15

15

А через неделю 16-й гвардейский истребительный полк погрузился в пассажирские вагоны, и паровоз, дав протяжный прощальный гудок, потянул состав на юг, в сторону Баку. Настроение у всех было приподнятое: наконец-то они получат новые самолеты, освоят их, а там снова в бой.

Но эшелон, словно желая испортить летчикам настроение, тянулся медленно, подолгу стоял на разъездах, пропуская срочные, литерные, с военной техникой, идущие в сторону Орджоникидзе. Новый, сорок третий год пришлось встречать в пути, в вагонах. Как всегда, однополчане подняли тост за Новый год, за победу, за то, чтобы дожить до встречи с друзьями и родными. Устроили даже вечер самодеятельности – Масленников играл на баяне, Крюков читал свои стихи, Фадеев изо всех сил старался поднять у людей настроение. Но большого веселья не получилось: люди мысленно уже жили будущим – фронтом.

Саша после отъезда Марии затосковал, хотя внешне не подавал вида. Вечером тридцать первого он решил найти своего механика Григория Чувашкина и вместе с ним отметить праздник. Пробираясь по составу, он попал в штабной вагон, где уже вовсю веселились, выпивали, звучали оживленные голоса, в том числе и женские.

В двенадцатом часу, обнаружив Чувашкина в компании авиамехаников, Александр хватил с ними по стакану спирта и в полном молчании принялся есть с таким ожесточением, будто главным теперь являлось уничтожение съестных припасов, с трудом раздобытых на этот праздничный вечер. Потом, когда его разобрал хмель, он успокоился и стал думать о Чувашкине. В самую дьявольскую погоду Гриша всегда встречал и провожал Александра, а когда самолет улетал, молча ложился лицом в траву и с волнением ждал возвращения своего командира. А как он колдовал над раненой машиной! Его каждодневная, будничная работа на аэродроме по существу являлась подвигом. Зимой, на тридцатиградусном морозе, в полевых условиях привести в полный порядок машину, которая вернулась с боевого вылета с множеством пробоин, с поврежденным элероном, с перебитыми нервюрами и шпангоутами – это непросто. А сплести зимой тросы. Тонкие стальные нити прилипают к пальцам, оставляя кровавые шрамы. Но за ночь самолет опять возвращается в строй, и так не раз, и не два.

Потом его мысли вернулись к Марии.

Я любил тебя всю,

твои губы и руки – отдельно.

Удивляясь неважным,

но милым для нас мелочам.

Мы умели дружить

и о чем-то совсем не постельном,

лежа рядом, часами

с тобой говорить по ночам.

Словно о них написал Симонов.

– Тоскуете, командир? – словно догадавшись, о чем он думает, спросил Гриша.

– Тоскую.

– Красивая, наверно. Жаль, карточки нет.

– Почему же? Есть. – Саша достал из кармана гимнастерки фотокарточку Марии, сделанную в Махачкале. – Вот, посмотри.

Гриша бережно взял фотографию и стал внимательно ее рассматривать. К нему потянулись другие техники.

– Да-а, красивая девушка. На такой надо жениться.

– Надо, да вот… Эх! – Александр махнул рукой. – Давай, Гриша, наливай еще по одной!

К вечеру следующего дня полк прибыл в пункт назначения – поселок Аджи-Кабул. Место оказалось неплохим: аэродром на берегу большого озера, поблизости река. Зелень отсутствовала – вокруг один суглинок и солончаки.

На следующий день стали знакомиться с новыми самолетами. Первой эскадрилье досталась «аэрокобра» под номером тринадцать.

Внешний вид у истребителя был привлекательным – отточенные плавные линии фюзеляжа, заостренный обтекатель с коротким дулом мощной пушки. В крыльях два крупнокалиберных и четыре обычных пулемета. С такой мощью летчикам еще не приходилось встречаться. Необычный каплевидный фонарь позволял прекрасно все обозревать вокруг. Двигатель у самолета располагался за кабиной пилота, защищая его в бою от пушечных трасс противника. Трехстоечное шасси включало в себя переднее носовое колесо, что намного уменьшало опасность капотирования при посадках на не оборудованные бетонной полосой аэродромы и повышало устойчивость истребителя при движении по земле во время взлетов и посадок. Для покидания кабина пилота имела боковые двери автомобильного типа.

