ЮНОСТЬ. ТЕХНИКУМ И ПУТЬ В МЕДИЦИНУ

ЮНОСТЬ. ТЕХНИКУМ И ПУТЬ В МЕДИЦИНУ

В 1930 году окончились школьные годы. Вместо 9 класса учеников распределяли: либо в Череповецкий механический техникум, либо в Ленинград (в Ораниенбаум) – в лесной. Череповецкий механический техникум был основан еще в ХІХ веке, тогда он назывался Александровским техническим училищем и выпускал механиков. Теперь, когда индустриализация страны вдохнула новую жизнь, в его стенах стали готовить техников для лесной промышленности и электростанций. В этот техникум и поступил Амосов. Из вчерашних школьников создали отдельный класс, зачислили на второй курс. «Школьников» стали ускоренно обучать, чтобы те смогли догнать основных студентов-«техников». Занимались по восемь часов: математика, физика, химия, механика, черчение, потом начались спецпредметы – паровые котлы, машины, турбины… Амосов писал: «Техника мне понравилась, читал по паровым турбинам, котлам, дизелям. Изобретал машину для укладки досок в стопы. Делал чертежи».

Учиться было тяжело, но интересно, к тому же начислили стипендию – целых 30 рублей! Богатство по тем временам.

Год учебы пролетел, но темпы индустриализации вносили коррективы. Требовалось ударно заканчивать пятилетку, студентов-«техников» отправили на «ликвидацию прорыва» в лесопильные заводы на север, за Белое озеро, на Кемском заводе остро не хватало рабочих. Работа была тяжела и однообразна – отвозить доски на вагонетках и складывать в стопы. «Сначала было очень тяжело, – вспоминал Амосов, – к обеденному перерыву уже вымотан, а после еще четыре часа тянуть. В общежитие сначала приходил чуть живой. Потом втянулся. С ужасом представил: а если так всю жизнь? Понял, почему культурные рабочие шли в революцию – завидовали. И я бы пошел».

Но именно тогда определились основные приоритеты жизни будущего ученого: «Первым делом всегда была работа, вторым – страсть к выдумыванию, конструированию. К науке? Я всегда стеснялся называть себя ученым. Но всю жизнь создавал модели, рисовал схемы, чтобы понять суть системы. Началось еще там на первом курсе, на „прорыве“, в завшивленном общежитии уже выдумывал „автомат для укладки досок в стопы“. Потом за жизнь еще много было изобретений, малых и больших. Довел до практики только одно, но очень серьезное: АИК, аппарат искусственного кровообращения, но это было через 20 лет». На самом деле потом, уже став хирургом, Амосов спроектирует не только аппарат АИК, но и впервые в мире создаст и применит модель специального клапана сердца, а в последние годы в его работах большое внимание уделялось проблемам биологической кибернетики. Фактически Амосов как ученый стал одним из первых и самых активных и последовательных поборников кибернетизации медицины. Так «страсть к выдумыванию и конструированию» даст толчок новым направлениям в науке будущего.

После «прорыва» снова началась учеба. Амосов отмечал, что все как-то очень и разом повзрослели. Досуг проводили на квартире его друга Леонида Тетюева, где собиралась молодежь, все приходили, вели разговоры, спорили, даже собрали струнный квартет.

С осени Амосова – одного из успешных «школьников» – перевели к «техникам»: их предполагалось выпустить досрочно, пятилетка требовала. Последний год учебы завершился практикой – полгода на лесопильном заводе в селе Луковец. Сразу после практики «техникам» объявили, что учение кончилось.

В 1932 году Николай Амосов был распределен в Архангельск на лесозавод имени Молотова. Как он сам подводил черту: «Юность закончилась. Счастливая? Пожалуй – да».

На электростанции в Архангельске Н. М. Амосов проработал механиком три года. Электростанция давала ток в общую сеть города и лесозаводов. Таких заводов было пятнадцать, их называли «валютным цехом страны» – доски пилились на экспорт. Тот, куда приехал Николай, был самым большим, «стройкой пятилетки». Амосова взяли на штатную должность сменного техника, иначе – сменного мастера, или сменного механика – командира над всей сменой, как вспоминал с иронией Амосов, «можно назвать и совсем пышно – „начальник смены“. до нас они все были из рабочих (вот были времена – начальник в 18 лет!)». В обязанности сменного мастера входило обеспечение выполнения графика нагрузок, чтобы электростанция исправно выдавала требуемую мощность.

Освоение профессии прошло успешно и довольно быстро. Парогенераторы электростанции работали на древесной щепе и опилках – отходах после распиловки бревен на лесозаводах. Щепа подавалась на станцию к котлам и на склад по ленточным транспортерам. Они тянулись через заводской двор на высоких столбах. Для работы на складе была команда из двенадцати девушек во главе с их «бригадиршей». И эта топливоподача доставляла больше всего хлопот. Топливо не экономили, щепа была в избытке, ею засыпали территорию поселка, весь завод и поселок стояли на щепе слоем больше двух метров.

