг по динамику открытым текстом раздалось: «Нет, дружок, за сделанную шкоду надо отвечать». И в то же мгновение послышались звуки стрельбы. Видно было, как один «мессер» закувыркался, а «кобра» свечой ушла в небо. «Узнаю Сашу по почерку», – заметил Вершинин.

Тут же одна «кобра» метнулась за «мессершмиттом» на горку. «Тищенко, осторожно, зависнешь!» – послышался в динамике голос командира группы. Он всех видел, всем успевал подсказывать, как лучше действовать. Но Тищенко в азарте забыл об опасности. Кончилось все тем, что его самолет, как и предполагал Покрышкин, завис. Пока молодой пилот опрокидывал свою машину, немец, заметив его оплошность, с полупереворота ударил по нему и повредил его самолет. Фашист тут же попытался провести повторную атаку, но, попав под шквальный огонь «сотой», развалился в воздухе на куски. Тищенко вышел из боя и со снижением пошел в сторону Краснодара.

«Здравствуй, Мария!

У нас опять жарко. Работаем с утра до вечера. Недавно командующий вручил мне высокую правительственную награду. При вручении присутствовали представители от партийных органов и комсомола, и я познакомился с секретарем Краснодарского крайкома комсомола Георгием Куция, которого часто видел в Краснодаре до войны на различных комсомольских мероприятиях. Мы разговорились, вспомнили довоенный Краснодар. Оказалось, он тоже был «фабзайцем», после окончания ремесленного училища, как и я, был направлен на завод, в литейный цех. Я работал слесарем-лекальщиком, а он формовщиком в литейном цехе. Завод меня направил в авиацию, а его – на комсомольскую работу. Всем нам дал путевку в жизнь комсомол. На судебном процессе над изменниками Родины, проходившем в Краснодаре, я был представителем от нашей дивизии. Там я встретился с прославленным русским писателем Алексеем Толстым. Я спросил его, почему наши литераторы так мало пишут об авиации. Он объяснил, что авиация дело сложное и, чтобы писать о ней, ее нужно хорошенько изучить и самому прочувствовать.

Хочу напомнить тебе, Мария, чтобы ты не вздумала задирать нос перед людьми, что у тебя муж Герой и о нем в газетах пишут. Помни, мы с тобой ничуть не лучше других. Смотри, не зазнавайся, не подводи меня.

Обо мне не беспокойся. Неоправданного риска я никогда не признавал, но давно подметил, что тех, кто уж очень себя бережет, чаще всего и сбивают. А меня и раньше сбить было не так-то легко, а теперь и подавно. Ведь у меня есть ты, а я очень хочу с тобой встретиться. Так что будь спокойна за меня. Обнимаю и крепко целую тебя. Твой Александр».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.