Но этот самолет имел и существенные недостатки. При предельной задней центровке он проявлял склонность к плоскому штопору, а его хвостовое оперение не выдерживало значительных перегрузок. Однако эти недостатки нашими техниками были быстро устранены.

Боковые двери неожиданно принесли пилоту опасность – при покидании машины в воздухе он нередко ударялся о стабилизатор истребителя и получал серьезные травмы.

Несколько дней Покрышкин облетывал новый истребитель, потом собрал летчиков и объявил: «В общем так: летать начнем на спарке. Как немного почувствуем машину, будем по очереди летать на этой. – Он показал пальцем в сторону «тринадцатой». – Позже обещают дать технику для всех. Теперь о самолете. Если сравнивать «кобру» с «мессом», то можно сказать: на ней лучше обзор, на пикировании «месс» от нее не уйдет. Надо пользоваться тем, что «мессер» плохо переходит из пикирования в набор высоты, плохо выворачивается в верхней точке «мертвой петли». Но вот под нос попадать ему не советую: у «Ме-109 Г-2» в носу стоят три пушки. Срежет, как бритвой. В общем, бить его можно. Понятно?» Летчики молчали. Покрышкин быстро разобрался, что «кобра» лучше наших истребителей бронирована, имеет более мощное вооружение, у нее лучший обзор, она лучше радиофицирована, но об этом из осторожности решил помалкивать, чтобы особисты не обвинили в непатриотичности.

Процесс перехода с «Яков» на «кобру» оказался делом непростым. Предстояло отшлифовать ранее приобретенные навыки с учетом тактико-технических данных нового истребителя.

Тем не менее дело спорилось, учебу закончили успешно. Экзамен по материальной части и тактике воздушного боя учинил командир полка Исаев, хотя у него самого познания в этих вопросах были весьма поверхностными. Потом приезжала комиссия из штаба дивизии, вновь проверяла всех и сочла, что полк готов к боям.

После этого на транспортном «Ли-2» полк вылетел в Тегеран, где получил «кобры» для всех. Покрышкин, после некоторого раздумья, оставил себе машину под номером 13 – она ему определенно нравилась, хотя однополчане, посмеиваясь, советовали на всякий случай приписать к тройке нолик. Но Саша отшучивался: «Тринадцать – число счастливое». Так и вылетел на фронт на машине под номером 13.

К началу января 1943 года обстановка на юге страны была следующая: наши войска завершали ликвидацию 6-й армии Паулюса под Сталинградом и, сжимая кольцо, другой частью сил наступали в направлениях на Ростов и Донбасс; на Кавказе перешла в наступление Северная группа войск и теснила врага от Терека; по Главному Кавказскому хребту от Эльбруса до Новороссийска занимали оборону и готовились к наступлению войска Черноморской группы – 18-я, 56-я и 47-я армии. С января к ним прибавилась 46-я армия.

11 января Ставка утвердила план операции «Горы» и «Море». К выполнению той части, которая называлась «Горы», фронтовое командование приступило немедленно. Первой удар в направлении на Нефтегорск и частью сил на Майкоп нанесла 46-я армия. Она с трудом сломила сопротивление противника и медленно двинулась вперед.

Такой же вспомогательный удар нанесла 47-я армия в направлении на Крымскую. Но условия здесь были крайне неблагоприятные. Шли непрерывные дожди, сменявшиеся периодически мокрым снегом. Дороги были непроходимы, и артиллерия не смогла занять назначенные позиции. Армия успеха не добилась.

16 января перешла в наступление 56-я армия, и хоть и с тяжелыми боями, но продвигалась вперед. Противник делал все возможное, чтобы задержать эти отрезающие ему отход советские части. Но все же Черноморская группа, несмотря на отсутствие дорог, плохие погодные условия, продолжала наступать и к 23 января, прорвав вражескую оборону южнее Краснодара, продвинулась вперед на двадцать километров.

Потеряв возможность вывести войска с Северного Кавказа через Ростов, немецкое командование повернуло дивизии 17-й армии на Таманский полуостров.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.