Все проблемы коренились в неритмичности: даже если лесозавод простаивал, все равно энергию в сеть надо было давать, начинался аврал, особенно зимой в часы пик – утром и вечером. И после единственной недели стажировки вчерашних студентов-«техников» поставили работать наравне со «взрослыми». Впрочем, молодежь втянулась быстро, Амосов потом вспоминал, что работа была ответственной, но не очень сложной, главное – не растеряться в критических ситуациях. Позже, уже будучи заслуженным хирургом, он писал о первой своей аварии на станции: «Помню первую аварию ночью. Лампочки начали ярко светиться, машинист кричит: „Сейчас вырубит!“ Это значит, наш участок сети отключился от системы, нагрузка упала, и срабатывает автомат, турбина отключилась. Тут начинается настоящий ад – свет гаснет, предохранительные клапаны на котлах травят пар под крышу со страшным свистом, дымососы останавливаются, пар, дым и искры заполняют всю котельную. Молодые рабочие убегали от котлов на улицу. А ты – командир, за все в ответе! Конечно, у каждого рабочего на такой случай инструкция, но нужно, чтобы они не растерялись, сделали все как положено. В первый раз я тоже испугался, толку с меня было мало, в полутьме заблудился на лестницах, но все обошлось – ребята дело знали. Потом уже не боялся. Если сравнить с кровотечением при операции на сердце, которые проводил спустя четверть века, такая авария – детская забава».

Амосов первую зиму в Архангельске вспоминал как адаптацию к быту, освоение профессии, человеческих отношений. Несмотря на дружный коллектив и хороших товарищей по работе, не хватало одиночества – жил он еще с тремя рабочими в комнате, тяготило то, что редко удавалось одному подумать, кто-нибудь всегда разговаривал. И конечно, снова книги, книги, книги. На заводе была очень приличная библиотека.

К тому же в эту первую зиму Амосову доверили важное дело: заниматься с рабочими, готовить их к сдаче техминимума. Сначала он учил кочегаров, потом машинистов – они были молодые, с тремя-четырьмя классами начальной школы, семилетка среди рабочих тогда считалась «образованием» и была чуть ли не редкостью. Учились у него с удовольствием, занятий не пропускали, комиссия принимала экзамены. Амосов писал: «Все волновались, я тоже. От кочегаров началось мое преподавание и на всю жизнь».

Так прошла первая зима 1932/33-го. Но случилось новое несчастье: в марте внезапно тяжело заболела мать. Амосов срочно выехал в Череповец, потом в Ольхово. Елизавету Кирилловну пришлось положить в больницу, ей стало получше, выписали ее примерно через месяц. Дома она пробовала даже работать, но не смогла. Елизавета Кирилловна почти каждый день ходила в медпункт – к этому времени открыли родильный дом, была молодая акушерка. Сбылось то, о чем она мечтала всю жизнь – принимать роды в больнице, – но уже не для нее. Прожила Елизавета Кирилловна еще год и даже успела познакомиться с невесткой Галиной.

Со своей первой женой Галиной Соболевой Николай Амосов встретился в Архангельске. Она приехала из Вологды после техникума, стала работать на той же электростанции бухгалтером. В 1934 году они поженились. Брак поначалу был счастливым.

Галина и Николай очень хотели учиться дальше. Весной 1934-го Амосов сдал экзамены во ВЗИИ – Всесоюзный заочный индустриальный институт в Москве, на энергетический факультет. Но это был компромиссный вариант, Амосова прельщала не инженерия, а теоретическая наука с уклоном в биологию: «Изобретательство – только увлечение. Университет! Вот куда хотелось. Выбрали – ленинградский». Галина поехала в Архангельск и удачно сдала экзамены в мединститут, который открылся за два года до того.

Но сложности никуда не делись: у Николая в Ольхове оставалась тяжелобольная мать, нужна была помощь, деньги на лечение. Амосов был вынужден отказаться от поступления в Ленинград, на две последние недели отпуска он вернулся в Ольхово, чтобы побыть с матерью, не зная, что это прощание навек: Елизавета Кирилловна умерла через три недели. Для Амосова смерть матери осталась незаживающей раной: «домик пуст. Кровать убрали, чтобы поместить гроб. Но будто еще витает дух мамы в каждой вещи. Слезы полились, и долго не мог их унять. Всё! Будто исчезла некая страховочная веревочка, за которую уже не держишься, но всегда можно схватиться, если начнешь падать».

Амосов всегда считал, что лучшее лекарство от душевной скорби – работа. И после похорон он с удвоенной силой погрузился в трудные дела производства, начал усиленно заниматься в заочном институте. За один семестр прошел весь курс высшей математики трех семестров и успешно сдал ее в зимнюю сессию, весной – физику, термодинамику, общественные дисциплины.

Однако заочный институт Николая не устраивал, работу на электростанции он изучил до мелочей, да и главным инженером быть не собирался. Амосову хотелось учиться по-настоящему, «для науки». И поэтому – только университет! Не меньше. На этот раз Амосов выбрал МГУ. Но когда он приехал в приемную комиссию, то его огорчили: он служащий, и сможет поступить, только если все вступительные экзамены сдаст на «отлично».

Однако полной уверенности в успехе у Амосова не было, и он забрал документы. По возвращении в Архангельск он поступил в медицинский институт, сдав все экзамены на пятерки.

Так завершилась производственная, «немедицинская» часть жизни Амосова. Хотя с техникой он всегда был на ты. Даже будучи уже именитым хирургом, Николай Михайлович сам проектировал и воплощал идеи новых приборов, оборудования для операций, многие медицинские ноу-хау обязаны своим появлением деятельности его пытливого изобретательного ума. Доходило даже до того, что Амосов чинил неработающие приборы, до которых не доходили руки больничных техников, и устраивал затем грандиозные разносы нерадивым.

После поступления Николай передал дела на производстве, впрочем, весной и летом он работал на старой должности в ночные смены, делал чертежи. Молодая семья Амосовых переехала в общежитие института: Галина – в женское, Николай – в мужское.

В Архангельском медицинском институте Амосов закончил два первых курса за один год. Стахановское движение было очень популярным во всех областях деятельности, и призыв «даешь два курса за год!» оказался как раз для деятельной амосовской натуры. Кстати было и то, что учились в две смены: второй курс днем, первый – вечером, к тому же и самолюбие грызло: жена Галя училась на курс старше.

Амосов вспоминал: «Так начался мой эксперимент. Сильно вдохновился, занимался как проклятый, с утра до десяти вечера – институт и библиотека. Отличная областная библиотека была в Архангельске. Несчетные часы там проведены. На втором курсе пристроился в группу к Гале. Сначала косились на „выскочку“, потом привыкли, вел себя скромно, не высовывался». Учеба была очень напряженной. В первую смену студент Амосов учился за свой первый курс, а днем и вечером занимался со вторым. Слушал лекции, которые интересны, на скучных – занимался своим делом, учил, не пропустил ни одного практического занятия. Обе сессии сдал почти на «отлично», лишь с несколькими четверками.

В медицинском Николай Амосов встретил Бориса Коточигова, с которым они дружили потом тридцать лет – до самой смерти Бориса. Амосов так вспоминал об одном из самых близких своих друзей: «Он был мой ровесник, и жизненный опыт похожий – девятилетка с педагогическим уклоном, учительство в начальной школе. Даже мать у него сельская акушерка. Борис тоже был „читаль“, пожалуй, глубже образован и вообще был умнее меня, хотя ученая карьера его впоследующем остановилась на доценте. Мы сошлись сразу, еще экзамены шли, а мы уже ходили вечером по набережной Двины и вели разговоры о литературе и о политике. Он мне многое рассказал. „Сродство душ“, как раньше говорили».

Второй семестр шел уже легче. Помимо основных предметов учебного плана, Амосов начал увлеченно изучать физиологию, читать и думать о теориях мышления, о регулировании функций. В начале 1936 года умер Иван Петрович Павлов – ученый и герой юности Амосова. Поначалу будущий хирург мечтал о поприще ученого-физиолога, он даже и не помышлял об операциях.

Атмосфера в институте становилась напряженной – разгоралось «дело врачей». Газеты и радио трещали об отравителях, арестовали врачей Левина и Плетнева. Преподаватели института всерьез опасались больших чисток в своих рядах, хоть Архангельск и не Москва. Амосов критически относился к официальной версии этих арестов, не веря пропагандистской шумихе, хотя и боялся, что среди профессуры будут репрессии, но обошлось.

Между тем, его семейная жизнь трещала по швам, отношения с Галей периодически обострялись, сказывались раздельная жизнь и бедность. Любовь прошла, семейная жизнь надоела, детей не было. Обсудили положение с Галей и решили пожить отдельно. Николай Амосов с Галиной разошлись после шести лет брака. Правда, по взаимному согласию, без детей и обязательств.

1 июля 1939 года Амосов получил диплом врача с отличием, поступил в аспирантуру по военно-полевой хирургии. Амосов вспоминал, как это было, – почти случайно: «Перед окончанием института директор Раппопорт (из военных врачей) предложил аспирантуру по военно-полевой хирургии на своей кафедре. Место было единственное – согласился. Так прозаически попал в хирургию». Потом Николай перевелся в клинику факультетской хирургии, к профессору Д. Л. Цимхесу, с которым еще встретится после войны. Цимхес будет научным руководителем Амосова по диссертации, но значительно позже.

Что удивительно, поначалу Амосову хирургия даже не нравилась – «не лежала душа к хирургии, решил дотянуть до летних каникул и просить в Москве о переводе на физиологию». Но перевод в Москву не состоялся, и Амосов оставил аспирантуру. Он рвется на практическую работу и приезжает в родные края, в Череповец, начинает работать ординатором хирургического отделения межрайонной больницы и одновременно преподавать в фельдшерско-акушерской школе.

В феврале 1940 года Амосов, студент-заочник индустриального института, в качестве дипломной работы предложил проект паротурбинного трансконтинентального самолета! Защита прошла блестяще. И Амосов получил во ВЗИИ диплом инженера с отличием.

Так он жил и работал до самого начала войны.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.